Время тяжелых ботинок

Через месяц по Варшавскому шоссе невозможно было проехать от собравшихся вокруг «МММ» машин: горе-вкладчики приехали за обещанными деньгами. Один из подконтрольных барыг намыл в том столпотворении пару кубометров чёрного нала – только на торговле горячими пирожками и чаем. В награду за акцию «Мавроди» Толстый получил от Желвака трёхэтажный особняк по Новой Риге – на участке в один гектар.

А Никита куда-то надолго исчез. Только через год Толстый узнал, что всё это время его сосед провёл в Швейцарии, где повышал свою саентологическую квалификацию. Деньги на это были, – пятьдесят тысяч долларов, которые он успел вырвать у «МММ». Девятьсот процентов чистой, необлагаемой налогом прибыли огрёб тогда Никита.

Справедливости ради следует сказать, что позже Никита правильно разобрался с этой шарлатанской сектой, цель которой – не очень честный способ вымывания денег из кармана ближнего. Но «добрая» память о саентологах осталась – в виде приобретённой четырёхкомнатной квартиры в Митино.

Да, были времена…

Эти воспоминания о событиях 1994 года вызвали прилив тёплых эмоций.

– Так что за идея? – повторил Толстый вопрос. – Если, конечно, не секрет?

Желвак улыбнулся. От него повеяло глубоким внутренним удовлетворением, что бывало очень редко:

– Прикинь, работает себе гастроном на Невском или где-нибудь в Москве, в Орехово – неважно. Заходят братки: кому оказываете внимание? Им на голубом глазу говорят – «курганским». Через неделю приходят «курганские»: кому платишь? Им отвечают – «подольским». «Ну, желаем удачи!» Кинжал подслушал разговор в гастрономе, где подрабатывал.

Ну, ладно – погрел уши и всё. Так нет – он сделал аналитический вывод: это – система. Я зарядил своих аудиторов. Знаешь, сколько бескрышных фирм нарыли в четырёх городах – Москве, Питере, Нижнем и Екатеринбурге? Тысячу четыреста двадцать только крупных точек, палаток вообще немерено! Обнаглели барыги! Кое-кому пришлось надеть на голову полиэтиленовый пакет, а одному упрямцу даже вставить в задницу паяльник. Понятно – не всё наше. Но два «лимона» я заработал только на продаже этой информации. Плюс на своих территориях навёл порядок – за неделю.

Вот тебе и кандидат наук, любитель студенток!

Захарыч был завистлив, но вслух сказал:

– Да-а. Хитрый барыга хуже мента.

А себя уговаривал: Кинжал – фраер, им и останется. Выше не прыгнешь. Это – судьба.

11

Он сидел в том же каминном зале, что и полтора месяца назад, только теперь дрова в камине уютно потрескивали, а в ладонях был стакан из толстого стекла с горячим глинтвейном.

7 января 1998 года, на Рождество Христово, Кинжал получил новый паспорт, с фотографии которого смотрел мало похожий на него незнакомец. Шевеля губами, он в десятый раз повторял: Леонид Сергеевич Брут.

Брут в своё время зарезал самого Цезаря, Кинжал – лишь трёх насильников. Но вот сподобился – теперь он тоже Брут.

– Нравится? – Желвак любил глинтвейн. Захарыч предпочитал «Мартель» с царской закуской – «николяшками». Коньяк ему привозили из Франции, российскому разливу он не доверял.

Красное вино, напиток подводников и космонавтов, выводит из организма радионуклиды.

Дома, в Питере, иногда делали и глинтвейн. Но вопрос Желвака был не о напитке, а о новой фамилии.

Кинжал утвердительно кивнул.

Ему действительно нравилось: Брут – как удар кортика.

Желвак кивнул на пухлую папку:

– Здесь вся жизнь этого Брута. Потом изучишь.

Желвак пошуровал кочергой в камине:

– Толстый, изложи вкратце.

Захарыч дожевал очередного «николяшку», вытер салфеткой руки и достал свою терракотовую записную книжку.

Если бы кто-то поинтересовался записями в ней, то был бы разочарован. Толстой придумал одному ему понятный шифр, и в том, что для чужого глаза казалось полной абракадаброй, ориентировался мгновенно, почти не напрягаясь. Например, он шифровал семизначные московские и питерские номера телефонов за одну секунду, а прочитывал ещё быстрее. Никто и подумать бы не мог, что это шифр: с виду обычные телефоны, но только – другие, Федот, да не тот. В книжке не было ни имён, ни фамилий. Зато – куча географических названий, животных, видов оружия, марок автомобилей, танцев, музыкальных произведений и даже болезней. Но главный фокус заключался в том, что таких книжек в триста страниц у Толстого было ровно двадцать штук, о чём не догадывался никто. Внешне они выглядели совершенно одинаково, потому что были изготовлены в одной переплётной мастерской, на заказ. Хранил он их по одной – в разных местах.

Как-то, общаясь с Желваком, он «забыл» очередную книжку на столе. Когда Захарыч вышел в туалет, кореш не преминул воспользоваться моментом, поспешно раскрыл знакомый всей братве блокнот и, к своему ужасу, увидел, что там нет ни единого написанного слова, ни одной пометки. Он покрутил странную вещицу в руках и бросил на место. Вошедшему Толстому было достаточно одного взгляда: Желвак проявил любопытство. Чтобы не оставлять в душе босса неприятный осадок, он минут через двадцать простецки показал Желваку чистые страницы со словами: «Гляди, что я придумал – учебная». Но вопрос у Палыча всё равно остался: что же ты мне читал, если там ничего нет?

Но читал – как по писаному!

Толстый полистал свои записи:

– Брут – это реальный человек, на два года моложе тебя. Уроженец Барнаула, врач-нейрохирург, правда, по специальности не работал ни одного дня. Классный программист, чем и зарабатывал на хлеб с маслом и икрой. Пропал в Саянах минувшим летом. Хобби у него было такое – на плотах сплавляться по горным рекам. Пенелопа говорит, невезучий был – родился в понедельник. Вместе с ним сгинули его жена и брат. Была у Брута мать, но она вскорости умерла, видно, от горя. Жена – из детдомовских. Близких родственников нет, по дальним продолжаем работать. Среди пропавших без вести он не числится, наши люди почистили базу на всех троих. В общем, их нет, и искать никто не будет. Полгодика надо будет соблюсти осторожность, пока мы не выясним всё окончательно и при необходимости не зачистим пространство. Но пользоваться новыми установочными данными уже можно, правда, – после лёгкой пластической операции.

Кинжал поймал себя на том, что начинает катать на скулах желваки, – прямо как босс. «А что, – подумал он, – пару лет тренировок и будут скулы не меньше, чем у самого Желвака».

Толстый нюхал свой табак, растирая его пальцами. Так он готовился к курению трубки.

Желвак поднял свой стакан с глинтвейном:

– Поздравляю тебя, Кинжал. Ты родился заново, обрёл новую силу. Этот Брут отдал тебе свою, а там, видно, было, что отдавать. Да и заработать ты успел.

Желвак, словно волшебник, что-то извлёк на свет божий:

– Можешь не считать.

Впервые в жизни не в кино, а наяву Кинжал увидел два убийственно изящных кирпичика стодолларовых купюр, туго схваченных банковскими ленточками, и у него пересохло во рту.

– Здесь один процент от прибыли, полученной по твоей наводке. Молодец, заработал не кортиком и кулаками, а мозгами, что от тебя потребуется и в дальнейшем. И ещё тебе подарок от меня. Захочешь лично поговорить с директором того гастронома на Невском, где ты подрабатывал, действуй. Но только – после изменения внешности. Позвонишь ему и скажешь: «Я – Кинжал». С «тамбовскими» я договорился, тот магазин будем крышевать мы, а точнее – лично ты. Всё, что с барыги снимешь, – твоё. Ну, если маленько отстегнёшь в общак, никто возражать не будет.

Толстый с удовольствием щурился от душистого дыма, но кайф портила ведьма Пенелопа, она мерещилась в голубом мареве. «Изыди, сатана!» – повторял про себя Захарыч, но фантом астролога исчезать не торопился.

– Жить будешь в Москве, – продолжал Желвак, снова взявшись за кочергу. – Квартира на Нижних Мневниках, двухкомнатная, пока так. Отдыхай. В конце января поговорим о твоей дальнейшей работе.

Он снова утонул в кожаном кресле, закинув ногу на ногу: