О любви

*

Петров вышел из комнаты и попросил у Потапыча глинтвейна. Тот попытался сострить: нервишки шалят у нашего донжуана, но, увидев злое выражение лица Петрова, заткнулся и молча протянул стакан.

Людмила усадила детей за маленький столик и кормила всех по очереди. Ее внучка, подражая малышам, тоже отказывалась есть кашу самостоятельно.

— Ванечка, Санечка, а теперь Анечка, — приговаривала Людмила.

— Наоборот, — хмуро поправил ее Петров, — Санечка, а потом Ванечка.

Ему хотелось напиться вдребезги, но он не мог себе этого позволить: надо уложить детей.

*

На следующий день, Восьмого марта, приехали дочь Потаповых Маша и ее муж Сергей. Зина на удивление быстро с ними сошлась. За завтраком, во время уборки в доме и подготовки к пикнику на улице Зина непринужденно болтала с ребятами. Петрова в свои беседы они не приглашали, оттерли к старшему поколению.

Потапыч улучил минутку и отвел Петрова в сторону:

— Хватит злиться, не порть женщинам праздник.

— Кто злится? И с чего бы мне злиться?

— Не знаю с чего. Но ты выглядишь так, словно в карманах у тебя заряженные пистолеты. Сними палец с курка Лучше всего — отправляйся колоть дрова для мангала Говорят, помогает. Помнишь фильм «Укрощение строптивого»? Там Челентано по ночам дрова колол. Пока не женился, — хохотнул Потапыч.

Петров послал Потапыча не далеко, но энергично. И пошел колоть дрова.

Он уже нарубил столько дров, что их хватило бы Потаповым до осени, когда пришла Зина. Она стала укладывать поленницу.

— Павел, не обижайся, — попросила она.

— Глупости! — буркнул Павел и так ударил по полену, что топор ушел на пол-лезвия в колоду.

— Я же вижу. Конечно, — вздохнула Зина, — я заслуживаю осуждения. Привез меня к друзьям, я бросила на них детей, потом безобразно напилась. Мне очень стыдно.

Отлетевшая из-под топора щепка врезалась Зине в лицо. Она испуганно ойкнула и закрыла рукой щеку. Меньше всего Петрову хотелось сейчас прикасаться к Зине и рассматривать ее раны.

— Покажи, — велел он, подходя.

— Все в порядке. Видишь, ты меня уже наказал. Хорошо, что не потребовал глаз отдать.

Ссадина была небольшая и почти не кровоточила.

— Ступай в дом, пусть Людмила обработает рану.

— Хорошим детям всегда целуют, где больно. — Зина подставила щеку.

— Обойдешься, алкоголичка. — Петров отвернул ее от себя и шлепнул рукой ниже спины.

— Простил? — оглянулась Зина.

У нее было такое виноватое выражение лица, что Петров невольно рассмеялся.

Мужчины жарили шашлыки, накрывали на стол Дамы отпускали ироничные замечания по поводу их суетливости. Потапов и Сережа ходили в дом то за солью, то за перцем, то за вином, которое все медленно потягивали, — и никак не могли принести всё разом. Дети с сосредоточенным упорством забирались на небольшую ледяную горку, которую Потапыч сделал во дворе для внучки, и с радостным визгом с нее съезжали.

Скамейки вокруг стола на открытой веранде застелили пледами, чтобы не холодно было сидеть. Зина держала на коленях Ваню, а Саня примостился у Петрова. Анечка, во всем подражая близнецам, впала в младенчество — требовала, чтобы папа взял ее на руки, отказывалась говорить слова, которые знала, и, как близнецы, выкрикивала слоги. Потапыч заявил, что не ожидал от внучки позорной зависимости от мужиков. Надо их почаще собирать, чтобы Анечка научилась ставить пацанов на место.

Шашлык удался, тосты за здоровье женщин звучали один витиеватее другого. Перешли к вручению подарков. Самый большой набор оказался у Потапова. Он подарил жене золотые сережки с изумрудами, дочери микрокомпьютер, внучке ботиночки, в подошвы которых были встроены маленькие лампочки и пищалки. Для Зины у него тоже был подарок — косынка из натурального шелка. Сережа вручил жене и теще по флакону духов.

Петров накануне, в пятницу, заезжал до работы в ЦУМ, где в ювелирном отделе купил часики для Зины и брошь в виде лягушки для Леночки. Секретарша Петрова коллекционировала лягушат — игрушки, картинки и прочее. Брошь он вручил Леночке вечером, поцеловать в щечку его не допустили. Зина свои часы потеряла, и в доме из действующих остались только старинные напольные с боем. Больше ему подарки делать было некому. Таисия уже несколько месяцев не звонила.

Зине часы очень понравились — маленький корпус и тонкая ажурная цепочка смотрелись на руке по-девичьи изящно.

— Какая прелесть! — воскликнула она, рассматривая свою руку. — И совсем как золотые.

Маша крякнула и открыла рот. Петров тут же сунул ей в рот петрушку. Она прекрасно знала, из чего сделаны эти часики…

— Ты мало зелени ешь, Маруся. И мама твоя, — он строго посмотрел на Людмилу, — как бы малокровие не заработала. Впрочем, с таким мужем и до инвалидности недалеко.

Болтовней Петров скрывал свое смущение. Он покупал подарки из золота не потому, что хотел произвести впечатление на соседку и секретаршу, а потому, что это был беспроигрышный вариант, не требующий хождений по магазинам. Ему только сейчас пришло в голову, что от золотых часов Зина может отказаться. Приличная женщина от постороннего мужчины дорогих презентов не принимает. Кроме того, в отличие от Потапова, ему и в голову не пришло купить какие-то сувениры остальным дамам.

Неожиданно выручила Зина. Она достала из пакета, который прятала под столом, две большие, с экран телевизора, разделочные доски. На одной сценки вроде комиксов изображали похождения маленького бородатого домового. Он прятался под столом и воровал с него продукты, пел песни, когда хозяева спали, перерезал шнуры у настольных ламп, таскал вино из бара. Его поймали и выпороли по замечательно розовой заднице. На последнем рисунке, подперев щеку рукой, домовой качал люльку с орущим ребенком. На второй доске в нескольких оконцах были нарисованы сцены из сказок.

Доски произвели фурор и были признаны лучшими подарками. Людмила тут же принялась экзаменовать внучку — просила показать на своей доске Серого Волка, Красную Шапочку и Буратино.

«Две недели Зининой работы, — прикинул Петров, — ну, дает, миллионерша».

Вечером парились в бане. Первыми женщины. Когда они пришли, раскрасневшиеся и слегка осоловелые, Людмила пожаловалась:

— Я девочкам делала массаж. Они под моими руками мялись как резиновые и трещали, словно вместо костей у них одни хрящи. А потом они вдвоем стали меня массировать. И что ты думаешь, Потапов? Они не могли вдавить мои телеса, как будто я…

— Полированный стол, — подсказал Потапов.

— Людочка! — вскричал Петров. — Твои рассказы будят во мне зверя. Немедленно бросай своего циника! Мы обвенчаемся в церкви!

— Это я циник? — возмутился Потапов. — Он к моей жене прилюдно пристает, а я циник. Иди баню проветривай, а то рога обломаю.

— Рогов у меня по положению быть не может. А вот у тебя… Правда, Людмилочка?

Петров ей подмигивал, прижимал руки к груди и изображал страдание. Людмила смеялась. Шутки Петрова помогали ей переживать горькие мысли о своем возрасте, который она остро ощущала рядом с молоденькими Зиной и Машей. Потапыч запустил в Петрова диванной подушкой. Тот ловко ее поймал.

— Нет, я пойду, конечно, — вздохнул Петров, — даже в баню. Проветривать. Но этот разговор не окончен.

От второй подушки он увернулся, и она врезалась в косяк двери.

Баня стояла метрах в ста от дома. Из парной мужчины выскакивали на улицу и обтирались снегом. Женщины подглядывали из-за занавесок. Несмотря на сумерки, они рассмотрели, что у Потапова узковаты плечи, а у Петрова ноги коротковаты в сравнении с туловищем. К фигуре Сережи придраться не смогли.

После ужина Потапыч, Людмила, Петров и Сережа играли в покер. Маша сидела рядом с мужем, тесно к нему прижавшись. Зина рядом с Петровым. Она к нему не прислонялась, но натурально изображала огорчение, когда у него были хорошие карты, или тайную радость, когда карты никуда не годились. Петров блефовал напропалую. Иногда Зина меняла тактику и актерствовала в точном соответствии с набором петровских карт. Народ терялся и проигрывал. В итоге Петров основательно почистил карманы своих партнеров.