Страница 13 из 19
– Ну, Андрей Ильич, ты даешь! – Слава помотал головой. – Разве ж такое возможно?
– В Мироздании нет ничего невозможного, юноша, – Бородин откинулся на спинку кресла, – зато есть многое такое, чего мы еще не знаем. И энергично отвергаем со всей величественной спесью, присущей венцу творения.
– Так ты что же, Андрей, – Терехов изумленно взирал на соседа, – хочешь сказать, что Солнечная система находится внутри черной дыры?
– Я ничего не утверждаю, – заявил Бородин. – Я лишь озвучил мысль, посетившую меня «в сии минуты роковые».
– Ну да, – сказала Вивьен, – всех озадачил и теперь наблюдает, что из этого получится...
– Вам виднее, – благодушно молвил Бородин. – Как психолог, вы должны лучше всех нас разбираться в таинстве зарождения мысли.
– Ну, хорошо, – Слава поднял руки, призывая всех к вниманию, – ну, ладно. Над этим стоит подумать. Может быть, тут есть какие-то зерна истины. Действительно, нельзя ничего отвергать сходу, если ничего об этом не знаешь. И все же, леди и джентльмены, я попросил бы вас сейчас не отвлекаться. На повестке дня всё тот же вопрос: будем прыгать по касательной или нет?
– Ничего не имею против, – пожал плечами Бородин. – Только все же прошу учесть одну деталь – при вводе дальности задайте параметр двести восемь единиц, умноженных на два-пи-эр.
– Окружность Сферы? – Вивьен вопросительно посмотрела на физика. – Зачем?
– В худшем случае мы снова окажемся в нынешних координатах, в лучшем – в точке старта, у Базы.
– А других вариантов не предвидится?
– Отчего же! Мы можем оказаться и за пределами Сферы, имея в виду наше полное незнание законов движения в режиме прыжка, но, честно говоря, я в это не верю.
– На том и порешим! – Слава повернулся к Тараоки. – Вивьен запускайте программу…
Интересные люди эти русские, думала единственная женщина в экипаже, заученными до автоматизма движениями вводя новые параметры полета. Казалось бы, неординарная ситуация, в которой главное – полное сосредоточение на достижении поставленной цели. А цель – слетать, посмотреть, попробовать преодолеть неведомый барьер, доложить о результатах. Вместо этого они рассуждают о высоких материях, пытаются немедленно разрешить проблемы, над которыми целые коллективы ученых будут долго ломать голову, всё время отвлекаются. Даже Ли, самый собранный из них, забыл выйти на связь с центром управления. Да и она тоже хороша, не напомнила. Им бы побольше американского практицизма... Вивьен виртуозно завершила последнее движение и посмотрела на Славу. Тот кивнул.
ПП дрогнул и проявился в пяти километрах от Базы.
– Где вас носит?! – Боря Калмыков был раздражен. Даже очень раздражен. – Что, трудно было переслать сообщение?
Едва засветился экран связи, гранд-инженер высказал им свое мнение о том, что он думает о них, об их полете и их поведении. Экспрессивно, доступно и не скупясь на эпитеты.
– Извини, Боря, – примиряюще сказал Ли, – но было очень занятно и необычно. Виноват, больше не повторится.
– А больше тебя никто и не пустит, – Калмыков на глазах терял остатки недовольства. – Правда, ребята, ведь сорок минут молчали. Мы тут извелись все.
– Сорок минут! – удивился Слава. – А мы и не заметили. Как-то всё довольно быстро произошло. Да что случилось-то? – глядя на притихших операторов вопросил он.
– С Земли получено указание прекратить все испытательные полеты. До особого распоряжения.
– Ничего себе новости! А почему, собственно?
– Без объяснения причин. Просто констатировали факт. Если я правильно понимаю, то скоро у нас будут гости.
– Даже так? И что дальше?
– А дальше вы все отправляетесь прямиком к Штейнбергу. Он с нетерпением ждет. Так что отстыковывайтесь, причаливайте – и на ковер.
Шеф выдерживал паузу. И пауза явно затягивалась. Наконец он, видимо, счел, что психологическая подготовка к разговору завершена, недовольно оглядел стоявших у входа испытателей и, кашлянув, произнес:
– Располагайтесь, господа… И миссис.
– С Вашего позволения – мисс, – мгновенно среагировала Вивьен, но ее тут же перебил Ли:
– Мы еще не прошли карантин, Генрих.
– С момента получения приказа с Земли карантин объявлен по всей Базе. Так что на эту тему больше не отвлекаемся. Могу вам также напомнить о нашей договоренности по поводу немедленного доклада о результатах полета. И об ответственности, которую я несу перед Землей за всех вас и вверенную мне территорию. Поэтому – располагайтесь, – он протянул руку, указывая на пристенные диванчики, – и приступим.
Подождав, пока экипаж рассядется, Штейнберг включил запись и кивнул Ли:
– Начнем с вас, Вячеслав. Каковы ваши впечатления, выводы?
Слава растерянно почесал переносицу, пригладил несуществующий вихор на затылке, потом тихо кашлянул и произнес:
– Очередная попытка преодолеть Сферу не удалась. Были реализованы два режима: первый – пробой сходу, так сказать… при исходной дальности в пятьсот астрономических единиц, второй – выход по касательной. Ни то, ни другое не привело к желаемому результату. Что же до личных впечатлений – они есть, и весьма сильные. Мы были на границе межзвездного пространства, и панорама, открывающаяся оттуда, потрясает. Мне показалось, что я слышу музыку сфер… Извините за невольный каламбур.
– Это уже эмоции… А скажите, Вячеслав, откуда взялись такие странные идеи о режимах полетов?
– Э-э-э… – Ли слегка покраснел. – Виноват, мальчишеская выходка, конечно. Просто пришло вдруг в голову, что если попробовать с разбега… или наоборот, приблизиться вплотную – и не в лоб, а под каким-то углом… – он окончательно смешался. – В общем, дурацкая попытка применить исключительно наземные хитрости при движении в режиме прыжка.
Штейнберг только хмыкнул и покачал головой.
– Что ж… отрицательный результат – тоже результат. Мисс Тараоки, что можете сказать вы?
– Ничего нового, герр Штейнберг. Сбоев в бортовом оборудовании не было. Никаких отклонений в полетном режиме не замечено. Полагаю, что Сфера – это реальное образование, а не проявление каких-либо недоработок в теории и практике внепространственного движения.
– Замечательно сформулировано, но не прибавляет ни грана информации. Действительно, ничего нового. Так… Доктор Терехов, что у вас?
Биолог, до этого чересчур внимательно рассматривавший собственные ногти на правой руке, вздрогнул, выпрямил спину и, глядя в глаза Штейнбергу, размеренно заговорил:
– Прежде всего, я должен выразить глубочайшую признательность вам, как директору Базы, за разрешение провести этот эксперимент и, естественно, крайне благодарен Вячеславу, придумавшему взять нас с собой. Одно дело – изучать результаты, полученные без твоего участия, и совсем другое – ощутить самому то, что не подвластно стороннему наблюдателю. Все эти изменения, происходящие в организме, и эмоции, связанные с ними.
– Да? – заинтересованно произнес Штейнберг, внутренне насторожившись. – И какие же?
– Полная раскрепощенность, свежесть какая-то, – прислушиваясь к собственным ощущениям, негромко сказал Терехов. – Как бы объяснить попроще? Вот вы берете мятный леденец и кладете его на язык. И сразу же во рту ощущаете приятный такой холодок, сквознячок такой бодрящий. Примерно то же самое, только во всем организме… Видимо, происходят какие-то изменения, может быть, обновление определенных структур. Теперь, я полагаю, наши исследования станут более осмысленными…
«Вот, значит, как, – думал Штейнберг, внимательно разглядывая сидящих перед ним астронавтов и стараясь не терять нить разговора, – похоже, я не ошибся в своих наблюдениях. Не только Кобыш, все они изменились. И причина тому – либо воздействие неизвестных факторов во время прыжка, либо Сфера. Они сами еще могут не знать об этом. Хотя Дмитрию я уже намекнул. Зря, наверное. Надо бы попытаться максимально использовать эту информацию, пока она известна только мне. Приоритет много значит. А у меня солидная фора – ведь все испытатели передо мной как на ладони. И их результаты тоже. Вот, например, эти четверо. Ну сущие дети… Все их мысли и эмоции можно читать, как открытую книгу. Вячеслав озадачен, искоса посматривает на доктора, видимо, не ожидал от него подобных откровений. Тараоки внешне совершенно спокойна, но мелкие детали выдают напряжение. Скорее всего, анализирует ситуацию. Интересно, к каким выводам она придет? Физик погружен в себя. Похоже, его больше интересуют собственные теоретические построения, чем то, о чем говорит Терехов. А сам биолог, всё больше увлекаясь, вслух озвучивает первые впечатления. Как правило, самые верные…»