Все будет хорошо

— А ты куда смотрел?! — с внезапно нахлынувшей злобой Анна Сергеевна перебила Емца. — Куда ты смотрел, Игорь? Ты что, перед операцией их не видел? Что ты меня обвиняешь? Да я никогда бы…

— Извини, Аня. — Тяжелый вздох, пауза. — Извини… Да, конечно. Ты бы никогда. Я сам во всем виноват. Только вот результаты были готовы уже после операции. Я, знаешь ли, привык доверять вашей лаборатории'. Сколько лет мы уже вместе…

— Да, сколько лет вместе! — Анна Сергеевна криво усмехнулась. — Игорь, возьми себя в руки. Повторную гистологию пускай сделают. Может, путаница какая-то.

— Уже сделали. И вот еще — я тут подумал, может, у тебя две Кузнецовых? Ты проверь. Фамилия-то ведь распространенная.

— И проверять не надо. Кузнецова у меня одна. Я всех своих больных, Игорь, хорошо помню. Амнезией пока не страдаю. В лаборатории только могли напутать. Но как? Пойми, я ведь не могу пойти сейчас в картотеку и искать у всех врачей всех Кузнецовых.

— Почему? Аня, а если еще одна такая Нина Кузнецова всплывет? У которой по анализам вроде бы все в порядке? А на самом деле? Что будет? Ты подумала? А если эта Кузнецова на нас в суд подаст? Я ведь ей сказать должен! Как я ей буду объяснять? А если и та Кузнецова…

— Игорь, что ты от меня хочешь? — устало перебила его Анна Сергеевна. — Я тебе скажу, она от счастья плакать будет, когда узнает, что у нее все в порядке. И объяснять ничего не понадобится. Знаешь, у таких больных безгранична вера в чудо… Внезапный стресс… В любой околонаучной газете, которые у вас в больнице на любой тумбочке пачками валяются, найдется куча объяснений. И вообще, Игорь, мне нужно на прием идти и трубка вот-вот сядет. Ты позвони мне домой вечером, я все-таки посмотрю в регистратуре. Все, пока. — Лерман нажала на отбой. Но в кабинет она сразу не вернулась, а задумчиво стояла на крыльце, машинально вертя в руках телефонную трубку и не замечая того, что давно уже продрогли ноги в тонких изящных туфельках и холодный ветер то и дело вздымает полы халата. Кузнецова… Самая распространенная фамилия в мире. Кузнецова, Ковалева, Коваленко… Наверняка и в других странах тоже — Смит, Шмидт… Да, некрасивая история. Если эта Кузнецова и впрямь обратится в суд? Да еще заявит, что с нее взяли деньги за операцию? «Не заявит, — вдруг цинично подумала она, — не заявит. Она еще нам спасибо скажет».

— Ну давай, давай, докладывай. — Подполковник откинулся в кресле так, что то жалобно визгнуло, и пошевелил бровями. Катя Скрипковская, пряча улыбку, сделала вид, что ищет что-то в своих записях. Она вспомнила, как Бухин рассказал ей, почему Бармалея так прозвали. Сначала она думала, что это по отчеству: Варфоломеич — Бармалеич — Бармалей. Логическая цепочка получалась где-то даже красивая. И только позавчера от Сашки она узнала, как подполковник Степан Варфоломеич Шатлыгин, тогда еще майор, получил это приклеившееся навсегда прозвище. Над этой историей в свое время потешалось все Управление. Дело было под Новый год. В ведомственный детский сад на утренник, как всегда, требовались Дед Мороз и Снегурочка. Обычно их играли свои — благо талантами Управление Бог не обидел. Снегурочку нашли сразу — молоденькую стажерку с длинной светло-русой косой; а вот Деда Мороза жена Степана Варфоломеича, которая работала в том же детском саду музруком, предложила сыграть ему.

— Степа, мы с тобой дома не спеша все выучим, костюм на тебя подгоним, и будет прекрасный Дед Мороз! — уговаривала она мужа.

— Да некогда мне, Верусь, — отнекивался он. — Конец года, отчеты нужно писать, работы валом! И вообще, что — кроме меня, некому?

Уже тогда майор Шатлыгин, переболев какой-то мудреной болезнью, был совершенно лыс, и круглая голова его блестела, как бильярдный шар. Но на лице, как и сейчас, кустились большие черные брови, чудом уцелевшие после нападения на майорский организм зловредного микроба. Ими в минуты волнения майор шевелил, как некоторые шевелят усами. Впрочем, жена любила его и с волосами, и лысого, и с бровями тоже.

Вера Ивановна отличалась одним неоспоримым достоинством — настойчивостью, и мужа таки уговорила. Выучили роль, подогнали по росту костюм, прорепетировали со Снегурочкой и без Снегурочки — все было прекрасно. Вера была очень довольна.

— Такого Деда Мороза у нас никогда еще не было! — поощряла она мужа.

И действительно, такого у них в садике еще не было.

На первом же утреннике в младшей группе Степан Варфоломеич вышел к малышам — красный бархатный халат, расшитый серебряными звездами, посох с набалдашником, украшенный дождиком, высокая шапка, кудрявая борода, волосы, брови и усы, которые составляли единое целое с шапкой. Вот из-за этой проклятой шапки все и вышло. По сценарию Дед Мороз должен был, обходя вокруг елки, спрашивать у малышни, как его зовут. Степан Варфоломеич громко стучал посохом и вопрошал:

— Как-как? Не слышу?

Младшая группа, по сценарию же, молчала. Тогда Дед Мороз наклонился под елку, где сидела маленькая девочка, играющая зайчика. Она и должна была объявить всем, что прибывший — не кто иной, как долгожданный Дедушка Мороз. Так вот, когда майор Шатлыгин, согнувшись в три погибели, полез под елку к зайцу, шапка зацепилась за ветку и повисла, а вместе с ней повисли борода, усы и брови. Майор, взволнованный премьерой, утраты не заметил. Сверкая в свете люстры и вспышек родительских фотоаппаратов лысиной и грозно шевеля своими родными черными бровями, он спросил у насмерть перепуганного зайца:

— Ну, так как же меня зовут?

Девчушка, играющая зайца, замерла, а потом в ужасе закричала: — Бармалей!

— Бармалей! Бармалей! — кричала вся младшая группа, топая в восторге по полу ногами и напрочь разрушая сценарий.

Вера Ивановна, изо всех сил колотя по клавишам старенького пианино, играла бравурный марш и делала мужу знаки, которые тот никак не мог истолковать, все еще не замечая, что остался без бороды, усов и шапки. Но при своих знаменитых бровях. Он еще раз пошевелил бровями и вплотную придвинулся к обмершей малышке:

— Как же меня зовут, заинька?

И сам шепотом подсказывал: «Дедушка Мороз!» Но та, зажмурившись от страха, все твердила свое:

— Бармалей, Бармалей!

В конце концов шапку отцепили, детей успокоили, несостоявшегося Деда Мороза потихоньку вывели из зала, закрепили на нем злополучную деталь туалета и весь спектакль начали заново. Все прошло хорошо и по сценарию. Елочка зажглась, дети получили подарки, а Степан Варфоломеич — свое прозвище. Мамы и папы, присутствовавшие на спектакле, разнесли этот случай по всему Управлению. Уже на следующий день все, кого майор Шатлыгин встречал, спешили его уверить, что в роли Бармалея он был неподражаем, Он честно отыграл все утренники, понимая, что расстраивать Верочку отказом от роли не имеет права. Но на следующий год играть Мороза отказался категорически.

— Знаешь, как меня теперь на работе из-за этих твоих утренников дразнят? — спросил он у жены, огорченной его отказом.

— Как?

— Бармалей. Так что пригласи на эту роль кого-нибудь другого.

— Имеются следующие рабочие версии. — Банников откашлялся. — Первая: компаньон убитого — Герман Томашевский. Общий бизнес, могли что-то не поделить. В день убийства Томашевский ссорился с Кузнецовым. Тот даже его ударил. Их видела соседка, сам Томашевский этого не отрицает, хотя и говорит, что они не дрались. Томашевский не скрывает, что хорошо умеет стрелять. Кузнецов убит, прямо скажем, весьма профессионально. Что же касается того, что еще раз стреляли уже в труп…

— Очень удобно: спустился — убил. Пара минут — и дело в шляпе. Или тело. Кстати, шляпы мы не обнаружили, — развел руками Лысенко.

— Сострил? — Банников тяжело посмотрел на друга. — Игореша, ты все сказал или на подходе еще пара свежих шуток?

— Ладно, мир, — вздохнул капитан. — А оружие? Орудие, так сказать, убийства? Мы же при обыске у него ничего не нашли.

— Так у него куча времени была! Кузнецова утром обнаружили? Утром. А он ночью вышел и выбросил. Или спрятал. Мог и с женой договориться. Кстати, пистолет, оставленный на месте преступления, якобы жена Томашевского нашла три недели назад на стройке. Экспертиза показала, что из него в тот день не стреляли. Томашевские рассказывают, что Кузнецова пыталась застрелиться как раз из этого пистолета. Похоже на правду. На нем ее пальчики, хотя и чуть смазанные. Так что пистолет этот Томашевский мог и сам подбросить, чтобы запутать следствие.