Покушение

– Вы довольны записью или их разговором? – подняв глаза на человека в светлом костюме, поинтересовался офицер.

– Всем сразу, – улыбнулся тот.

«Людей из его ведомства никогда не поймешь, – подумал офицер тюремной охраны, – вечно крутят хвостом, как лошадь, отгоняющая оводов». Решив больше ни о чем не расспрашивать, он предложил человеку в светлом костюме сигарету.

– Нужный нам этаж тоже под техникой? – прикуривая, поинтересовался тот.

– Да, – односложно ответил офицер.

– Прекрасно, – снова улыбнулся человек в светлом костюме и вынул из видеомагнитофона кассету с записью свидания Мензы и адвоката Барелли. Положив ее в кейс, захлопнул крышку и покрутил колесико цифрового замка, устанавливая шифр.

– Привет, – игривым жестом руки он попрощался с офицером тюремной охраны и вышел из кабинета.

«Слава Аллаху, наконец-то ушел», – с облегчением вздохнул офицер, наблюдая на экране телевизора, как в комнату свиданий входит одетая в темное женщина и устраивается за столом в ожидании появления того, с кем ей разрешили повидаться. Сверившись со списком, офицер поставил синим карандашом галочку напротив фамилии заключенного, получившего свидание, и пометил время начала записи. Включив аппаратуру, он закинул ноги на край стола и приложился к горлышку бутылки с пепси.

Мерно жужжал кондиционер, загоняя в комнату прохладу, толковали в комнате свиданий о каких-то малозначительных делах, рассказывая о неизвестном офицеру кривом Ахмете, неудачно продавшем верблюда на ярмарке, о дочери старосты, собирающейся выйти замуж за чиновника из близлежащего города, о дальних и ближних родственниках и видах на урожай. Обычная рутина, когда на свидание приходят деревенские жители.

Лениво поглядывая на экран телевизора, по которому время от времени пробегали полосы помех, офицер тюремной охраны подумал, что армейские почему-то всегда недолюбливают полицию, а уж тюремщиков в особенности. Впрочем, полицейские и тюремная охрана отвечают им тем же. Однако, когда имеешь дело с военной контрразведкой, надо прятать свою нелюбовь подальше, чтобы не заработать лишних неприятностей. Поэтому хорошо, что их человек ушел и оставил его одного – так спокойнее, слава Аллаху...

Камера Мензы располагалась на втором этаже старой центральной тюрьмы с глухим двором, похожим на колодец в пустыне. На нижних этажах, построенных еще во времена султанов, стены были толще и хорошо защищали от жары, окна камер выходили на высокую внутреннюю стену и на них не ставили наводящие тоску жестяные жалюзи, обычно закрывающие тюремные окна с внешней стороны. Непросвещенные султаны строили тюрьмы без удобств, и потому в конце каждого коридора располагался туалет, оборудованный значительно позже. Туда по очереди выводили заключенных на оправку, и надзиратели не любили дежурить на нижних этажах, предпочитая дежурства на верхних, достроенных уже во времена республики, проявившей заботу о санитарном состоянии мест заключения и предусмотревшей наличие унитаза в каждой камере.

Проходя по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж, Менза немного замедлил шаги и подождал, пока надзиратель поравняется с ним. Молча он сунул ему в руки один блок сигарет. Надзиратель довольно осклабился и похлопал подследственного по плечу, выражая этим свою благодарность и давая понять, что при следующем свидании он вообще не откроет глаз, что бы ни делали сидящие друг напротив друга за длинным столом адвокат и его подзащитный.

Поднявшись по железной лестнице, ступени которой были отполированы сотнями ног до зеркального блеска, Менза остановился у решетки, закрывавшей вход в коридор его блока. Начальник поста охраны достал ключи, и решетка с лязгом отползла в сторону. Второй блок сигарет получил начальник поста охраны, оказавший честь заключенному лично проводить его до камеры.

Как только за Мензой захлопнулась тяжелая, сваренная из толстых прутьев дверь одиночки, он прошаркал к столу, прикрепленному к стене, и сел спиной к входу, обхватив голову руками. Потоптавшись немного в коридоре, начальник поста охраны ушел, не забыв подергать дверь камеры, чтобы проверить – хорошо ли он ее запер.

Едва стихли его шаги, Менза сунул руку в карман и вытянул полученную от адвоката Барелли пачку сигарет. Открыв ее, взял одну сигарету в рот, а другие разложил перед собой, предварительно тщательно ощупав каждую. Потом стянул с картонной коробочки целлофан и изучил его, разгладив ладонью и осмотрев каждый сантиметр. Ничего не обнаружив, Менза грубо выругался и, скомкав обертку, бросил ее на пол.

Теперь наступил черед картонной коробочки – осторожно разодрав ее на части, заключенный увидел тонкий листок папиросной бумаги, исписанный мелким убористым почерком.

Щелкнув зажигалкой, Менза прикурил и прочел записку. Некоторое время он сидел неподвижно, глубоко затягиваясь и напряженно раздумывая, потом поднес к записке огонек зажигалки. Тонкая бумага ярко вспыхнула и быстро сгорела, оставив в его пальцах ломкую полоску серого пепла. Менза растер его и, брезгливо сморщившись, вытер пальцы носовым платком.

Он встал, походил из угла в угол камеры, бормоча ругательства, постоял у окна, выходившего во двор, и наконец услышал долгожданные звуки – по камерам начали разносить пищу.

В общую столовую Менза не ходил – ему разрешали покупать обеды в близлежащем ресторане. Конечно, это обходилось недешево, и он прекрасно понимал, что кормит не только себя, но и дежуривших на этаже надзирателей, однако лучше переплачивать, чем мучиться от болей в желудке и без конца проситься на оправку.

Вскоре подошли к дверям его камеры, и надзиратель открыл замок. Молодой вертлявый уголовник внес судки и поставил их перед Мензой. Тот поманил его пальцем. Настороженно оглянувшись на дверь, уголовник наклонился.

– Кто сегодня дежурит на раздаче? – шепотом спросил Менза.

– Моу из десятой камеры.

– Пусть он после ужина будет в туалете на моем этаже.

Получив за хлопоты сигарету, уголовник угодливо поклонился и вышел.

– Приятного аппетита, – запирая дверь, буркнул дежурный надзиратель.

– Благодарю, – не оборачиваясь ответил Менза, снимая крышки с судков...

Более всего этот город нравился Филду с моря, когда корабль подходит к пристани и видишь, как выплывают навстречу тебе ажурные мосты, высокие шпили старых церквей, окруженные зеленью парков белые виллы, а солнце золотит воду спокойной бухты и отражается в окнах многоэтажных отелей и офисов. Пахнет рыбой, пряностями, набегает легкий ветерок, и все кажется осуществимым, простым и ясным, как в юности, когда ты еще молод, здоров, не испытал горечи неудач, не узнал разлук и не набил себе шишек, зарабатывая хлеб насущный в поте лица своего.

Кристофер улыбнулся и, облокотившись на поручни, прикрыл глаза, заставляя себя запомнить вид бухты и города, чтобы потом, когда захочется, вызвать их перед мысленным взором. Наверное, ему следовало бы жить здесь, а не в своем орлином гнезде, выстроенном среди скал на другом берегу моря. Этот город и бухта с лазурной водой, блещущей под солнцем, постоянно зовут и манят его к себе, и иногда просто нет сил противиться их зову. Поэтому, когда последовало предложение назначить встречу именно здесь, он даже обрадовался – еще одно свидание с городом юности, еще одна встреча, но не с человеком, а с бухтой, небом над ней, белыми виллами на берегу и старыми церквами...

Секретарь вынес из каюты чемодан – лайнер уже подошел к пристани и спустили трап. Сохраняя на лице довольную улыбку, Филд заторопился сойти на берег, подумав, что жить здесь он все равно бы не стал, – шумно, многолюдно, разноязыкая толпа туристов, днем и ночью шляющихся по улицам и щелкающих затворами фотоаппаратов, пронзительные голоса уличных торговцев, лавки турок, греков, албанцев, французов, негров, узкие улочки, мощенные каменными плитами, старые кабачки и люди, люди, люди. В его возрасте и с его прошлым лучше жить в уединении, под надежной охраной натренированных парней, готовых за деньги лезть хоть дьяволу в пасть, самому распоряжаться на собственной территории и принимать кого и когда захочешь.