Страница 44 из 62
Убеждения Вагнера в Gesamtkunstwerk, тотальном воздействии искусства, и концепция «абсолютной идеи» Гегеля, которая включала в себя тотальную философию человеческой культуры, были двумя примерами тевтонской склонности к экстремизму.
Более приемлемой для теории Ральфа, скорее всего, была книга генерала Эриха Людендорфа, опубликованная за несколько лет до вспышки враждебности, которая была броско озаглавлена «Тотальная война».
Макс всегда считал идеи Ральфа столь же опасными и экстремистскими, как и те, которые тот подчеркнуто презирал. Но возможно, у него были здоровые инстинкты. Что значили для врага жизни нескольких невинных мальтийских девушек в той огромной схеме событий, если они служили большой цели? Эта неразборчивость по отношению к островитянам вызвала в прошлом месяце увеличение количества ранений среди гражданских лиц, но в то же время укрепляла решимость народа.
Макс видел логику в этом образе мышления. Она имела смысл. Но одновременно вызывала много вопросов, и не последний из них был таков: почему Эллиот выбрал именно его, чтобы поделиться своей теорией, когда он не проявлял инициативы со своей стороны. Натуре Эллиота было чуждо выбалтывать нечто подобное.
Когда Макс добрался до Порте-дес-Бомбес, он был столь же далек от разрешения этой непонятной ситуации, и его внимание было занято более насущным вопросом. Ждет ли еще его Митци в такой поздний час? Что, если у Лайонела изменились планы и сейчас он мирно почивает в постели рядом с женой. Так уже случилось однажды, когда Митци не смогла сообщить Максу о неожиданном возвращении Лайонела из патрулирования. Войдя в здание, Макс бесшумно поднялся на третий этаж только для того, чтобы обнаружить запертую дверь. Слава богу, что он удержался от искушения постучать. Тем не менее ему пришло в голову, что он никак не смог бы объяснить, что делает здесь в середине ночи.
В этом случае здравый смысл подсказывал, чтобы он оставил мотоцикл у своей квартиры и проделал пешком остаток пути, но как-то ему этого не захотелось. Он доехал прямиком до садов Гастингса, спрятал машину в узкой аллее, прислонив ее к стене.
Как всегда, замок внизу оказал сопротивление натиску ключа. И как всегда, он остановился перевести дыхание на площадке третьего этажа прежде, чем приложить ладонь к дверям квартиры. Она была на цепочке и открылась без сопротивления.
Перед ним возникла призрачная фигура. Это была Митци, и ее голые руки казались еще более бледными на фоне темного белья.
Она молча втянула его внутрь и легко прикрыла за ним дверь.
— Я уже стала думать, что ты не придешь.
Они стояли вплотную друг к другу, как обычно и привыкли стоять. И хотя в холле была полная темнота, она не мешала ему ощущать исходящее от нее тепло.
— Где Лайонел?
— В Гзире. Он переночует в квартире одного из офицеров.
Гзира располагалась на склоне, как раз напротив базы подлодок, и после того, как транспортная инфраструктура на острове была практически уничтожена, флот снял несколько квартир, в которых офицеры могли переночевать.
Макс залез в карман и затем вложил сжатую руку в ее ладони.
— Яйцо? У меня нет слов.
Когда она опустилась перед ним на колени и ее пальцы пробежались по пуговицам его шортов, Макс запротестовал:
— Митци, не надо…
Он слышал, как яйцо покатилось по изразцовому полу.
— Митци… — взмолился он.
— Тс-с-с…
— Я не могу.
— Если память мне не отказывает, ты прекрасно можешь.
Шорты сползли к лодыжкам, и он почувствовал ее длинные пальцы.
— Это неправильно.
— Конечно. В этом-то все и дело.
— Митци… — Он взял ее за голые плечи и, гордый своей решимостью, поднял. — Я не хочу этого.
— Тогда почему ты твердеешь в моих руках?
Неужели она в самом деле считала его таким беспомощным перед лицом ее желания?
Макс уже был готов задать этот вопрос, когда Митци снова опустилась на колени, и все его мысли о сопротивлении улетели, когда он почувствовал теплое объятие ее рта. Его руки инстинктивно легли ей на голову, и он запустил пальцы в ее мягкие волосы.
Макса всегда удивляло, что Митци испытывала столько удовольствия, беря его в рот. Ее наслаждение было не менее его собственного, если судить по тихим стонам, которые то и дело вырывались у нее.
Откинувшись, она посмотрела на него снизу вверх.
— Ты видишь, это вовсе не так плохо, верно? — Медленно поднявшись, она добавила: — Ты вовсе не должен подражать мне. Я пойму, если ты уйдешь.
С этими словами она пошла по коридору, и смутные очертания ее тела растворились в сумраке.
Мысленно Макс вернулся к Лилиан. Представил, что она стоит перед ним в темноте, ожидая, как он поступит, и все же сбросил шорты, которые сползли к лодыжкам, и оставил их лежать на полу.
Митци уже ждала его в постели. Макс не видел ее, но услышал слабый скрип пружин, когда она сменила положение. Он стянул рубашку и осторожно положил ее на пол, помня, что в каждом нагрудном кармане лежало по два яйца.
— Я должна предупредить тебя, что очень мокрая.
Он стянул походные ботинки вместе с носками и голым лег рядом с ней.
— Я истекала часами, думая о тебе.
Митци любила говорить, и ей нравилось тянуть время. Он знал это, так же как знал, что ее занятия любовью с Лайонелом были торопливы и проходили в полной тишине.
— Ты уверена, что не начнешь без меня?
— В общем-то могла бы, — кокетливо призналась она.
Взяв за запястье, она провела его рукой по своему телу, направляя пальцы Макса себе между ног. Она могла поднять подол ночной рубашки, но предпочла этого не делать, чтобы он сначала почувствовал ее через ткань.
— Ты видишь? Я не врала.
Он медленно ввел в нее палец, насколько позволяло сопротивление влажной ткани. Она потянулась к нему губами, ее язык проник между его губ, повторяя движение пальца.
Кроме того первого раза, когда он зашел в комнату в отеле «Ривьера» и увидел, что она, прикрытая простыней, голой лежит на матрасе на полу, то или иное белье всегда играло роль в их любовных играх. С бельем была связана дрожь от предвкушаемого удовольствия, запах чего-то запретного.
Макс не думал об этом. Он пользовался предлогом, чтобы протянуть их несколько драгоценных мгновений наедине.
Хотя сейчас характерная для Митци неторопливость, похоже, внезапно покинула ее. Мягким движением широко раскинув ноги, она ввела его член в себя.
— Прости, мне нужно было почувствовать, как ты входишь в меня. Хоть на мгновение. Хоть на мгновение…
В этот момент раздались жуткие вопли сирен, возвещавших о налете; звуки были тем более зловещими, что весь день их не было слышно.
— О господи…
Это были не сирены. Насколько он понимал, двести немецких бомбардировщиков приближались к Мальте с указанием стереть с лица земли дом номер восемнадцатой по Уиндмилл-стрит. Ничто не могло сравниться с чувством, когда Митци легла на него.
— Я могу остановиться, если ты хочешь, — поддела она его. — Наверное, мы должны…
Он положил руки ей на бедра и прижал к себе. Она только вздрогнула и чуть изменила положение, чтобы ему было удобнее.
— Боже мой, как мне хорошо с тобой. Еще немного — и будет чересчур.
Его руки легли на ее маленькие крепкие груди; под материей отвердели соски. Она прижала его кисти, удерживая их на месте.
— У нас еще есть время найти убежище, — расслабленно сказала она.
— Я думаю, что уже нашел надежную гавань.
Шутка была полна детской жестокости, но Митци рассмеялась, уловив ее смысл — намек на Лайонела и его подводников. Макс уже знал от нее, как они любят употреблять такие выражения, когда речь заходит о женщинах. Выражения типа «поднять перископ» или «зарядить торпеды» то и дело встречались в их жаргоне.
— Если только баки не взорвутся у тебя слишком рано.
Этого он раньше не слышал, и они захихикали, как два шкодливых школьника.
— Я чувствую, когда ты смеешься, — сказал Макс.
— А когда я делаю вот так?..