Страница 52 из 55
От него требовали дать показания о передаче взяток Лигачеву, Капитонову, Долгих, Соломенцеву, Теребилову, Рекункову. Требовали выдать сначала 20, а потом 31 млн. рублей, якобы принадлежащие Рашидову Ш. Р. В камере то же самое требовали два сокамерника. Они постоянно били его, душили, угрожали убить. Следователи не только угрожали, но незаконно арестовали жену Камалову Любовь Семеновну, сына, брата, а всего 8 родственников, которые проведут в камерах по 9 месяцев. Камалов знал об их аресте, ему постоянно напоминали об этом, демонстрировали родственников в следственных изоляторах. Камерная жизнь и издевательства сломили его. Он признал, как свои и рашидовские «миллионы», изъятые у Худайбергенова Аттаулы, признает получение от него взяток, что потом будет отвергнуто им самим и судом.
Худайбергенов Аттаула за сделку со следователями действительно получил свободу. 2 июня 1988 года народный суд г. Ургенча в здании следственного изолятора, рассмотрев представление администрации изолятора, вынесет определение о его условно-досрочном освобождении из-под стражи. Гдлян сдержал свое слово, хотя решение суда, само представление к условно-досрочному освобождению в той ситуации были неправомерными. Действовал Гдлян через того же беззаконника, послушного своего приспешника заместителя прокурора Хорезмской области Титаренко А., который дал указание начальнику изолятора подготовить документы на освобождение Худайбергенова. Так, что тот, будучи на свободе, на камаловский суд приходил сам. Правда, надо отметить должное, еще до суда над Камаловым Каллибеком он откажется от многих своих лживых показаний.
Суд справедливо и объективно осудит и Камалова К., но только за то, что он совершил, полностью отбросив все наносное, сфальсифицированное и недоказанное. Миллионы Худайбергенова А. после длительной и кропотливой работы новой следственной группы будут возвращены государству.
Я снова вспоминаю письмо Абдуллаевой к Горбачеву с просьбой о помощи и защите партийных, государственных кадров Узбекистана, на которых Гдлян, по ее мнению, как и в тридцатые годы при полных попустительстве и безнадзорности открыл «охоту». Трудно ей возразить. В ходе последующих расследований и рассмотрений дел в судах будут полностью реабилитированы, признаны невиновными 15 партийных работников, арестованных по гдляновским материалам следствия. Они проведут за решеткой от девяти месяцев до трех и более лет. Среди них работник аппарата ЦК КПСС, два секретаря ЦК КП Узбекистана, шесть первых секретарей обкомов партии и шесть секретарей районного звена.
Тяжелые испытания выпали на долю второго секретаря ЦК КП Узбекистана Осетрова Т. Н. Его арестуют 13 декабря 1986 года, а выпустят на свободу только через два года пять месяцев и 16 дней в связи с прекращением дела за отсутствием состава преступления в его действиях.
Осетров принадлежит к числу тех немногих, кого не удалось сломить, несмотря на все ухищрения следствия. Он стойко выдержал шантаж, угрозы, клевету. Отмел оговор со стороны других и сам никого не оговорил, хотя Гдлян обрушил на него весь арсенал беззакония. В своих ухищрениях он дошел до того, что в «раскалывании» Осетрова прибег к гнусной помощи находившегося так же под стражей бывшего министра внутренних дел Узбекистана Яхьяева, который видимо «отрабатывал» обещание Каракозова и Гдляна не вменять ему ряд серьезных обвинений, в том числе, связанных с садизмом.
В конце февраля — начале марта 1987 года Осетрову были проведены четыре очные ставки с Яхьяевым. Ранее Яхьяев в отношении Осетрова не допрашивался, передачу ему взяток отрицал. Осетрова также не допрашивали и по обвинению Яхьяева. В соответствии с требованиями уголовно-процессуальных норм очные ставки проводятся тогда, когда есть противоречия в показаниях лиц, допрошенных по одним и тем же обстоятельствам. Здесь же отсутствовали противоречия, ибо не было вообще допросов. А коли так, то и не было оснований для очных ставок. Так для чего же Яхьяева и Осетрова сводили с глазу на глаз?
Фактически на этих «очных ставках» Яхьяев, не располагая фактами против Осетрова, тем не менее «уличал» его в преступных связях с арестованными по делу лицами, о чем ему якобы было известно, как министру внутренних дел. Яхьяев рассказывал Осетрову слухи, непроверенную оперативную информацию, интрижные разговоры и прочие домысли из подвальной хроники. Такой прием ни что иное, как грубое принуждение к даче показаний, запрещенное законом под страхом уголовной ответственности. Гдлян рассчитывал на успех, но получил обратный эффект. Осетров еще раз тонко для себя подметил бессилие следствия, отсутствие у него объективного обвинения, которое пытались подменить подтасовкой доказательств. Еще раз убедившись в необъективности, он отказался в дальнейшем давать показания и участвовать в следственных действиях.
Не менее трагична судьба еще одного партийного работника Турапова Н. Он с августа 1976 года по февраль 1984 года работал председателем Сурхандарьинского облисполкома, а затем по декабрь 1986 года — первым секретарем Кашкадарьинского обкома партии.
16 марта 1990 года Верховный суд Таджикистана, рассмотрев в открытом судебном заседании дело по обвинению Турапова Н. в получении взяток, полностью его оправдает. Депо будет проверено Верховным Судом СССР, который признает правильным решение Таджикского суда. До реабилитации Турапов проведет в следственных изоляторах два года и 29 дней, этот срок он вычеркнет из своей биографии, как бесцельно прожитый.
Видимо уже нет необходимости перечислять весь набор приемов гдляновского расследования. Он действительно повторялся, как закодированный штамп, отработанный до автоматизма на каждодневной практике. Это угрозы «намазать лоб зеленкой», сгноить в тюрьме, арестовать и уничтожить весь род, моральный, физический террор. Поэтому остановлюсь лишь на некоторых особенностях дела Турапова и фактах, свидетельствующих о его невинности.
Турапов хорошо помнит обстоятельства, предшествовавшие его аресту. С января 1987 года он станет работать в должности начальника управления зернопроизводства Агропрома Узбекской ССР и временно проживал в гостинице Совмина «Шелковичная». Многие работники центрального аппарата прокуратуры СССР хорошо знают эту гостиницу, как правило нас при поездках в Ташкент размещали в ней. Постоянно, будучи в командировках, проживали в данной гостинице Гдлян и Иванов.
Случилось так, что в январе-феврале 1987 года следователи и будущая их жертва жили под одной крышей. Турапов знал Гдляна, познакомился с ним еще в г. Карши в бытность работы первым секретарем обкома. Гдлян приходил к нему, предлагай ему выступить в местной печати с призывом к населению добровольно сдавать деньги и ценности, которые были переданы на хранение лицами, привлекавшимися к уголовной ответственности. Турапов тогда отказался, сославшись, и вполне правильно, что искать деньги и ценности обязанность следователей.
В период проживания в гостинице у жертвы и следователя тоже, как-будто бы были нормальные отношения. Иногда завтракали в столовой за одним столом, вели непринужденные разговоры на разные темы, не относящиеся к следствию, обращались на «ты», почти как близкие люди.
Потом Турапов расскажет, что однажды после завтрака он встретился с Гдляном в фойе гостиницы. И тот, взяв его под руку, как бы между прочим, мягким дружеским голосом попросил дать показания о передаче денег в виде взятки секретарю ЦК Осетрову. Турапов подумал, что это шутка, но Гдлян повторил свою просьбу и вполне серьезно. Тогда последовал ответ Турапова, что он клеветать на честного человека не будет. Через два-три дня Гдлян в разговоре, и весьма мягко, снова повторил свою просьбу, но получил такой же отказ.
После второго разговора последовал третий, уже около гостиницы, Гдлян почти умоляющим голосом вновь стал уговаривать Турапова дать показания на Осетрова о передаче ему хотя бы двадцати тысяч рублей. У Гдляна в то время явно не все «клеилось» с доказательствами в отношении Осетрова.
Турапов отверг провокацию, у него с Гдляном произошла словесная перебранка. Рассерженный отказом, тот заявил: «Ничего, придет время, ты будешь в десять раз больше показаний давать». На этом они расстались, но на душе у Турапова стало тревожно. Но со временем он успокоился, стал забывать об инциденте. В течение года его не трогали.