Покушение

Ну вот, все вспомнилось. Как же зовут этого военного, дай бог памяти, которой он так опрометчиво похвалился? Кажется, он был в чине полковника? Греди всегда равнодушно относился к военным и в глубине души считал их весьма недалекими людьми, с ограниченным умом и неразвитым интеллектом, забитым муштрой и казармой.

– Полковник Колар! – хлопнув себя ладонью по лбу, усмехнулся он и наконец открыл красную папку...

Поздним вечером Греди приехал в президентский дворец. Оставив машину у служебного подъезда, предъявил часовому пропуск и прошел внутрь здания.

Президент еще работал в своем кабинете. Попросив секретаря доложить о его приходе, Эдвин начал нервно вышагивать по приемной.

– Как всегда в делах?

Греди обернулся – в дверях стоял начальник личной охраны президента, даже здесь не снимающий темных очков. Его привычка постоянно прятать глаза за дымчатыми стеклами раздражала советника, но он сдержался и молча развел руками, как бы говоря: что поделать?

Начальник личной охраны прошел в приемную и присел в кресло, аккуратно поддернув брюки. Греди казалось, что он пристально следит за ним, пользуясь тем, что глаза скрыты очками. Ну и черт с ним, пусть смотрит.

Секретарь открыл дверь кабинета и пригласил Греди.

– Что так поздно? – поднялся ему навстречу президент из-за рабочего стола, заваленного бумагами.

– Прошу извинить, но возникло дело, не терпящее отлагательства, – пожимая руку главы правительства, сказал Эдвин.

– Плохие вести? – президент задержал его руку в своей.

– Пожалуй, наоборот, – протянул Эдвин. – Надо поговорить с глазу на глаз.

– Хорошо, – президент нажал клавишу переговорного устройства и приказал секретарю: – Постарайтесь, чтобы нас не беспокоили...

В этот же час адвокат Барелли подъехал к своему дому и привычно вырулил к стоянке, выискивая место, где припарковаться.

Увидев подходящую щель между серебристой «тойотой» и стареньким «фордом», Барелли втиснул в нее «фольксваген» и вышел. Когда он запирал дверцу, сзади неожиданно раздался голос:

– Барелли?

Рука адвоката метнулась к висевшей под мышкой кобуре револьвера, но его тут же одернули:

– Не суетитесь!

Чуть повернув голову, адвокат увидел, что с ним говорит человек в светлом костюме, сидящий в «тойоте». Видимо, специально оставили только это место для стоянки, поджидая возвращения Барелли. Скорее всего, сотрудник военной контрразведки, так любивший носить светлые костюмы, откинул назад сиденье и лежал до появления адвоката, а теперь поднялся и опустил стекло.

– Вы что, не узнали меня?

– Узнал, – немного успокоившись, буркнул адвокат.

– Все сделали? – в темноте салона «тойоты» вспыхнул огонек зажигалки и потянуло табачным дымом.

– Да... Когда я получу новые документы и разрешение покинуть страну?

– Вам поверили? – продолжал допытываться контрразведчик.

– Да, да, – с трудом развернувшись в тесном пространстве между близко стоявшими машинами, адвокат наконец-то получил возможность встать лицом к собеседнику. – Но вы не ответили на мой вопрос.

– Получите, – недовольно проскрипел человек в светлом костюме.

– Вы мне уже столько раз обещали! – не выдержал адвокат. – Когда я получу, когда?

– Когда все будет сделано, – отрезал контрразведчик и включил мотор.

Барелли торопливо выбрался на тротуар и «Тойота», мигнув красными огоньками стоп-сигналов, унеслась прочь по пустынной улице.

– Будь ты проклят! – плюнул ей вслед адвокат, давая выход своим чувствам и поплелся к подъезду...

Ночью Менза спал плохо – его преследовал кошмарный сон: будто он выходит из квартиры на плохо освещенную лестничную площадку и направляется к лифту, но тот занят, а сверху, по лестнице, спускается некто в темном, и лица его не разглядеть. Наконец подходит лифт, Менза бросается к нему, открываются двери кабины и тут некто в черном поднимает руку с пистолетом и стреляет. Менза видит во сне, как летит в него остроносая пуля, и не может увернуться от приближающейся смерти, а пуля ударяет прямо в грудь, туда, где сердце...

Проснувшись, он долго лежал в темноте, прислушиваясь к собственным ощущениям – болело в левой стороне груди, словно туда и впрямь всадили кусок свинца, сердце билось редкими, болезненными толчками, а во рту ворочался высохший, шершавый язык. Наконец отпустило немного и на лбу выступила испарина слабости. Повернувшись на бок, Менза отругал себя последними словами – чего распускаешь нервы, они еще пригодятся!

Утро пришло с обычными тюремными звуками – стуком отпираемых и запираемых решеток, шагами охраны, гулко разносящимися по пустым коридорам, перекличкой часовых и выводом на оправку. Позавтракав, Менза закурил и стал с нетерпением ждать появления монаха – ведь Моу обещал сделать все, чтобы тот не миновал камеры подследственного Фарида Акбара. Любой из заключенных мог позвать к себе монаха, и звали, поскольку его посещение было одним из развлечений в серых, похожих один на другой, тюремных буднях.

Моу не подвел – часов в десять появился монах – загорелый, лысоватый, лет тридцати, с водянистыми голубыми глазами.

– Сын мой нуждается в слове Божьем? – ласково глядя на Мензу, спросил он, дождавшись, пока уйдет сопровождавший его охранник.

Подследственный желчно усмехнулся – он явно старше монаха, привычно именовавшего его сыном. Но тут же спрятал усмешку:

– Есть ли у вас такие слова, святой отец, особенно для человека, придерживающегося иной веры?

– Все на земле принадлежит единому Богу, и суть не в том, какие обряды совершает человек при жизни, – присаживаясь, спокойно ответил монах. – Мне известно, что ты принял арабское имя и магометанство, но разве не сказал ваш пророк, что и христиане попадут в рай, если их тела омоют после смерти и похоронят согласно обряду? Мой Бог милосерден еще более Магомета.

– Хорошо, – поглаживая рукой подбородок, одобрил Менза. Святой отец ему понравился: ловок в словах, не глуп, многое понимает с полунамека. – Что ты можешь сказать мне?

– Сильные люди не нуждаются в словах утешения, – тонко улыбнулся католик. – Скорее, они ждут услуг. Зато святая римская церковь нуждается в средствах.

– Понимаю, понимаю, – полуприкрыв глаза, покивал подследственный, радуясь тому, что не ошибся в монахе. – Можешь не беспокоиться, все, что нужно...

– Сто туда и сто обратно, – мягко сказал монах.

Менза открыл рот от удивления – ну и ставки у святого отца! Но выбирать не приходится: этот канал связи вряд ли высчитают те, кто начал свое расследование его деятельности, проводимое вне зависимости от юстиции.

– Хорошо, – чуть поморщившись, согласился он. – Все будет именно так. Скажешь тому, к кому придешь, что я велел дать. Теперь говори.

– Меня заранее просили встретиться с твоим человеком, – понизил голос монах, оглянувшись на решетчатую дверь камеры, – я видел его.

– Такой мясистый, со шрамом на щеке? – прищурился Менза.

Монах прикрыл глаза и сложил руки на животе, показывая, что он не намерен зря терять время, выслушивая разные глупости, пусть даже за деньги.

– Нет, – покрутил он головой, – я видел именно того, кого ты хотел. Не стоит меня проверять примитивными способами. Я зря денег не беру, запомни. Твой человек, которого я видел, кудрявый, с бычьей шеей, любит грызть ногти и ездит на светлой машине. Ты доволен?

Менза кивнул – сомнений нет, католик видел именно Бэрха.

– Что он передал мне?

– Твои друзья хлопочут об освобождении под залог. Им не терпится расспросить о деньгах, но твой человек уже сплел веревку.

– Он так и сказал? – насторожился Менза. – Сплел веревку?

– Да, – удивленно поднял брови монах, не понимая, что так взволновало китайца. Наверное, это условная фраза на жаргоне ночных кварталов? – Сегодня я снова увижусь с ним. Что ты еще хочешь передать ему, кроме указания заплатить мне?