Вожди и оборотни

Кажется, события могли так развиваться. Круг из доказательств вокруг Абдуллаевой Р. сомкнулся. Он действительно замкнулся бы, если ее дело из гдляновских рук не попало бы потом другим следователям. У них и возникло сомнение: «А надо ли Камалову, свату всемогущего Рашидова Ш., тот еще был жив, передавать взятку какой-то Абдуллаевой Р. из Совета Министров. Для Камалова и так все двери открывались настежь. Это, как говорится, информация к размышлению. Главное заключалось в другом.

Новые следователи, ранее не входившие в группу Гдляна, обратили внимание на заключение геммологической экспертизы ценностей, изъятых у Абдуллаевой. На исследование экспертов представлялось 4 изделия из благородных металлов, в том числе кольцо, сережки, переданные ей, якобы, Камаловым в виде взятки.

Заключение экспертизы поступило 1 сентября 1988 года. В нем категорично указывалось, что опознанное Камаловым кольцо изготовлено в 1970 году, а серьги — в 1983 году, и составлять единый гарнитур они не могли. Кроме того их стоимость в 1983 году была 2 тыс. 250 рублей, а не 3,5 тыс., как заявлял «взяткодатель».

Назревал большой скандал, налицо явная фальсификация и подтасовка доказательств. Следователи, еще не веря в этой, снова допросили Камалова, и тот откровенно признался, что никакой взятки Абдуллаевой он не передавал, оговорил ее под влиянием угроз и давления следователей. Следователь Ревеко, он входил в группу Гдляна, перед опознанием сказал ему, что кольцо и серьги, которые он якобы давал, как взятку Абдуллаевой, будут предъявлены на опознание среди других изделий под номером 3, и он, Камалов, должен опознать их как предмет взятки. Что он и сделал, пойдя на оговор Абдуллаевой. Вряд ли что можно дополнить или отнять от сказанного.

Дополнить разве что словами о несостоятельности гдляновских обвинений в адрес прокуратуры СССР о развале его дел. Разваливали не дела, а гдляновскую фальсификацию и обман, лживые обвинения, наподобие тех, что приведены сейчас в качестве примера.

Среди тех, кто оговорил Абдуллаеву был и Каньязов, бывший первый секретарь Тахтакульского райкома партии. Правда он сам оказался жертвой оговора, из-за чего необоснованно длительное время содержался под стражей. Через три с лишним года с момента ареста суд восстановит истину, оправдает его. Но на следствии у Гдляна он тоже будет сломлен, пойдет на сделку с совестью и станет лгать на других. Не сразу поверит новой следственной группе, не сразу откажется от лжи. Поэтому пришлось приложить не мало усилий, чтобы установить правду.

Выяснили, например, кто сидел вместе с Каньязовым в камере и допросили их. Осужденный Жуперин рассказал, что он содержался с ним длительное время. У Каньязова был налажен хороший контакт с Гдляном, и тот выполнял все просьбы следователя. Гдлян ему обещал за это свободу или самый минимальный срок. Он говорил: «Султан Курбаниязович! На большой суд пойдете в галстуке. Я не мужчина, если этого не будет!» Вот и пишет этот Султан на всех подряд, в том числе и на Абдуллаеву написал, хотя мне он говорил, что Абдуллаевой денег он не давал, а написал о передаче ей взятки по просьбе Гдляна».

С клятвенными словами, которые кстати частенько быстро забывались, кавказским «мужчиной» мы не раз встречались. Сами же показания Жуперина подтверждали версию о невинности Абдуллаевой.

Новая следственная группа, принявшая дело Абдуллаевой к своему производству после отстранения Гдляна от следствия, шаг за шагом перепроверяла и тщательно анализировала собранные материалы, нестыковки, явные противоречия выявлялись по каждому эпизоду, ранее предъявленного Абдуллаевой обвинения, которое трещало по швам, ибо шито оно белыми нитками. Абдуллаева, как и другие арестованные лица, поверили в объективность новых следователей. Постепенно с опаской, до такой степени были запуганы, стали говорить правду, раскрывать весь этот зловещий механизм оговора.

К концу 1989 года следствие по делу Абдуллаевой подошло к завершению, оставалось принять решение. Но какое?

В средствах массовой информации, на различных собраниях и митингах Гдлян и Иванов нещадно обвиняли прокуратуру Союза в развале их дела. Прекращение производства по делу Абдуллаевой дало бы им дополнительную пищу для огульных обвинений. Генеральный прокурор Сухарев А. предложил направить депо с обвинительным заключением в суд. Как он сказал: «Пусть суд даст оценку доказательства и примет окончательное решение».

Конечно, с позиции большой или малой политики, предложение выглядело заманчиво, хотя с правовой точки зрения оно шло в разрез с требованиями процессуальных норм. Дело подлежало прекращению, а Абдуллаева немедленному освобождению из-под стражи. И все-таки его решили направить в суд. У следователей возникли иные трудности: «Как написать обвинительное заключение». Все доказательства оказались «подмоченными» и непригодными. Кое-как заключение составили, и дело направили в Верховный Суд СССР.

Чем завершился процесс — вам уже известно.

Государственный обвинитель Голев С. А., первый заместитель начальника управления по надзору за рассмотрением уголовных дел в судах Прокуратуры СССР, человек в общем-то известный в юридических кругах страны как высочайший профессионал и честный юрист, от обвинений Абдуллаевой в суде отказался и попросил ее оправдать. Суд согласился с его позицией. Так закончилось более чем двухгодичное содержание Абдуллаевой под стражей. Кажется, справедливость, правда восторжествовали. Еще с одного человека снята обложное обвинение, позорное клеймо «преступник». Однако слишком дорогую цену уплатила за это Рано Хабибовна. Два года унижения, надругательств и камерной жизни. Два года страшных переживаний и мук за себя, а больше за своих детей и близких. Два года клеветы, в том числе и в угодливой прессе, организованной Гдляном, его сторонниками.

Да, большая цена, большое горе! Для тех, кто захочет мне возразить, я предлагаю лишь представить, нет, не испытать, а только представить все, что прошла Абдуллаева Р.

После этого можно было бы не писать больше о Рано Хабибовне, но не могу рассказать о ее обращении из тюрьмы к Горбачеву. Будучи убежденным партийцем, она верила в коммунистические идеи, верила в партию, в Горбачева, в то, что он ее защитит, оградит других честных коммунистов Узбекистана от преследований.

Ее письмо начиналось словами: «Глубоко осознаю, что обращаюсь к Генеральному секретарю ЦК КПСС и несу ответственность за каждое свое слово. До ареста была уверена, что со смертью Берии и Вышинского канули в лету трагедии 30–40 годов, в числе жертв которых и был мой отец, один из первых чекистов Узбекистана. Если бы мне лично не пришлось испытать нечто мерзкое и пошлое, преподнесенное как следственное исследование, видеть открытое преступление законов теми, кто должен стоять на их страже, если бы не была свидетелем бесстыдного, морального издевательства в целях выуживания у подследственных «признаний», никому не поверили бы, что на 80-ом году советской власти в стенах Прокуратуры СССР воскрес Берия в лице Гдляна.

Этот циник и маньяк, повесив над головой наших детей и родных «как дамоклов меч» свои условия «признания», создал чудовищную систему самооговоров и оговоров, лжесвидетельств. В этой системе, как взяточники, должны были предстать все кадры Узбекистана, начиная от руководителей хозяйств до Рашидова Ш. Р., так же работники ЦК КПСС, союзных министерств и ведомств».

Может быть, за все время изучения материалов следствия по Абдуллаевой P. X. мне впервые, после прочтения заявления Горбачеву М., захотелось сказать: «Наивная женщина, преданный идеи человек, к тому ли ты обращалась?!» Он не защищал и не будет защищать людей, попавших в беду. Наоборот, он предал настоящих друзей Союза ССР в странах Восточной Европы, он предал их в Прибалтике и Армении, в Грузии и Молдавии. Он не станет защищать Эрика Хоннекера, Рубикса и многих других. Он «сдавал» бывших своих друзей, единомышленников, ради того, чтобы самому удержаться на плаву. Поэтому напрасны были надежды и ожидания на помощь Рано Хабибовны от этого безнравственного и лживого человека.