Черные холмы

Ворон парит в вышине, и Паха Сапа в восьми милях к юго-западу от горы Рашмор видит другую гору, превращенную в скульптуру. Она крупнее и новее, гранит здесь отливает белизной.

Голоса тех, кого он любил, кого почитал и еще будет любить, шепчут ему:

«Это Шальной Конь и его конь. В отличие от Рашмора, где головы — часть скалы, здесь вся гора превращена в скульптуру. Масштаб взрывных и камнетесных работ здесь гораздо больше».

После стольких лет в шахтах и на горных вершинах, где он проводил измерения и оценивал размеры с максимально возможной точностью, в особенности размеры скал, на которых ведутся или будут вестись скульптурные работы, Паха Сапа не может удержаться и прикидывает размеры этой скульптуры.

Три президентские головы, на которых работал Паха Сапа, имели высоту около шестидесяти футов каждая. Голова Шального Коня на этой гигантской скульптуре, похоже, достигает высоты почти в девяносто футов.

Но если четыре президента на горе Рашмор представлены в основном в виде голов лишь с намеком на плечи (скажем, у Вашингтона видны лацканы фрака, а у Линкольна вчерне намечены костяшки пальцев, держащихся за лацкан, еще не начатые, когда Паха Сапа навсегда оставил Борглума), то здесь с помощью взрывов, а затем камнетесных работ из горы освобождена вся верхняя часть тела Шального Коня, а потом поверхность выровнена, отшлифована и теперь отливает белизной. И Шальной Конь сидит на коне, животное стилизовано, у него замысловатая грива, голова исполнена движения и чуть повернута назад, словно всадник резко осадил скакуна, левая нога коня поднята и согнута, выделана она с большим тщанием — видны грудные мышцы, хрупкая голень и повисшее в воздухе копыто.

Паха Сапа видит, что левая рука Шального Коня вытянута над тщательно выделанной гривой жеребца, и военный вождь указует вперед одним пальцем.

Вся скульптура имеет ширину шестьсот сорок один и высоту пятьсот шестьдесят три фута.

Ворон поднимается и опускается на мощных воздушных потоках — воздух в это пятое сентября будущего жарче, чем в предыдущем видении будущего, — и Паха Сапа видит, что высеченное из камня лицо Шального Коня ничуть не похоже на лицо Шального Коня в жизни. Ну это простительно, думает Паха Сапа, ведь Шальной Конь не разрешал себя фотографировать или рисовать.

Что менее простительно, на искушенный взгляд поднаторевшего в создании мегаскульптур Паха Сапы, так это художественный уровень, который уступает работе Гутцона Борглума. Поза всадника напряженная, вымученная, стереотипная, и Паха Сапа почти не видит никаких деталей, над которыми так напряженно работали Борглум и его сын, чтобы добиться с помощью своей грубой, несовершенной техники тончайших нюансов, мельчайших подробностей мимики, нахмуренных бровей, малейших оттенков выражения лица.

Громадный, массивный, застывший в театральной позе герой-индеец и до странности европеизированный вздыбленный каменный чурбан под ним представляются Паха Сапе — в сравнении с работой Борглума — вырезанными скучающим школьником из куска белого мыла с помощью тупого перочинного ножа.

И не спрашивая у голосов внутри его, он чувствует, что сиу, шайенна и другие племена ненавидят этот памятник. Он не знает всех оснований, по которым памятник вызывает у них ненависть, и не хочет знать. Вообще-то ему и спрашивать об этом нет нужды — ответ ему известен. Он только хотел бы получить еще один шанс притащить свои ящики с динамитом, но на этот раз уже нацелясь на новый объект.

Если бы Паха Сапа сейчас владел голосом, он бы закричал: «Вы опять притащили меня в будущее, чтобы показать вот это? Неужели мое наказание никогда не закончится?»

Но он не владеет голосом.

Ворон оставляет позади гигантскую карикатуру на Шального Коня и поворачивает на север, снова набирая высоту, он машет крыльями, направляясь прочь от Черных холмов, снова мимо Медвежьей горки в Великие равнины.

Перемены, произошедшие здесь, очевидны и сразу бросаются в глаза.

Бесконечное огибающее кольцо автобана все еще здесь, но у него вид постаревшего и посеревшего, и движения по нему почти нет. Города и городки стали гораздо меньше. От Рэпид-Сити не осталось и одной трети той площади, которую он занимал во времена Паха Сапы, и его уже никак не сравнишь с тем разросшимся городом, который Паха Сапа видел только что в своем втором видении. Спирфиш исчез вообще. Несомый вороном на север Паха Сапа понимает, что Дедвуд, Кисто, Каспер и Лед исчезли — здесь, на Черных холмах, вообще нет городов вазичу.

Он понятия не имеет, какая катастрофа привела к исчезновению всего этого множества городов, кожа его духа холодеет при мысли о том, что могло быть причиной.

Но настоящие потрясения ждут его впереди.

К северу от странно пустого автобана все прежние признаки жилья и того, что вазичу неизменно называли цивилизацией, просто перестали существовать.

Ворон снижается, и Паха Сапа видит, что шоссе штата и округов исчезли: взорваны, сломаны, перепаханы или просто поросли травой. И только по едва заметным следам прямых, затянутых травой линий можно догадаться, где раньше были границы участков.

Он понимает, что нет и прежних ранчо. Ни одна война или единичная катастрофа не могла привести к этому. Снести здания, не оставляя даже фундаментов, но при этом сохранить автобан и уменьшенные версии Рэпид-Сити и других городов на юге и востоке? Нет, ни война, ни чума и никакая природная катастрофа не могли стать причиной этого. Подобное опустошение целого региона могло быть следствием только целенаправленной, спланированной миграции, бережной разборки и удаления того, что было построено здесь человеком более чем за столетие… Но с какой целью?

С какой стати вазичу стали бы преднамеренно демонтировать и убирать ранчо, сараи, дороги, линии электропередач, канализационные стоки, нефтехранилища, заборы, автомобили, города, городки, собак, свиней, кур, скот и другие завезенные виды — включая и самих себя, — которые они почти два столетия усиленно насаждали в этой земле?

Ворон продолжает опускаться, и Паха Сапа понимает, что параллельно автобану в обоих направлениях идет высокое ограждение, и оно тянется так далеко, что конца его не видит даже зоркий глаз ворона. Черная птица усаживается не на это ограждение, а на столбик деревянного, находящегося рядом забора, к которому не подведены провода.

Паха Сапа понимает, что отсутствует и еще что-то — изгороди. Колючая проволока. Те изгороди, которые разделяли прерию в течение XX века, а потом членили ее на все более и более мелкие участки… они исчезли.

На ограждении висит щит, и если Паха Сапа не уверен, что ворон со своим малым, хотя и ушлым мозгом может прочесть написанное, то Паха Сапа может.

«Опасно — высокое напряжение».

В двадцати ярдах слева от них замысловатые двойные ворота, а перед ними на земле решетка из деревянного кругляка — защита от скота. Паха Сапа догадывается, что ворота эти автоматические. (В конце концов, это будущее.)

Надпись на воротах имеет для Паха Сапы еще меньше смысла, чем предупреждение о высоком напряжении.

П. Р. М. П. ТРАКТЫ 237 H-305J

Допуск только по разрешению

Предупреждение:

на протяжении 183 миль ни еды, ни крова, ни обслуживания

Предупреждение:

опасные животные

Предупреждение:

человеческие контакты могут быть опасны

Имеющие разрешение следуют далее на собственный страх и риск

Министерство внутренних дел США и Отд. П. Р. М. П. США

Ворон срывается со столбика и перелетает через ограждение так, будто его и не существует. Паха Сапа видит Медвежью горку и место, где прежде была петляющая по склону горы дорога, еще, кажется, парковка и площадка для посетителей, может, даже центр для посетителей с туалетами или что-то вроде маленького музея.

Ничего этого теперь нет, а о том, что оно когда-то было, говорят только заросли сорняков в тех местах, откуда убраны бетон, асфальт, фундаменты.