А потом пришла любовь

— Тем, что я играла?

— Тем, какты играла.

— Ты преувеличиваешь, Мэтью. Я только…

— Это оскорбление моим манерам и вкусам, — прорычал он, — но не оскорбление интеллекту! — Он бросил сигару в огонь. — Я — это я, и я ничего не могу с этим поделать. Я сказал тебе несколько месяцев назад, что ни один из нас не может измениться, и я имел в виду именно то, что сказал! Я больше не намерен мириться с таким твоим поведением.

— А я — с твоим! Как ты можешь передо мной защищать твою противную сестру?! — Она подчеркнула последние слова и отвернулась.

— Оставь Джесс в покое, — сказал он. — Во всех семьях существуют разногласия, но в нашей они глубже, чем в других.

— Ты не можешь разорваться надвое. Пока Джесс здесь, мы не станем ближе друг другу.

— Ты не можешь считать Джесс виноватой за нашу первую брачную ночь! Ты не хотела меня тогда и не хочешь до сих пор. Если ты так привержена честности, то почему не честна по отношению к самой себе? Ты стыдишь меня за то, в чем виновата сама! Стыдишь меня за то, что я разговариваю и действую не так, как твой прекрасный дружок Чарльз! Сколько волнений по поводу платья, которое нужно надеть для него, а? Или особый обед, который…

— Я меняла бы меню каждый вечер, — горячо перебила Стелла, — и готовила бы обед для тебя, если бы твоя сестра позволила мне это. Но стоило мне только заикнуться, она превратилась в сумасшедшую мегеру!

— Потому что ты хотела выставить ее из собственного дома!

— Ее дома! — воскликнула Стелла. — Ее дома и твоего дома, но не моего!

— Какое право ты имеешь называть его своим, если ты мне не жена… когда ты до сих пор смотришь на меня с ненавистью? Ты оттолкнула меня в первую ночь не потому, что я тебе чужой, а потому, что ты презираешь меня! Потому что ты чувствуешь превосходство надо мной!

— Это неправда! — закричала она. — Я боялась тебя… и сейчас боюсь. Я старалась стать тебе ближе — Бог знает, как я старалась! — но что я могла сделать, если Джесс все время сует свой нос в наши дела? Мы трех раз за эти месяцы не оставались наедине.

— Ты никогда не интересовалась почему? — воскликнул он. — Ты думаешь, я могу вечер за вечером оставаться с тобой наедине и знать, что если бы захотел, то мог бы заставить тебя подчиниться? Не качай так головой, я любил достаточное количество женщин, чтобы знать, что имел бы тебя, если бы хотел получить это подобным образом, — и тебе бы это понравилось! — Он понизил тон. — Но я слишком уважаю тебя. Я думал, что ты много выше меня. Стелла… звездочка моя, я привык считать тебя спящей красавицей, которая проснется для меня! Ну что ж, все, что меня волнует, — это что ты можешь навсегда остаться спящей! Если ты меня не хочешь, то найдется много других желающих!

Оттолкнув с дороги кресло, он ринулся прочь из комнаты, так хлопнув дверью, что на серванте зазвенели бокалы.

Без голоса Мэтью в доме стало тихо, но в этой тишине не было мира. Дрожа, Стелла подошла ближе к огню. Вечер был обречен с того самого момента, как он отказался сказать Джесс, чтобы она подыскивала себе собственный дом. Обиженная недостатком его лояльности, Стелла не приложила никаких усилий, чтобы скрыть свою обиду от Чарльза, и глупо, что Мэтью пытался замять это, стараясь представить ее ссору с Джесс ребяческим спором, от которого к утру и следа не осталось бы.

И все же рассуждения о его неправоте не оправдывали ее собственной к нему жестокости и не заслоняли того факта, что он был все-таки прав, когда обвинил ее в том, что она пошла за него замуж, не любя. По щекам Стеллы потекли слезы, но она не знала, о ком плачет — о нем ли, о себе или о них обоих. Как нехорошо она себя с ним вела! Ее привязанность к Мэтью была еще такой слабой, что симпатия, которую она испытывала наедине с собой, немедленно исчезала в его присутствии. Да и жажда, которую он будил в ней, всегда сводилась на нет тем, что она как бы снисходила до него. Нет, Стелла была не права, когда считала, что надо подождать, пока ее любовь к Мэтью не сравняется с желанием, которое он в ней возбуждал. Любовь пришла бы, если бы она сдалась его страсти вместо того, чтобы ставить столько условий. Как будто человек голубой крови чем-то лучше, чем смелый и преуспевший человек, сделавший себя сам, — можно подумать, что аристократические манеры и правильное произношение важнее, чем тепло и искренность. Как она могла пытаться уничтожить веру Мэтью в себя самого, когда единственным его безумием была любовь к ней? Какое право она имела пытаться изменить его, когда он и так лучше, чем она того заслуживает?

Стеллу мучило раскаяние, ей хотелось поговорить с Мэтью, сказать ему, что была не права. Тем не менее она знала, что одних слов для прощения недостаточно. Только дело — доказательство любви — могло бы направить ее брак по пути истинному.

Но как же быть с Джесс? Смогут ли они с Мэтью быть счастливы, пока его сестра живет с ними? Что-то Стелла в этом сомневалась. Но возможно, когда она покажет Мэтью, что заботится о нем, он ответит тем же? И она рассердилась на себя, как это раньше не пришло ей в голову.

На следующий день Стелла с тревогой ждала Мэтью, но в два часа ночи она все еще сидела перед погашенным камином. Только когда в комнате стало совсем холодно, она пошла в постель, разделась трясущимися руками и, не в силах унять дрожь, скользнула в простыни, а потом долго лежала, прислушиваясь, не подъедет ли машина Мэтью, тоскуя по теплу его рук и мечтая о прощении. Но тишина ничем не нарушалась, и Стелла наконец погрузилась в тяжелый сон.

Глава 9

Стеллу разбудил скрип ступенек, и она включила лампу, чтобы посмотреть на часы. Половина шестого! Не дав себе времени подумать, она откинула одеяло и побежала в туалетную комнату.

Мэтью был в гардеробной и даже не обернулся. Стелла неуверенно направилась к нему.

— Мэтью, — прошептала она, — я не знаю, что сказать! Кажется, я прошу прощения всякий раз, как вхожу в эту комнату.

— Сейчас уже слишком поздно. — Он сел, чтобы расшнуровать ботинки, а она, вскрикнув, опустилась перед ним на колени.

— Не говори, что слишком поздно! Я вела себя ужасно и заслуживаю всего, о чем ты говорил! Но если ты дашь мне еще шанс, я сделаю все, все!

— Слишком поздно, — повторил он.

— Извиниться никогда не поздно! Ах, Мэтью, скажи, что ты меня прощаешь! — Она обхватила его колени. — Обними меня и скажи, что ты меня прощаешь!

— Не могу. — Мэтью смотрел на нее без всякого выражения. — Если бы ты сказала это несколько часов назад, я бы, может быть, так и сделал. Но не сейчас. Я не могу прийти к тебе из объятий другой женщины, даже если оказался в них по твоей вине!

Сначала Стелле показалось, что она ослышалась. Потом боль, искажавшая его лицо, передалась и ей, и она, ошеломленная, встала и отошла от него:

— Ты… ты серьезно?

— Даже такие мужчины, как я, не шутят такими вещами.

Она продолжала смотреть на него, и ей казалось, что он все больше и больше отдаляется, пока его лицо не превратилось в бледное расплывшееся пятно.

— Стелла! — Его голос прозвучал слабо, словно издалека. — Ты в порядке? Подойди и сядь.

— Не подходи ко мне! — Она предостерегающе протянула руку. — Не прикасайся ко мне!

Собрав все свои силы, она, спотыкаясь, выбежала из комнаты, захлопнув за собой дверь, за которой остались ее надежды на будущее.

В часы, оставшиеся до рассвета, Стелла ходила по комнате. Она никогда не думала, что Мэтью может так поступить. Чего же стоит тогда его любовь к ней? Можно ли верить его чувствам? Она слишком обезумела от горя, чтобы проанализировать, какая доля ее реакции на его признание относилась к уязвленной гордости, а какая к искреннему отвращению; она только знала, что больше не хочет его видеть.

Стелла медленно оделась, машинально накрасилась и, спустившись, увидела Элси в знакомом платье в голубую и белую клетку, разжигающую камин в гостиной.

— А вы рано встали, миссис Мэтью!