Страница 7 из 41
Я готова была провалиться сквозь землю — опять проболталась! Сначала Дайне, теперь вот Уэйну.
— Что еще он тебе говорил, а? — Иствуд схватил меня за плечи. — Полагаю, вы говорили той ночью на болотах? Он и тогда проявлял к тебе отеческий интерес? Расскажи-ка мне подробнее.
Я оттолкнула его:
— Он был очень добр и разговаривал со мной, потому что я никак не могла заснуть. И он тоже. И... и он помог мне согреться.
Уэйн откинул голову и громко расхохотался:
— Добр? Да ни одному мужчине не требуется «доброта», чтобы согреть такую девушку, как ты. Когда он делает это, у него на уме только одно, сладкая моя. И уж конечно, не милосердие в первую очередь! Ты большая девочка и должна понимать, что я имею в виду.
— Мистер Хардвик не такой, — покраснела я.
— Неужели, птичка моя? — цинично ухмыльнулся Уэйн. — Я с ним работал и могу тебе сказать, что в этом отношении он такой же, как все, уж поверь мне. Кроме того, он был женат.
— Ты говоришь ерунду, — сердито возразила я. — Я никого не интересую с этой точки зрения. Во мне нет ничего привлекательного.
— Да, конфетка? — снова ухмыльнулся он, окинув меня взглядом. — Не нужно себя обманывать и недооценивать собственные прелести. — Он очертил пальцем круг в области моего живота. — Тонкая, стройная талия, и все, что выше и ниже, тоже радует глаз. И вдобавок совершенно прелестное личико. Что еще можно пожелать? Когда захочешь весело провести ночь, только позвони мне.
— Перестань говорить глупости, Уэйн. Мне нужно работать.
Когда мне наконец удалось вытолкать его за дверь, он ткнул пальцем на все комнаты по очереди:
— В которой из них живет та симпатичная штучка? Говори же, не мучай!
Я показала. Он потрепал меня по щеке.
— Спасибо! — Помахав рукой, он спустился по лестнице.
После ухода Уэйна мне было трудно сосредоточиться на работе, но необходимо было написать эти конспекты, и я скрепя сердце принялась за работу. Спать я легла поздно, но все-таки у меня осталось немного времени на то, чтобы подумать. В памяти всплыли слова Брета: «Вы удивитесь, как много у меня человеческих качеств, мисс Джонс». Наконец я уснула, и мне приснилось, что он всячески старается показать мне, насколько он человечен.
Несколько дней спустя я зашла в учительскую после обеда и обнаружила там группу учителей, стоявших у доски объявлений.
— Всего две недели как директор, — говорил Доналд Бэзил, преподаватель латыни и греческого языка, — а уже вовсю командует.
— Но, Доналд, он ведь не может запретить нам надевать их на собрание? — Мистер Симпсон был учителем истории, и его голос напоминал блеяние овцы. — Он же не требует, чтобы мы совсем от них отказались?
— Друзья мои! — вмешался Уэйн, иронично усмехаясь. — Что же будет со школой, если мы спрячем в шкаф наши традиции вместе с траурной мантией? Перестанем носить ее? Какой ужас, куда катится мир?
«Пора бы и мне узнать, что происходит», — подумала я, протискиваясь к доске объявлений, и прочитала вслух: «Со следующего понедельника мантия не является обязательной формой одежды, учителя могут носить ее исключительно по собственному желанию».
Я захлопала в ладоши:
— Надо сказать директору спасибо. Ведь это как раз то, что я просила изменить!
Внезапно до меня дошло то, что было сказано. И до остальных — тоже. Все взгляды устремились на меня.
— Ты его просила об этом, Трейси? — изумленно повторила Дженни Уиллис, преподаватель английского. — Ты хочешь сказать, что он слушает даже самых молодых учителей, вроде тебя? В таком случае я тоже попрошу его кое о чем.
Только тут я поняла, какую ошибку допустила.
— Ты не можешь этого сделать, Дженни. Это был особый случай. Я имею в виду, — смущенно продолжала я, когда все в изумлении подняли брови, — что в тот момент моя просьба совпала с его идеями и поэтому упала на благодатную почву.
— Ну что ж, в любом случае, Трейси, ты оказала нам хорошую услугу. Теперь я смогу надевать в школу красивые платья вместо старомодного хлама, который я обычно носила, зная, что его никто не увидит.
— А по-моему, это возмутительно. Лично мне она оказала плохую услугу, — с негодованием взглянул на меня доктор Уинзор, заведующий кафедрой химии.
— Да, жаль, что теперь вы не сможете демонстрировать свой значок доктора философии на собраниях, док, — рассмеялся Уэйн, чем еще больше рассердил Уинзора.
— А я доволен, Джек, — широко улыбнулся Пит Грин, учитель физкультуры, раскачиваясь на стуле. — Мне мантия и так не положена. Так что вы больше не будете размахивать передо мной своими учеными регалиями.
Дженни захлопала в ладоши, призывая всех к тишине:
— Послушайте меня. Если мистер Хардвик готов рассматривать предложения учителей и изменять вещи, которые не менялись годами и десятилетиями, предлагаю созвать собрание, составить список наших предложений и передать ему. Итак, кто за это?
Многие подняли руки, в том числе и мы с Уэйном. Старые учителя, возмущенно пофыркивая, удалились.
Дженни назначила время проведения первого собрания «комитета перемен», как она его назвала.
— В понедельник днем после занятий. А в выходные у вас будет время, чтобы обдумать свои жалобы и предложения. Пора и молодым сказать свое слово. Мистер Хардвик не настолько стар и консервативен, чтобы отвергнуть многие наши предложения, как это сделал бы старик Браунинг.
Я вспомнила, что записана на понедельник к зубному врачу.
— Ничего страшного, — успокоила меня Дженни, — мы будем считать, что ты присутствуешь, и учтем твой голос.
Чуть позже я принесла глобус — единственный на всю кафедру географии — в класс и попыталась его использовать на уроке. Правда, он был продавлен в нескольких местах и лишился своей сферической формы, напоминая скорее вздувшийся мяч, нежели подобие земного шара. Во время урока, когда я пыталась вращать его, мне в голову пришла одна мысль: а почему бы не попросить у Брета его собственный глобус? У него был замечательный, с подсветкой, и раньше он часто приносил его в школу. Иногда, когда он бывал в хорошем расположении духа, он позволял Уэйну и мне использовать его на своих уроках. Может, он и сейчас сможет давать его нам на уроки?
Мне уже несколько дней не приходилось разговаривать с Бретом. Разумеется, я видела его на утренних собраниях, такого далекого и недосягаемого. Сев куда-нибудь на задний ряд, я наблюдала за его лицом, пытаясь не думать о той ночи на болотах, когда спала в его объятиях. Нередко встречала его и в коридоре. У него всегда был озабоченный вид, но он неизменно отвечал на мое приветствие короткой, вежливой улыбкой, и я уже начала сомневаться, была ли на самом деле та ночь, или она мне только приснилась.
Теперь у меня появилась причина для встречи с директором. После занятий я спросила его секретаря, свободен ли он. Та ответила положительно и предложила войти.
Я глупо волновалась. Он может просто отказать мне в моей просьбе, убеждала я себя, не выгонит же он меня за несоблюдение субординации?
При виде меня Брет удивился.
— Привет, Трейси, — поздоровался он и слегка покраснел. — Э-э-э... садитесь, мисс Джонс. — Он поднял брови и ждал, когда я начну говорить.
Его странное поведение еще больше осложнило мою задачу.
— Мистер Хардвик, надеюсь, вы не станете возражать, но... — Я облизнула губы. Почему я так нервничала — просьба моя не стоила того.
— Ну, мисс Джонс, я слушаю?
— Не могли бы вы одолжить мне свой глобус с подсветкой на несколько дней? Школьный глобус просто невозможно использовать, он старый и весь помятый. Застревает на своей оси, и мальчики все время смеются, когда мне приходится бить по нему чем-нибудь тяжелым, чтобы заставить его вращаться.
Мистер Хардвик тоже рассмеялся. Вернее сказать, он откинул голову и громко захохотал, а я не могла понять, что такого смешного сказала. Казалось, ему нужен был этот смех, чтобы снять внутреннее напряжение.
Он встал, засунув руки в карманы, а его губы растянулись в мальчишеской улыбке.