...Имеются человеческие жертвы

Правда, Наташа немножко ошиблась и переста­вила буквы, но одна из татуировок наверняка была сделана на первом или втором курсе одного из из­вестных военных воздушно-десантных училищ в семьдесят девятом году. Со второй оказалось и того проще: такие оставляли на левой руке чуть пониже плеча офицеры-десантники одного из элитных под­разделений, действовавших в Афганистане, — удар­но-диверсионного штурмового отряда «Белый барс».

В особо секретном архиве Министерства оборо­ны, где в основном хранились самые мрачные тайны афганской войны и куда Данилов пробился только благодаря ходатайству, подписанному лично Генеральным прокурором, Миша выяснил, что всего за девять лет афганской войны численный состав отряда, который менялся из года в год — формировался, расформировывался, создавался вновь, — составил триста семьдесят семь человек, из которых погибли, «выполняя интернациональ­ный долг» ни много ни мало сто тридцать восемь. Многие также пропали без вести, выполняя задание командования. И среди них оказался... — у Данило­ва даже руки затряслись, как у заядлого рыболова, вдруг ощутившего на крючке небывалую рыбину. Это была удача, на какую даже и рассчитывать не приходилось, но нет, ошибки не было: среди сгинувших на той войне был и Геннадий Петрович Клемешев, уроженец Степногорской области, по­селка городского типа Орловка. Об этом и было послано извещение его родственникам за подписью капитана Юрасова, заместителя командира отдель­ного отряда.

Вот к нему-то, видимо, и надо было обратиться в первую очередь. Именно он и должен был помочь. Но, дойдя до конца списка, построенного по алфа­виту, Данилов нашел и эту фамилию в числе погиб­ших на той дикой, нелепой войне. Но было много живых, и многие, как оказалось, были москвичами и жителями подмосковных городов и поселков. Он выписал имена и адреса тех, кто, по всем данным, должен был входить в состав отряда в то же самое время, когда там были и Клемешев, и Юрасов.

Этот список оказался и вовсе коротким, всего девять человек. Остальные жили кто в Омске, кто в Липецке, а кто и в других странах СНГ — в Бело­руссии, на Украине, в Грузии, Чечне...

На следующий день, рано утром, Данилов при­ехал в подмосковный Жуковский и нашел дом, за­дрипанную пятиэтажку. День был праздничный, Первое мая, он надеялся застать хозяина дома и не ошибся. Бывший капитан спецназа Юрий Спири­донов долго, с подчеркнуто брезгливым недоверием изучал документы гостя. Чувствовалось, что накану­не он крепко принял на грудь и испытывал утреннее томление, понятное миллионам сограждан. Однако в рассудке был крепок и тверд. И когда, в конце концов, Данилов выложил перед ним фотографии бывшего степногорского мэра вместе с фотография­ми каких-то случайных людей и попросил ответить на один лишь вопрос, знает ли он кого-нибудь на этих снимках, знакомо ли ему чье-то лицо, Спири­донов уверенно взял в руки одну из фотографий Клемешева.

—  Вот его знаю.

—  И кто это? Вы могли бы назвать его, вспом­нить имя?

—   Вам бы, юноша, мою память, — угрюмо ска­зал Спиридонов. — А мне вспоминать нечего, это Серега, Серега Юрасов. Только что вы о нем вспо­лошились-то через столько лет? Он погиб.

—  И вы сами это видели? — спросил Данилов.

—   Сам не видел, другие видели. У нас этот теле­граф, молодой человек, быстро работал. Их «КамАЗ» в пропасть ушел. Было там такое сволоч­ное место... Их там и сейчас, этих «КамАЗов» да «Уралов» две колонны лежит. Крутой спуск с пово­ротом, если скользко или что с тормозами — без вариантов...

Данилов тщательно оформил протокол опозна­ния и уже с совсем другим чувством отправился по следующим адресам. На это ушло еще два дня, хотя точку можно было поставить и намного раньше. Из девяти москвичей и обитателей пригородов пятеро твердо, без колебаний назвали человека на фотогра­фиях Юрасовым Сергеем. С остальными из остав­шейся четверки встретиться не пришлось: один был убит уже на гражданке, второй застрелился, третий без надежды на возвращение находился в госпитале, четвертый сошел с ума.

Поэт бумажной работы, Миша тщательнейше оформил все протоколы опознания и не мешкая позвонил Турецкому.

—   Молодчага! — крикнул тот в трубку. — Умни­ца! Благодарность в приказе! Между прочим, у нас тут тоже есть кое-какие, причем неплохие, новости. А теперь слушай внимательно: вот тебе новое зада­ние. Записывать не надо, запоминай...

61

О том, где скрывался Турецкий, во всем городе знали только несколько человек, так что вероят­ность того, что какой-нибудь охотник выследит свою дичь, была сведена к минимуму. И все же какая-то вероятность повторения того, что случи­лось в гостинице, по-прежнему оставалась, и Коренев, считавший себя лично ответственным за без­опасность московских следователей, находился в постоянном напряжении и продумывал новые вари­анты дислокации своих подопечных.

Из больницы тогда его эвакуировали очень во­время: в ту же ночь, каким-то образом миновав охрану, туда проник невысокий худой человек в белом халате. Вероятно, уверенный, что никто за ним не следит, он быстро прошел длинным коридо­ром к палате, где еще недавно лежал Турецкий, и, оглянувшись, потянул дверь и скользнул внутрь. Трудно сказать, что пережил он, когда оказался внутри маленького бокса и сразу с порога произвел два выстрела из длинноствольного пистолета с на­винченным глушителем по человеку, почти с голо­вой накрытому одеялом. Тот, видимо, был убит на­повал и не шевельнулся. А когда убийца подошел к кровати и сдернул одеяло, дабы удостовериться, что приходил не зря и цель достигнута, его удивлению, вероятно, не было границ: никакого человека там не было. Там лежали три плотных куля больничного белья, теперь, вероятно, безнадежно испорченного, набитых в наволочки. Покушавшийся метнулся к двери, однако дверь оказалась запертой. Он кинулся к окну, и тогда из маленькой кабинки туалета и душевой один за другим бесшумно выскользнули три могучих человека и в считанные секунды схва­тили маленького, черненького, худенького, обе­зоружили и спеленали пришельца, который оказал­ся человеком лет тридцати с небольшим, кавказской наружности, отлично развитым физически, но так и не успевшим получить среднего образования, а также продемонстрировать уровень своей силовой подготовки.

С тех пор он содержался в крохотной камере- одиночке СИЗО и наотрез отказывался не только давать какие-либо показания, но и назвать свое имя. Что же касается оружия, которым был снабжен киллер, то при нем оказалось два пистолета Стечкина с глушителем. А когда оба они прошли соответ­ствующую баллистическую экспертизу, обнаружи­лось следующее: это были два из тех трех пистолетов той же системы, из которых были убиты двое кав­казцев, которых нашли в одном из дворов невдалеке от площади Свободы.

Во время очередного допроса следователь облпрокуратуры Тихонов, на основании результатов судебно-баллистической экспертизы, предъявил за­держанному обвинение в убийстве двух кавказцев, племянников Арсланова, застреленных из тех же пистолетов, а в процессе допроса предъявил ему фотографии убитых, сделанные как на месте пре­ступления, так и в морге.

К удивлению следователя Тихонова, фотографии произвели на арестованного сильнейшее впечатле­ние, по сути, ввергли его в шок, а затем в приступ такой необъяснимой ярости, что возникла необхо­димость привлечь дополнительных конвойных для водворения его в камеру, где он впал в совершенное буйство, катался по полу, пытался нанести себе по­вреждения и сумел-таки разбить в кровь голову, прежде чем на него надели смирительную рубашку.

62

Рыжков и Данилов остались жить в той же спец­гостинице МВД, справедливо полагая, что им ниче­го не угрожает, а значит, и нет нужды менять место жительства.

Через несколько дней, еще до отъезда Данилова в Москву, вечером в их номер, деликатно постучав, вошел усталый и хмурый Али Арсланов.

Вежливо поздоровался, оглядел нищие апарта­менты и, протянув обоим свои визитные карточки, сказал, твердо глядя в глаза Мише Данилову: