Любовная мозаика

Господи, когда же кончится это мучение, взмолился Рэйнольдс. Для него было пыткой чувствовать так близко эту женщину.

— Сейчас забинтую — и конец, — пробормотала Пейдж. — Согните руку в локте, я взгляну еще раз.

Рэйнольдс повиновался. Но в тот момент, когда девушка хотела убрать излишки мази, он вдруг задержал ее кисть в своей ладони и большим пальцем нащупывал пульс. Удары участились, не было никаких сомнений. Его охватили опьянение, азарт.

— Ваши прикосновения уже сами по себе способны залечивать раны, — произнес он, заглядывая в ее глаза. Они были черно-синими, как ночное море.

— Я еще не закончила, — чужим низким голосом прервала она его и через секунду, как ни в чем не бывало, буднично добавила: — Повязку не снимайте до утра. Утром проверьте, нет ли покраснения.

В ней говорил врач. Клэй не мог не уважать этого. Но мысль о том, что сейчас все кончится и она уйдет, казалась нестерпимой. Рискну, решил он про себя, а вслух произнес:

— Не забыли, что у нас с вами в плане еще значится озеро? — Пейдж закрепляла бинт и прятала глаза. — Гребец из меня теперь, конечно, никудышный, но ноги послужить еще в состоянии.

— Что ж, я согласна. Тем более с играми мы еще не закончили, — ответила Пейдж, напустив на себя серьезность, чтобы не выдать замешательства.

Тем временем чувство неловкости у обоих пропало, и тот и другой вздохнули с облегчением. После пережитого напряжения проснулся аппетит, и Пейдж направилась изучать содержимое холодильника, а Клэй ушел переодеваться.

Она обжарила в кипящем масле тонкие ломтики красного сладкого перца, лук-порей и специи. В микроволновке поспел ярко-желтый рис, приправленный шафраном, а на столе появились приборы, длинный французский батон, бутылка минеральной воды без газа.

Клэй делал вид, будто чем-то занят на участке, но через каждые пять минут заходил на кухню, чтобы якобы что-то взять.

Наконец все было готово, и Пейдж, высунувшись из окна, позвала Рэйнольдса к столу. Она поймала себя на мысли, что все это напоминало семейную картинку. Ей стало невыносимо грустно от того, что на ее глазах разыгрывается всего лишь сценка из несуществующей пьесы, а этот мужчина, который сейчас сядет за стол, совсем чужой для нее человек.

Пейдж и Клэй не спеша прогуливались по берегу озера, наслаждаясь свежим воздухом, напоенным влагой.

— Я хочу кое о чем поговорить с вами, — собралась она с духом.

Конечно, ужасно не хотелось бы портить напоследок этот чудесный день, однако разговор был так же неизбежен, как смена времен года.

Мужчина внутренне напрягся, ожидая нечто, похожее на счастье.

— Речь о Бене Хокенсмите, — безжалостно разрушила его хрупкие мечты Пейдж.

С минуту Клэй молчал, стараясь не выдать своего разочарования. Какой же я болван, думал он. Возомнил о себе Бог знает что, решил, что эта девочка станет говорить со мной о любви. Я все-таки неисправимый идеалист. Она же врач. И как я мог рассчитывать еще на что-то?

— Мне казалось, что этот вопрос закрыт. — В его голосе звучал металл. Но настырная Пейдж и не думала робеть.

— Человек, о котором я говорила, к сожалению, не справился с задачей.

Раздосадованный, Клэй воспользовался запрещенным приемом.

— Мне кажется, доктор Конрад, вы пытаетесь переложить ответственность за судьбу юноши на чужие плечи.

— Клэй Рэйнольдс, я ведь не из обидчивых, жизнь кое-чему научила меня, — заметила девушка. — Так что не пытайтесь вывести меня из равновесия. Не получится. Я, видите ли, спинным мозгом чувствую, что вы именно тот человек, который может дать Бену импульс и заставить его ощутить вкус к жизни.

— Да откуда вам знать про этот импульс! — отбросив условности, вспылил Клэй. — Вы даже представить себе не можете, что я пережил, преодолел.

— Так расскажите, — успокаивающе, проникновенно, как это умеют делать лишь сестры милосердия, попросила Пейдж.

— Не сейчас, это долгая история. — Клэй опустился на корточки и подобрал округлый, отшлифованный водой камешек. Он смотрел прямо перед собой на неподвижную зеркальную гладь озера. Казалось, его лицо посерело, словно покрылось слоем пепла.

— Пообещайте мне, — нежно попросила Пейдж и присела рядом, — еще раз подумать над моей просьбой.

— Хорошо, — ответил он и бросил камень в озеро.

По воде один за другим расходились круги, а на горизонте клонилось к закату весеннее солнце.

4

Во вторник вечером Клэй разбирал свою библиотеку — точно слепой, водил пальцами по разноцветным корешкам прочитанных в юности книг.

А была ли она, эта юность, о которой он мог судить теперь лишь по фотографиям в домашнем альбоме? И читал ли он эти книги, начисто стершиеся из памяти?

Чувствовать себя человеком без детства, без юности было странно. Клэй так и не привык к этому. Иногда ему хотелось погрузиться в какой-нибудь триллер, чтобы на время забыть о своей беде. Увлечься мастерски закрученным сюжетом, переживать не за себя и свое будущее, а за судьбу придуманного героя. Читать про чужую любовь, чтобы не думать о том, что синеглазая крошка Пейдж запала ему в душу и не дает ей покоя.

Все эти годы он словно носил панцирь, стараясь не думать о прошлом, которое, с одной стороны, будто сгинуло в таинственных лабиринтах его мозга, а с другой — не отпускало до конца. Властная тень отца вновь предстала перед ним.

Возможно ли, что этот мальчик Бен, которого так усиленно сватает Пейдж, как и я, оказался жертвой амбиций своего отца, который запрограммировал жизнь сына, руководствуясь лишь своими представлениями об успехе? Ясное дело, у парня возник комплекс вины от того, что он не оправдал отцовских надежд — не вернул денег, вложенных в его воспитание и образование.

Надо поговорить с ним, чего бы это мне ни стоило. Попробую помочь ему, а если повезет, и себе…

Неожиданный стук в дверь прервал ход его мыслей.

Гостей в столь поздний час Клэй никак не ожидал, и он тем более удивился, когда увидел шагнувшую к нему из темноты Пейдж. Как всегда, она выглядела неунывающей, довольной собой и жизнью. Ее, наверное, радуют даже утомительные разъезды по вызовам, подумал мужчина. Рэйнольдс уважал людей с подобной жизненной философией — тех, кто умел радоваться малому. Сам же он не обладал такими способностями. И тем не менее Пейдж, казалось, нащупала и расшевелила в нем какой-то оптимистический пласт. Сама того не зная, она будто зажигала в нем живительный огонек, включала какой-то загадочный механизм, заставлявший его дышать полной грудью.

— Не поздновато ли? — пошутил он, пытаясь скрыть свою радость.

— И правда, — смутилась она. — Но я не могла не зайти. Мне вдруг стало так стыдно.

— За что? — недоумевая, спросил Клэй.

— Мне неприятно, что я пыталась заставить вас сделать то, что, очевидно, вам претит по многим причинам.

Девушка сняла красную ветровку, положила ее на подзеркальник и прошла в гостиную.

Странная она, подумал Клэй, смешная.

— Может быть, сначала кофе, а уж потом разговоры? — предложил он.

— Не отказалась бы. Сегодня зябко.

Клэй вышел, а Пейдж устало опустилась в кресло, прикрыла плечи пледом и огляделась вокруг. Еще в прошлый раз она заметила, что в доме Рэйнольдса нет фотографий. Интересно, почему, ломала она голову.

Вернувшись, Клэй поставил перед ней на журнальный столик кружку с дымящимся ароматным напитком, а сам устроился на пуфе в другом конце комнаты.

Пейдж не огорчилась: чем дальше от нее был Клэй, тем спокойнее она могла мыслить.

— Вы сами благоустраивали свой дом? — отхлебнув кофе, полюбопытствовала гостья.

— Почти. Кое-какие идеи подсказала Триш.

Голос мужчины потеплел. Так случалось всегда, когда он начинал говорить о сестре.

— Можно взглянуть на ее фотографию? — продолжала свое расследование Пейдж.

Клэй даже не пошевелился. Он просто сказал «нет».

— В чем основная проблема Бена Хокенсмита? — спросил хозяин дома, давая понять изумленной женщине, что тема фотографий исчерпана.