Страница 7 из 27
Щеголев еще попробовал было выйти из-под обстрела, но пули продолжали хлестать по приборам, гаргроту, плоскостям, ручка управления безжизненно болталась, и, поняв, что настал момент заботиться о душе, прапорщик в ужасе закрыл голову руками.
— Господи!… Спаси и помилуй, Господи!… Куда ты меня, Господи?… В рай или в ад?… В ад или в рай?…
В клубах дыма аэроплан рухнул на землю, дал страшного козла, зацепился крылом, полетел боком, с размаху ткнулся мотором в траву и чуть было не скапотировал, но, чудом удержавшись хвостом за ветви дуба, так и остался догорать под деревом гигантской свечкой…
От дикого удара привязные ремни лопнули, и прапорщик Щеголев, по-прежнему закрывая голову руками, влетел прямо в открытое окно спальни, угодив точно на кровать, в которой по утреннему времени нежилась юная дочь графа Сеньковского, — волею провидения злосчастный «ньюпор» рухнул прямо во двор графской усадьбы.
Увидев столь ужасную картину, графская дочь сначала отчаянно завизжала, потом, как была, выскочила из постели, с испугу метнулась к окну, за которым полыхал самолет, и наконец сообразив, что случилось, бросилась к кровати где, раскинув руки, валялся смертельно бледный прапорщик Щеголев.
— Вы… кто? — пролепетала она и осторожно потрепала по щеке прапорщика.
Щеголев открыл глаза и блаженным взором повел по комнате.
— Я?… Где?… Кто вы?… А… Я знаю… Вы — ангел… — взгляд Щеголева сполз с личика графской дочки, и прапорщик, умиротворенно вздохнув, погладил слабой рукой ее обнажившуюся грудь. — Какой милый ангел…
— Нахал! — взвизгнула барышня и, ухватив торчавшую рядом на подставке фарфоровую вазу, с размаху треснула Щеголева по летному шлему.
— Я так счастлив… Благодарю… — еще успел произнести прапорщик и провалился в беспамятство…
Из распахнутого окна в комнату струился свежий воздух, напоенный чудными ароматами. Они напоминали молодость, цветущий сад и незабвенное старое время. И потому, мурлыча бравурный марш, командующий с удовольствием крутил перед зеркалом густо нафабренные усы. Однако за тем же окном, на дворе усадьбы, часто, как сорвавшаяся с цепи собака, лаяла зенитка, и поэтому генерал сердито морщился. Наконец он не выдержал и потянул рукой за шнурок. Тотчас где-то там далеко за дверью прозвенел колокольчик и в комнату влетел вылощенный адъютант.
— Звали, ваше превосходительство?
— Звал, голубчик, звал, — генерал в очередной раз услышал выстрел и недовольно пошевелил усами. — Что там у вас за пальба?
— Стреляют, ваше превосходительство!
— Это я слышу. Кто стреляет? Почему стреляет?
— Все, ваше превосходительство! Германцы, надо полагать, забеспокоились. Ведут усиленную разведку по всему фронту.
— Унюхали что-то, колбасники… Ну-ну… — генерал вспомнил лихую атаку «ньюпора» и снова, теперь уже удовлетворенно, пошевелил усами. — Так, говоришь, гоняют их наши?
— Так точно, ваше превосходительство! Все палят! И авиаторы, и зенитчики, и даже пехота.
— А эти-то с какого дива? — генерал удивленно приподнял брови.
— Так вы ж главного не знаете… — Адъютант хихикнул и тут же вновь сделал строгое лицо. — Но это так, приватное дело.
— Что такое? — генерал вскинул голову. — На войне, голубчик, приватных дел быть не может. Да-с…
— Ну, может, не совсем приватное… — адъютант помялся, но в конце концов выпалил: — Видите ли, ваше превосходительство, мадемуазель Туманова господам офицерам себя в приз вчера объявила.
— Мадемуазель Туманова? В приз? — генерал закрутил головой и с сожалением пожевал ус. — М-да… Она, конечно, штучка… А приз-то за что?
— За сбитый германский аэроплан, ваше превосходительство!
— Ах, вон оно что! — рассмеялся генерал и, услыхав, как в очередной раз пальнула зенитка, одобрительно хмыкнул. — То-то они канонаду открыли… Мда-с… Самому пальнуть, что ли?… Из револьвера… Как по-вашему, голубчик, стоит?
— Стоит, ваше превосходительство, — адъютант оценил шутку и улыбнулся. — Только конкуренция сильная. Вон поручик Думитраш на своем участке тоже вовсю палит. Из винтовки. Потому как Щеголев прямо над ним воздушный бой учинил…
— Щеголев? Тот самый? Что «таубе» отогнал?
— Так точно, ваше превосходительство!
— А где он?
— Не знаю, — адъютант замялся. — На участке Думитраша в последний раз видели…
— Ну так найти! И доложить! Всенепременно!
— Слушаюсь!
Адъютант еще секунду выжидательно смотрел на командующего, но, поняв, что указаний больше не будет, сверкнул безупречным пробором и скрылся за дверью…
Раздетый до пояса поручик Думитраш удовлетворенно фыркал и с гоготом хлопал себя по плечам, когда стоявший рядом Денис в очередной раз обливал ему спину из ведра. При этом после каждой порции Думитраш еще и подгонял денщика:
— Лей, охламон… Не жалей!
— Да лью я, вашбродь, лью… — держа в руке полотенце, Денис послушно потянулся за вторым ведром, но на всякий случай заметил: — Только б вы кончали плескаться, а то вот и господин подпоручик до вас с делом…
— Где?
Думитраш перехватил у Дениса полотенце и повернулся к своему полуротному Древницкому, только что вылезшему из блиндажа.
— Ну, чего там?
Древницкий не спеша поднялся по ступенькам и, остановившись рядом с Думитрашем, вздохнул.
— Из штаба спрашивают, куда Щеголев подевался?
— А ты что, сам не видел? — Думитраш принялся энергично растираться. — Доложи: самолет Щеголева, преследуемый двумя германскими аэропланами, скрылся в сторону позиций противника.
— Уже докладывал… — отозвался Древницкий. — Не пойму только. Вроде интересуются, а не могли ли мы сами его подбить?
— Они там, в штабе, что, белены объелись? — Думитраш бросил полотенце Денису и зло передернул плечами. — По нему германцы из двух пулеметов били, а мы и вовсе не стреляли тогда. Мы что, по-ихнему, совсем лапти, своего от германца не отличим?
— Да оно-то так, однако ж спрашивают… — Древницкий сердито фыркнул. — И не разберешь еще — то ли всерьез, то ли в шутку. Вы, говорят, там нарочно Щеголева чекалдыкнули, чтоб он пари вашему не мешался.
— Ты чего? — Думитраш внимательно посмотрел на своего полуротного. — Серьезно?
— А хрен их там разберет! — выругался Древницкий. — Вроде как шутят, но, похоже, у них там через ваше пари в мозгах полный карамболь вышел.
— Карамболь!… Мать их!… — Думитраш принялся натягивать поданную Денисом рубаху. — Ты эти шуточки брось, по делу что?
— А по делу, беспокоятся, куда Щеголев подевался? Спрашивают, не видать ли нам отсюда чего?
Древницкий заглянул через бруствер, повернулся к поручику, молча развел руками и, ругнувшись вполголоса, снова полез в блиндаж. Думитраш проводил его взглядом и негромко, для одного себя заметил:
— Увидишь тут что, как же… — потом, обращаясь к Денису, быстро спросил: — Охламон, ты про мадемуазель Зи-Зи знаешь?
— А как же, вашбродь… — Денис понимающе ухмыльнулся. — Всенепременно… Я ж тогда вас, почитай, всю ночь дожидался…
Поручик оценивающе посмотрел на своего денщика и, коротко усмехнувшись, приказал:
— Сегодня ночью записку ей свезешь. Ответ живой ногой мне. Похоже, у авиаторов и впрямь какой-то карамболь вышел… Да еще и в штабе том наболтают черт те чего… — доверительно закончил Думитраш и вслед за Древницким полез в блиндаж…
Падение сбитого самолета прямо на графский двор учинило всеобщий переполох. Сначала дворня, испуганная полыхавшим как свечка «ньюпором», попряталась, со страхом ожидая немедленного взрыва, но потом, по мере затухания пламени, любопытство пересилило, и первым делом возник вопрос, куда же подевался летчик? Обнаружение же прапорщика Щеголева прямо в спальне у графской дочери вызвало немедленные кривотолки среди слуг и шок у достопочтенных родителей девицы.
Но, как бы то ни было, потерявший сознание прапорщик со всем бережением был перенесен в другую комнату, положен прямо в авиаторском облачении на кушетку и окружен всеобщим вниманием. Вокруг толпились чада и домочадцы и, пока спешно вызванный графский доктор глубокомысленно осматривал Щеголева, а сам граф, сокрушенно вздыхая, поглядывал через окно на все еще дымящиеся остатки «ньюпора», уже целиком одетая барышня, рдея, как маков цвет, в который раз пересказывала примчавшейся позже всех бонне подробности утреннего происшествия: