Страница 11 из 37
Теперь он был уверен, что нет ничего противнее, чем ругань пьяной женщины, и этой женщиной всегда оказывалась тетушка Мэри.
Еще он понял, что нет ничего тягостнее, чем ложиться вечером спать на голодный желудок, зная, что в твоих дырявых карманах давненько не бывало ни одного цента.
А через год, когда Джонатану исполнилось четырнадцать, он понял, что дальше так жить совершенно невозможно, и удрал из дому, прихватив из тайника ненавистной ему тетушки Мэри триста долларов, которые, по его убеждению, он давно заработал у нее. Не один раз потом он с удовольствием представлял разгневанное лицо этой черноволосой морщинистой дамы, когда она обнаружит пропажу.
— Триста долларов! — наверное, должна она при этом кричать, вытирая рукавом бесконечные, как Ниагарский водопад, сопли. — Триста долларов! Целое состояние! Где этот чертов гаденыш? Я ему всю задницу его же кровью разрисую! Триста долларов!
К этому времени у Плашера появились друзья, которые открыли перед ним совершенно другой город. Основная часть этого, неизвестного ему раньше города, находилась под землей или в старых, заброшенных, подлежащих сносу домах.
В свои пятнадцать лет Плашер понял, что большие — по детским меркам — деньги можно заработать всего лишь за один день, стоит только быть половчее в магазине и поворотливее, когда выхватываешь сумочку у какой-нибудь дамы.
В шестнадцать лет Плашер впервые в жизни попробовал наркотики, и с этого момента чуть ли не каждый последующий месяц являлся новым этапом в жизни Джонатана.
Первая девушка, лет на десять старше его, которую они вчетвером затащили на чердак и там поочередно изнасиловали, а потом еще и сняли с нее золотые кольца.
Первая драка за «право на территорию» с такими же пацанами, как и его дружки, во время которой он так ударил своего противника, что тот пролетел несколько метров, ударился головой об асфальт и уже не поднялся.
Первая схватка с полицией, когда шальная пуля, словно щипцами, откусила указательный палец его левой руки, и он заревел на всю улицу нечеловеческим голосом. С того самого момента Плашер возненавидел полицейских больше всех на свете, и мстил им при каждом удобном случае.
Шли годы, менялись потребности Плашера. Хитрость и безжалостность, тонкий ум и неутолимая жажда наживы сделали его лидером банды. Он все реже принимал участие в налетах, предпочитая руководить операцией из укрытия. Банда его разрослась до неимоверных размеров, но мало кто даже из ее членов знал, что основное занятие ее главаря и нескольких особо приближенных к нему человек не грабежи, а перепродажа наркотиков и оружия, что приносило огромные доходы.
Прикрываясь всем этим сбродом — наркоманами, ворами, бездомными, Плашер преследовал две цели. Во-первых, он держал в страхе весь район. Во-вторых, этим он не давал возможности полиции выйти на след его основной деятельности, заставляя ту думать, что банда Плашера — это обыкновенное дерьмо, которое ради наживы или развлечения может убить кого угодно, не особо заботясь о своей собственной жизни.
Они проводили большую часть времени по закоулкам, в подвалах, на чердаках, а то и в пустых квартирах, и лишь только в этом появлялась необходимость, как бандиты со всех сторон стекались в одно место, словно пауки, почувствовавшие, что в их сети попалась добыча.
Вот и сегодня, когда черный «ягуар» на огромной скорости врезался в «альфа-ромео», бандиты не замедлили появиться на месте происшествия. Казалось, не существует такой силы, которая могла бы их остановить.
Плашер сидел в огромном мягком кресле, высоко запрокинув голову, словно отдыхая или о чем-то размышляя. Он не обращал внимания ни на вой полицейских сирен, ни на крики на улице рядом с его домом.
Рональд Коннорс, долговязый мужчина лет сорока, заложив руки за спину, ходил перед ним взад и вперед по комнате. Комнатка была небольшая, и он все время натыкался то на маленький журнальный столик, то на шкаф, то подходил к окну и осторожно оттягивал жалюзи, чтобы посмотреть, что делается на улице. Затем снова направлялся к противоположной стене.
— Итак, твое последнее слово. Сколько? — Резко остановился он возле Плашера.
— Пятьсот тысяч, — не двигаясь, будто сквозь сон ответил Плашер.
— Черт, это же несерьезно. В прошлый раз мы сошлись на трехстах.
— Прошлый раз — это прошлый раз. Я трех человек потерял, пока доставил это проклятое зелье.
— Ха-ха-ха, — не удержался Коннорс, — с каких это пор ты занялся учетом своих головорезов?
— С тех пор, как понял, насколько трудно достаются деньги.
— Ты считаешь, мне они сыплются с неба? Или я их сам печатаю?
— Это твои проблемы, — Плашер наконец оторвал голову от кресла. В его глазах появилась жестокость, а губы скривились в неприкрытой насмешке.
— Но ведь я же без проблем могу купить где-нибудь и за триста тысяч. В крайнем случае, за триста пятьдесят. Я ведь прихожу к тебе по старой дружбе.
— По дружбе, говоришь? А я слышал, ты собираешься порвать со мной все связи.
Коннорс замялся. Он не знал, что Плашеру уже все известно о его планах.
«Дьявол, а не человек, — выругался он про себя. — Откуда только ему все известно?»
— Разве не так? — Плашер сверлил его насквозь своим леденящим взглядом.
— Тебя не совсем правильно информировали…
— Неужели?
— Видишь ли… То есть, твои цены действительно очень высоки…
— А как же наш договор?
— Устный договор, — тут же поправил его Коннорс. — И потом, я ведь не рассчитывал, что ты будешь поднимать цену.
— Я благотворительностью не занимаюсь.
На улице началась перестрелка. Коннорс покосился в сторону окна. Лицо его задергалось. Он панически боялся стрельбы, а при виде полицейского его бросало в жар.
Плашер сохранял спокойствие. Казалось, вся эта переделка для него не более, чем детская игра.
— Ну так что же ты решил? — нетерпеливо спросил он и встал с кресла.
— Я думаю, на таких условиях мы с тобой не сработаемся, — неуверенно проговорил Коннорс.
— Мне очень жаль. Но я думаю, тебе стоит жалеть еще больше, — в голосе Плашера появились угрожающие нотки, но Коннорс не придал этому большого значения. Он был рад, что дело подходило к развязке, оставалась только одна важная деталь — задаток, который Плашер когда-то получил от него. Плашер всегда брал задатки.
— А как же мои деньги?
— Какие деньги?
— Задаток, который ты получил неделю назад. Сто тысяч долларов.
— Но ты ведь знаешь, что твой задаток пошел на приобретение наркотиков.
Коннорс от удивления широко раскрыл рот. Такого поворота он никак не ожидал.
— Черт побери! — закричал он. — Но мне не нужны твои наркотики!
— Как хочешь, — невозмутимо сказал Плашер, — я просто пытаюсь тебе объяснить, что сейчас у меня нет таких денег. Понимаешь? Нет таких денег.
Он отошел немного подальше от своего клиента, будто боясь, что тот сейчас набросится на него. Коннорс действительно был похож на затравленного зверя, которому ничего другого не остается.
— Послушай, Плашер, ты ведешь нечестную игру. Так дела не делаются!
— Подожди, я не понял: кем не делаются? — с наивностью ребенка спросил Плашер.
— Никем не делаются. Ты играешь с огнем, это плохо для тебя кончится!
Коннорс задыхался.
— Тебе сейчас нужно выпить немного воды и успокоиться. И почему так никем не делается, если я так делаю? Или ты меня не принимаешь за человека?
— Слушай, Плашер! Ты… ты…
— Ладно, успокойся. Я пошутил.
Коннорс снова разинул от удивления свой большой рот и замер посреди комнаты.
— Как пошутил? — словно не веря ему, негромко произнес он.
— Обыкновенно. Мы же с тобой старые друзья, неужели мы будем рвать друг другу глотки из-за каких-то паршивых денег?!
Коннорс не сообразил, что ему ответить. Он достал из кармана своего новенького черного пиджака платок и вытер вспотевший лоб.
— Сколько, ты говоришь, я тебе должен?