Все будет хорошо

— Так не признается в этом никто, Кать, — возразил Бухин. — Кому нужно, чтобы жена узнала? А что не выходила — так утром под шумок и вышла, никто и не заметил.

— Ой, мудришь ты, Катерина. — Банников хмыкнул. — Снотворное не подействовало, вышла через пропускник. А назад? Тоже через санпропускник? Или она перед операцией еще и по деревьям для тонуса лазила? Кстати, какой там этаж?

— Второй. — Катя изо всех сил старалась сдержаться. Ладони у нее горели. — Деревья там большие и старые. Залезть можно запросто. Но к ее окну близко ни одно не подходит. Я смотрела.

— Это ты, Катюша, молодец, что смотрела. — Шатлыгин, похоже, и не думал над ней смеяться. — Это ты умница. Хороший сыщик должен все варианты просчитывать, даже самые невероятные…

— Вот смотрите: он ее бросил, выгнал из квартиры. Да еще с ребенком. А у нее раковая опухоль. Поводов достаточно. Может быть, ей жить остается считаные месяцы. А ей о ребенке думать нужно. Что она ребенку оставит, у нее же самой нет ничего? У нее ведь и близких никого нет, только отец сильно пьющий. Я справки навела. Она от отчаяния на все могла пойти.

— А оружие где взяла?

— Купить что угодно можно, хоть «ТТ», хоть гранатомет. А «Мартиан» со своими отпечатками она специально там бросила, чтобы на Томашевского навести. Ведь она знала, что он у них остался. И у нее была возможность этот пистолет из квартиры Томашевских забрать. Подруга ей полностью доверяет и вообще выгораживает. Я хочу сегодня вечером подъехать в эту самую больницу и попытаться пройти через санпропускник. Если я туда свободно войду и выйду, значит, и любой сможет. И нужно опросить тех, кто в тот день дежурил вечером на пропускнике — может, ее видели. И рыжая эта, которая к Морозову приходила, — это, скорее всего, Кузнецова и есть. Она знала, что Морозов к себе девок водит и что никто этому не удивится. И Кузнецов свою невесту, Малышеву, попросил в этот день переночевать у родителей. Спрашивается, зачем? Если бы он с мужчиной встречался, тоон бы ее о таком не просил. Тем более, если с Томашевский, А вот если с женщиной, тем более с женой… Я думаю, ни Малышева не захотела бы с ней видеться, ни сама Кузнецова лицезреть эту самую Анжелику. Нет, я сегодня все-таки поеду в больницу.

— Ну зачем тебе, Кать, по больницам бегать, — не выдержал Бухин. — Перспективные версии разрабатывать нужно, пока время не ушло! Да и спала она, медсестра видела.

— Эта медсестра врет и не краснеет, — отрезала Катя и сама покраснела. — Она могла с медсестрой договориться. Заплатить ей, в конце концов!

— Ладно, хорошо. Пусть Кузнецова. Только куда приткнуть тогда телемастера? Он, кстати, приходил на час раньше. И его приход как раз совпадает со временем убийства. Ну, плюс-минус полчаса. А рыжая эта пришла уже позже. А телемастер к кому приходил?

— Да к кому угодно. К девушке своей приходил и не застал. Под дверью посидел и ушел.

— А телемастером зачем назвался?

— А девушка его замужем!

— За другим телемастером? Я смотрю, девушки у нас сплошь замужние или беременные. Кстати, — серьезно сказал Лысенко, — в твою стройную версию не укладывается второй стрелок. Кто стрелял второй?

— Вы смотрите, как получается, — гнула свое Скрипков-ская. — Анжелика Малышева была невестой брата Юрия Шумейко, а потом — невестой убитого Кузнецова. Значит, очень может быть, что они все знакомы. Это как-то хитро завязано — Олег Шумейко покупал машину у Нечаева для этой самой Анжелики. А она ушла к Кузнецову. Которого тоже убили. И еще этот телемастер Виктор — может, он тоже как-то связан с Шумейко? И вообще, может, этого Кузнецова Шумейко убил? Из ревности?

— Ты как-то определись, Катерина, жена его убила или все-таки из ревности? — Лысенко ехидно сверкал голубыми глазками. Катя сегодня его явно забавляла.

Нина весь день пролежала молча. Так плохо ей не было даже тогда, когда она убила Сергея. Операция и последующие за ней почти двое суток забытья не дали ей в полной мере почувствовать весь кошмар произошедшего. У нее была тогда одна задача, как у раненой волчицы, — любой ценой дать выжить своему ребенку. Теперь же то, что она сделала, обрушилось на нее с неумолимой силой. То, что в первый момент она восприняла как чудо, как дар Божий, теперь обернулось наказанием. «Он наказал меня, чтобы я жила еще долго, до глубокой старости, и всю жизнь помнила, что я его убила. Теперь я здоровая, молодая женщина — убийца. Убила ради денег, квартиры. Убила просто потому, что он полюбил другую. А я, я его любила?»

Приходила Васька, посидела рядом с молчащей Ниной, попыталась ее накормить, но Нина есть отказалась наотрез. Васька чуть не плакала, пробовала даже спекульнуть своей беременностью, но Нина упорно смотрела куда-то поверх Васькиной головы и только отвечала:

— Васенька, я потом поем. Обязательно поем. Ты не волнуйся. А сейчас ты иди.

Васька рассказала, что у них с Герой был обыск, но она все понимает — в милиции просто обязаны их с Геркой подозревать. Хотя это, конечно, обидно, и соседи теперь на нее смотрят, но это все чепуха. По всей видимости, обыск задел Ваську все-таки гораздо меньше, чем сегодняшний Нинин отказ от еды, и она, посидев еще немного, ушла домой расстроенная. К соседке по палате пришли родственники. Нина лежала лицом к стене и делала вид, что спит. Несколько раз ей казалось, что в шепоте соседки проскальзывали слова «Убили мужа», и она только сильнее закрывала глаза. «Убили, убили. Я его и убила». Наконец посетители ушли, и соседка, поскрипев немного кроватью, тоже угомонилась. Вскоре послышался ее тихий храп. Тогда она встала и подошла к окну. Уже темнело — самое противное осеннее время. Нина любила сумерки — время «между собакой и волком», но не осенью, особенно когда на улице, как сегодня, с утра моросит. Она посмотрела, как стекают тонкие извилистые струйки, и прижалась к стеклу лбом. «Ничего уже нельзя изменить, — с тоской подумала она. — Ничего. От этого не проснешься».

Катя Скрипковская подошла к корпусу, где лежала Нина Кузнецова, уже в темноте, Она нарочно выбрала это время, когда, по ее предположениям, Кузнецова могла покинуть больницу. У санпропускника, через который Катя намеревалась войти, было практически темно, хотя ступени и освещались рассеянным светом из окна. Дождь к вечеру прекратился, но капли, шурша, падали с мокрых деревьев. Катя вспомнила свой первый приезд сюда и тихо порадовалась тому, что она сегодня в куртке и кроссовках. Она поднялась на крыльцо и надавила на кнопку звонка. Где-то за дверью раздался резкий продолжительный трезвон, но открывать не спешили. Она надавила еще и еще раз — все напрасно. Тогда она повернула ручку и потянула дверь на себя. Та оказалась не заперта. — Эй, есть кто дома?

На стуле, отодвинутом от стола, висела коричневая вязаная кофта, которая, видимо, и должна была обозначить присутствие персонала. Катя пересекла помещение пропускника, открыла двери и вошла в помещение первого этажа. Навстречу ей по слабо освещенному коридору неторопливо шла очень полная, немолодая уже женщина в белом халате и домашних клетчатых тапочках, разрезанных спереди. Очевидно, это и была обладательница коричневой кофты.

— Вы к кому? — спокойно спросила она, увидев выходящую из дверей Катю.

— Во второе хирургическое, — так же спокойно ответила ей Катя.

— А… — протянула женщина. — Идите.

Катя не спеша прошла мимо нее к лестнице, и тут женщина спохватилась.

— Халат-то есть у вас? — запоздало прокричала она Кате вслед.

— Есть, — ответила ей Катя уже из-за поворота на лестницу. Халата у нее не было.

Она без помех дошла до предостерегающей надписи «2-е хирургическое отделение. Без халата и сменной обуви не входить», с сомнением посмотрела на свои мокрые кроссовки, потом сняла их и в одних теплых носках также без помех прошла длинным коридором, мимо столовой, из-за притворенной двери которой доносились голоса, звяканье, смех — должно быть, дежурные сестры и ординаторы ужинали. Прошла мимо пустого места дежурной медсестры и подошла к двенадцатой палате, но входить сразу не стала, а двинулась дальше. Остекленная дверь без надписи непосредственно перед двенадцатой палатой вела на черную лестницу, совершенно темную. На двери наличествовал замок, который при беглом осмотре оказался тем, что Катя и ожидала, — не более как бутафорией. Она снова надела кроссовки, тихо спустилась вниз и оказалась совсем рядом с дверью пропускника. «Так я и думала», — удовлетворенным шепотом сказала Катя. Она подошла к двери, постучала и заглянула внутрь. Коричневая кофта была уже на своей владелице, которая пила чай с печеньем.