Разрушитель

Трейси еще девочкой-подростком обнаружила в себе маленькую ведьму. Правда, помела у нее не было, но, когда флайер Трейси взмывал вертикально вверх, сначала учителя, а потом шеф полиции правопорядка так и норовили выпороть сумасбродную нахалку.

Сказать, что Трей себя любила – ничего не сказать. Девушка была уверена в своей неотразимости. А где еще ты можешь покрасоваться, если уверена в своей неотразимости, как не в полицейском патруле. Правонарушители, мчащиеся перед самым носом авто или мальчики-хулиганы, рвущие цветы у городского дома Совета сдавались не приказам роботов-полицейских, а зеленому сиянию глаз лейтенанта Трейси.

Трейси глянула на световое табло и нажала кнопку вызова. Сейчас по лестницам и коридорам в зал общегородского обзора ринулись ее коллеги: до прямой трансляции из зала, где заседала комиссия по размораживанию, оставалось минут пять.

Зал заполнялся черными комбинезонами с наплечниками-крылышками: отличительный атрибут полицейских срочной линии. Среди мужских коротких стрижек и тупых подбородков Трей выглядела розой в лягушатнике. Но попробовал бы кто сказать, что она тут не к месту: именно на этот случай Трей изучила искусство борьбы японцев минувших веков.

Наконец, все мониторы под разными ракурсами высветили зал заседаний.

Полукруглый амфитеатр с овалом арены внизу припомнил Трей арену римских гладиаторов. С той лишь разницей, что зрители были отделены от сражающихся толстыми линзами видеокамеры. Зал заседаний был покрыт стеклянным куполом, и лишь мощные динамики доносили до наблюдавших вопросы комиссии и ответы человека, которого общество решалось выпустить на поруки из заточения.

Трей с любопытством смотрела, как инженеры включили системы регенерации. Видеокамера услужливо приблизило голое тело в барокамере. Человек потерял неподвижность бревна. Тонкая ледяная корочка искрошилась искрами света. Кровь опробовала привычный путь по венам и артериям. Сердечный ритм, ускоряясь, уже набрал полноту. Криоген через боковое отверстие заменили кислородной смесью. Человек чихнул, проснулся и сел, оторопело озираясь на искаженные разводами на стекле лица инженеров. Потом ощупал свое тело и попытался встать.

Полицейские, плотной стеной окружившие самый большой экран, заворчали за спиной девушки. В глубине души Трей понимала: вид голого негра – не для глаз юной девушки. Но попробовал бы кто об этом заикнуться всерьез.

– Трей! – окликнул Фред с соседнего кресла, – ты не находишь, что эти волосатые ноги отвратительны!

– Меня они возбуждают! – отрезала Трейси, с ехидством представив белые икры Фредди, обожавшего носить шорты.

Но две сардельки вывернутых губ, низкий лоб, чуть ли не рачьи глаза и в самом деле разочаровали Трей.

Смутные времена в воображении девушки были окутаны тайной и романтикой. Она и сама не знала, с чего бы сорок лет назад ее согражданам быть подобными Геркулесам и Апполонам. Поэтому размороженный ее разочаровал и Трей уже вполуха слушала вопросы и ответы, пытаясь решить: удастся ли спасти надломанный ноготь или придется его обрезать.

Устав от две тысячи девятого года, когда Трей еще и на свете не было, четко определял, что и как должен отвечать человек, чтобы приобрести код личности и соответствовать статусу гражданина «абсолют».

Трейси сама в свое время прошла эту дурацкую процедуру: члены комиссии не сводили глаз со стройных ножек без чулок.

ЭКЗАМЕН НА «АБСОЛЮТ»

Первое, что пришло Саймону на ум: криогенная установка не сработала, и его вытаскивают, чтобы придумать что-нибудь менее современное, но более действенное из арсенала человечества, привыкшего третировать ближних.

Даже рожи за стеклом были те или почти те же: мощные ребятки в голубых комбинезонах. Саймон сплюнул и выдрал из волос нерастаявшую сосульку.

Дверь барокамеры скользнула прочь.

– Привет, ребята! – помахал Филлипс отпрянувшим инженерам.

Тут же тележка на шести колесиках услужливо подкатила Филлипсу одежду по размеру. Да и трудно было предположить, что мешок из-под цемента с прорезями для головы и рук может кому-то не подойти!

– Эй, я так не играю! – Саймон повертел хламиду и для убедительности отфутболил «костюм», предварительно хорошенько по нему потоптавшись.

Ребятки-архангелы зашушукались. Язык был явно американский, но с примесью какого-то акцента.

– Меня что, похитили иностранные шпионы? – попытался наладить контакт Филлипс.

Все же неприятно, когда рядом – китайские болванчики. Саймон переступил с ноги на ногу: в помещении на топливе явно экономили. Попробовал тряхнуть за рукав ближайшего к нему парня и тут же отдернул ладонь. Саймона словно сунули в ледяную полынью – даже труп был бы теплее, чем этот мудак с акцентом.

Феникс почувствовал, как в животе собирается тугой комок: преддверие хорошей драки, и уже изготовился двинуть ближайшего чудика ногой.

Но тут позади заскрипело, задребезжало: Феникс обернулся.

Такого он еще не видел: в глубине помещения сначала тонкой полоской, потом световым раструбом вырос и засиял небесно голубой свет. В конусе восседала величественная фигура и две менее величественные по бокам. Над троицей сиял золотой ореол.

– Святая Троица! Черт бы меня побрал! – ахнул Саймон, хлопнув себя по ягодицам.

Видение приближалось. И по мере приближения свет золотился ярче, сильнее, пока перед Саймоном не остановилась тривиальная трибуна с тремя трясущимися маразматиками.

– Высочайшая комиссия по выпуску преступников на поруки имеет честь приветствовать мистера Саймона Феникса Филлипса! – провозгласил средний.

Саймон мог бы поклясться, – не разжимая губ.

– А дальше что? – буркнул Саймон, ежась. – Хоть одеться дайте, черти!

– Штраф за употребление нецензурных выражений, – пролепетал непорочно чистый голосок, и Саймон обернулся глянуть на его обладательницу.

Позади него возвышался стеклянный куб с переплетением лампочек и проводов внутри. И никаких девиц!

– Мистер Саймон, – голос превратился в старческий и скрипучий, – если вы так начинаете жизнь в нашем обществе, вам придется довольно туго…

– Дерьмо собачье! – удивился Саймон: теперь без сомнений говорил куб, хотя Саймон каким-то шестым чувством понимал, что слышит старикашку.

Девица завела прежнее:

– Штраф за употребление…

– Да объясните, что тут, к дьяволу, происходит?! – взорвался злой, замерзший и очень голодный Саймон, приплясывая на месте.

– Здесь происходит заседание высочайшей комиссии…

– Это я уже слышал, – возразил Филлипс, – а почему я тут торчу? И голый?

– Вам предстоит пройти процедуру проверки на «абсолют», то есть мы выясним, насколько вы отличаетесь от животного. Но если вас смущает нагота, – старик сделал знак, и тут же один из болванчиков протянул Саймону его кожаные штаны и оранжевую майку. В рукаве он их прятал, что ли? Штаны были Саймона, насчет майки он засомневался, но спорить не стал, натягивая одежду.

– А обувь? – пошел Филлипс до конца.

Кроссовки были без металлических подковок, в стельке не было кинжального лезвия, заначка в двадцать баксов исчезла, но размер подошел. Теперь Саймон почувствовал себя почти человеком и сузил глаза:

– Так, кто-то вякнул насчет того, что я зверь? – теперь, когда он твердо выяснил: дверь слева ведет на улицу, ему оставалось лишь подобраться к старичью на расстояние вытянутой руки. Или, лучше, ноги.

– Год, место и время рождения! – бормотал старик.

– Что-что? – Саймон сделал шаг, словно не расслышал.

– Минус три пункта! – сухо констатировал трухлявый пень. – Заторможенность реакции! Повторяю вопрос: год…

Саймон не стал ожидать продолжения: теперь на пути к свободе лежало три метра пластикового покрытия и три пня. Ближайшего Саймон выдернул, как репу, схватив за сухонькое запястье и отшвырнул от себя. Позади что-то шлепнулось и ойкнуло. Старикан, который был любопытнее, оторопело привстал с кресла, пытаясь что-то сказать посиневшими губами. Удар в челюсть отнял у него дар речи, а заодно и любопытство. Краем глаза Саймон наблюдал за ребятами в голубом: те стояли, как приклеенные, смиренно сложив лапки.