...Имеются человеческие жертвы

Держался парень дружелюбно, но независимо и, по­хоже, лезть в душу ни к кому не собирался.

В Степногорске же новичок третьекурсник ока­зался по той простой причине, что папашу его, на студенческом жаргоне «шнурка», служаку-офицера, ракетчика, перевели в одну из частей здешнего военного округа, в гарнизон особо секретной части, каких хватало тут в области. А мать-сердечница уп­росила старшего сына тоже двинуть за ними, чтобы быть поближе на всякий пожарный случай. Семей­ство осело в военном городке на границе с соседней областью, а самому Денису Грязнову дали койку в самой замызганной комнатенке общежития, сми­лостивились, в общем...

Как и бывает обычно в первый день, он держал­ся особняком, приглядывался, принюхивался, как, впрочем, и новые его однокурсники. Одет он был неплохо, с той излишней, немного смешной щего­леватостью, какой обычно грешат ребята-провин­циалы, попавшие из дальних медвежьих углов в большие города. Однако чувствовалось, что котелок у парня варит, а может, и кое-какие денежки водят­ся. Что же касается учебы и будущей специальнос­ти, то несколько вскользь брошенных замечаний и ответов на вопросы новых товарищей сразу дали понять, что он по этой части уже дока, свободно ориентируется в довольно тонких вопросах и уго­ловного, и гражданского права.

Тем же вечером он предложил отметить его все­ление в комнатку общежития маленьким междусо­бойчиком за знакомство и за новую дружбу. Куко­вавшие соседи по комнате, кое-как перебивавшиеся на последние копейки, это предложение встретили с повышенным энтузиазмом, и где-то к полуночи уже весь этаж знал, что в тридцать пятой завелся отличный кент и свой в доску парень, правда, уже старый, лет за двадцать пять, хотя простецкий, но умница, что называется, голова.

Конечно, во время посиделок, тем более когда сбегали за третьей бутылкой и языки развязались,

заговорили о том, что волновало всех и стало собы­тием не только здесь, но и в масштабах всей страны, об этих самых выступлениях, разгоне демонстра­ции, в ходе которых несколько ребят с других фа­культетов и один первокурсник с их юрфака угоди­ли в больницы, жестоко избитые «омоновцами». Новичок слушал, задавал кое-какие вопросы, одна­ко, видимо, все это его не слишком интересовало.

Где-то в час ночи в их комнату постучал и вошел пятикурсник с физико-математического, ответст­венный по этажу.

—  Вы чего, братцы, никак, насчет Бахуса тут?..

—  Признаю, — новичок поднял руки и улыбнул­ся, — мой грех, командир!

—  Прискорбно, — молвил ответственный, при­саживаясь за их стол. — Ну вы чего, блин, ребята? Вы же знаете, после того, что случилось, сухой закон в общаге! Вы бы объяснили ему... Ты сам откуда?

—   Из Барнаула, — улыбнулся Денис, памятуя о том, что, как известно, для любого разведчика-не­легала правда — самая лучшая, самая надежная ле­генда. — Ты извини, старина. У нас там, в Барнауле, с этим свободно было.

—   Ты, может, не знаешь, — сказал ответствен­ный, — и они вот не объяснили, что из-за этого самого дела нас теперь во всех смертных грехах обвиняют. Будто надрались с утра пораньше, ну и полезли с ментами врукопашную.

—   Слово даю, — ответил Денис, — нынче пер­вый и последний раз, — и налил ответственному полстакана дешевого терпкого портвейна. — Под­держи компанию! За дружбу...

—  И взаимопонимание... — докончил серьезный пятикурсник и, несмотря на строгий сухой закон, поднес стакан к губам. — Стало быть, юрист?

—   В точку! — сказал Грязнов-младший. — У тебя прямо глаз-ватерпас.

—     Ага! — несколько загадочно кивнул тот и вдруг сказал: — Извини, Денис, можно тебя на два слова?

—   А чего ж нет, — пожал плечами тот и поднял­ся с койки, всем видом выражая удивление и так же удивленно-недоуменно подмигнул своим соседям по комнате.

Они вышли в коридор и уселись на подоконник.

—  Грязнов, так? — спросил ответственный

—   Ну, Грязнов, — согласился Денис. — Что ж теперь делать?

—  Разговор не про то. А я Кучерков, и как член студкома и университетской ассоциации самоуп­равления...

—  Слушай, ты большой человек, — перебил его захмелевший Денис.

—  Слушай, Грязнов, ты можешь не перебивать?

—   Так точно, гражданин начальник! — посерьез­нел Денис.

—  Вот-вот, — кивнул ответственный. — При­мерно о том и речь. Когда тебя к нам зачисляли по переводу, я видел твои документы...

—  Ну так что? Документы как документы...

—  Ну, положим, не совсем так. Ты ведь уже в армии отслужил, да? И, кажется, в десантных?

—  Слушай, браток, — уже 'совсем другим голо­сом и далеко не так дружелюбно придвинулся к нему Денис. — Ты чего мне тут прокачку делаешь?

—   А то, что непонятно мне, как так получилось, что учился ты вроде бы в вузе, а потом вдруг забри­ли? Неувязочка...

—  Слушай, милый мой, — нехорошо улыбнулся Денис, — ты ж говоришь, документы видел. Так к чему вопрос?

—   Тебя же выперли за хулиганку с первого курса! Там у вас, в Барнауле...

—   Ну хорошо, — грубо сказал Денис. — Был такой факт, дальше что?

—  Ну а потом что было?

—  Ну, блин! Ты чего там на физическом дела-

ешь? Ты бы к нам шел, на юрфак. Следователь был бы высший класс... Или ты — тук-тук, я твой друг?

«Вот ведь зараза, — подумал Денис, — дернула нелегкая эту поправочку в биографию внести! Вот теперь и расхлебывать — то ли на пользу, то ли вся затея коту под хвост».

—  Тебя же не только из института выперли, тебе ведь, дорогой, и срок намотали...

—    Тоже мне срок, — оскалился Денис. — Полто­ра года всего! Да и то под амнистию попал... Ну, было! А потом была армия и штурм Грозного, между прочим. И четыре благодарности командования, и медаль. Ты тогда, сука идейная, когда мы в этом Грозном по уши в дерьме и крови сидели, где был? В библиотеке? Или призы в олимпиадах брал? Будет мне тут мозги компостировать, рентгенолог! У меня уже за спиной судьба, понял, ты? И много такого, чего ты, мальчик, и не нюхал. А потом был дембель и письмо Квашнина, чтобы учли мои боевые заслу­ги и чтобы в вузе восстановили, причем на мой, на юридический. Я это право свое солдатским потом заработал, усек? Видно, ты, Кучерков, когда свой нос в мои бумажки совал, кой-чего недосмотрел, хоть и бдительный. Так что мой тебе совет: хочешь жить, как жил, ты со мной лучше дружи. Наша дружба, десантная, — вещь надежная, пригодится. И совет номер два: о том, что узнал, лучше не звони. И не очень-то важничай, студком! Что касается вы­пивки, обещаю: в общаге больше ни грамма. Да и не любитель я. Так только, символически... У меня, брат, свой в жизни прицел: адвокатура. И ошибки молодости тут совсем ни при чем. Ну что, дружба?

—   Дружба, — несколько пришибленно пробор­мотал ответственный Кучерков.

56

Оставшись «на хозяйстве» в своем агентстве «Глория», Грязнов первым делом решил провести как бы инспекцию, инвентаризацию всего, что делал в последнее время его прыткий племянник. К его удивлению, а порой даже и восхищению, оказа­лось, что Денис, как директор и администратор, как руководитель в полном и, так сказать, в первичном смысле слова, оказался на высоте, причем на высоте действительно сложных, как теперь говорили, сис­темных задач. Он поставил работу на широкую ногу, мыслил масштабно и глубоко. В этом, навер­ное, выражало себя лицо нового, жестко прагматич­ного поколения, и, оглядываясь в прошлое, Слава не без смущения думал, что в возрасте Дениски он был совсем другим и, конечно, не потянул бы такой работы.

Так прошло несколько дней. Конечно, он испы­тывал знакомое томление без своего МУРа — состо­яние, которое не то у Фрейда, не то у Фромма, а может быть, и у Юнга было названо фрустра­цией, — чувство глубокого неудовлетворения и тоски от неутоленного желания. Все-таки он был

опер