Страница 5 из 70
Желвак – как не сидел:
– Ты ещё скажи, что сунул только кончик, и делал это только секундочку! Благодари, что мы не на зоне в моей хате! Тебя бы уже давно порвали, как Тузик грелку!
Любой, не сидевший на тюремных нарах, для Желвака полноценным человеком не считался. Таких он вблизи себя старался не держать – жизни не знают.
8
Слизняк, параша! Всех заложит, выдаст с потрохами – и себя в первую очередь. Любой следак-практикант на раз расколет его по самую жопу.
«Ну, кто его за язык тянет – рассказывать о себе такое!
Неужели его не учили – не колоться!
Нет – и всё! Не был, не видел, не знаю! Не слышал, не знаком!»
Он кивнул Толстому, прикрыл глаза, подумал, что всё это – дохлый номер, и равнодушно вполголоса выдавил:
– За метлой следи, а то гвоздём к асфальту прибьём. Бумаги говорят, было изнасилование. И факт особой жестокости подтверждён медицинской экспертизой. Если даже ты только поимел этого ребёнка, а окурки об неё гасил кто-то другой, для тебя это ничего не меняет. Меня другое удивляет: ты же преподаватель, едрёна вошь, и в педофилах никогда не ходил. Ты должен был знать точный возраст этой… опять забыл,
– Желвак вдруг сыграл сильное волнение и негодование.
У Чекашкина вспотели ладони. Он ухватил жёлтую чашку, но она была пуста:
– Второкурсница… семнадцать лет…
Раскрыв записную книжку, заговорил Толстый:
– Следующий раз, если, конечно, он у тебя будет, готовься к подобным мероприятиям более основательно. Зачитываю: Пекшина Юлия Вахтанговна, родилась 24 апреля 1984 года. В школу пошла с шести лет – прямо во второй класс. В восьмом классе мать перевела дочь в техникум, используя свои связи, тоже сразу на второй курс, говорят, девочка гениальная. В родной школе ей оставаться было нельзя: она влюбилась в учителя физики, уложила его в постель. Ей сделали аборт, а тому физику сейчас, боюсь, не до закона Архимеда. На момент твоего с ней эксцесса ей только исполнилось тринадцать с половиной лет. Я видел бумаги, там всё грамотно и очень убедительно. Та же сто тридцать первая статья, но уже часть третья: срок – до пятнадцати лет.
«И здесь я – палач», – самооценка математика и поэта была предельно лаконична.
Он вскочил, повинуясь какому-то тёмному безотчётному импульсу всё и вся крушить. Перед глазами пал красный туман, из горла вырвался рык.
Но даже сквозь алую муть он угадал внезапно выросшие из разных углов просторного зала четыре тёмные фигуры. Атлетическим сложением они не отличались, но на белых одинаковых лицах прочитывалось: одно резкое движение – и ты труп.
Вспышка агрессии тут же угасла, – пожить ещё хотелось.
Желвак едва заметно кивнул, и чёрные тени бесшумно исчезли.
Толстый невозмутимо продолжал:
– Если ты историю с физиком не слышал, это не меняет дела. Вообще, незнание закона не освобождает от ответственности. Это из римского права – ты, наверное, в курсе. Скорей всего, ты виноват только наполовину. Но доказывать твои пятьдесят, а не сто процентов никто не будет. Да это практически и невозможно, здесь другая математика. Видно, матери надоели похождения дочери, и она решила представить её как несчастную жертву насильников-учителей, – чтоб другим неповадно было. Эту нимфетку всерьёз поучили. Побои и ожоги от окурков, которые были засвидетельствованы врачами, связаны не с твоей особой жестокостью, а с работой того, кто по просьбе родительницы вразумлял юную блядь. Я это обязательно раскопаю, но только для будущих сюжетов. – Толстый тоже очень «волновался», пыхтел давно погасшей трубкой.
Всё это время Желвак ходил вокруг «скамьи подсудимых»:
– Так что, куда ни кинь, ты – особо опасный преступник. Конечно, номер с Цыпкой мы продавим. Но и тогда тобой будут заниматься такие волки из прокуратуры, что даже у меня, отбывшего на киче полжизни, сводит скулы: международный розыск, вечные скитания, и спать – только на голодный желудок, одетым и стоя. По такой статье даже я – не то, что на пятнадцать лет, и на пятнадцать минут на зону бы не пошёл.
– Выходит, выбора нет? – ответ он знал уже и сам.
Желвак и Толстый курили у холодного камина. Они забавлялись тем, что пускали туда дым, и он струйкой безвозвратно втягивался в чёрную пасть. Отделан камин был кирпичом особого обжига, полукружно расходившимся по стене буйной радугой.
«Каждый охотник желает знать, где сидит фазан», – проговорил про себя Кинжал.
9
Пенелопа Калистратовна была из тех редких астрологов, которые считают, что только духовный опыт может помочь грамотно проанализировать заложенную в гороскопах информацию.
Настоящая астрология – а её всего процента два – это не для дураков.
А опыт у Пенелопы имелся. «За плечами много лет, а под ними – много килограммов», – говорила она о себе.
В гороскопы Чекашкина она вгрызлась серьёзно: хорошо платили, а Толю знала с детства. И в Москву поехала по первому же зову, хотя, как всякая коренная петербурженка, Белокаменную недолюбливала.
Она стояла на балконе домашнего спортивного зала в особняке где-то под Звенигородом и наблюдала, как её подопечный боксирует на ринге, который был здесь специально оборудован. Рядом довольно улыбался Захарыч. Пока ни один пункт его плана не потерпел фиаско. Не понимал он только, зачем всё это Желваку? Толстый любил и умел считать чужие деньги и знал, во что обходится боссу этот «специальный проект».
– А кто партнёр? – поинтересовалась Пенелопа.
– Из наших, Мишка Буза, недавний чемпион Москвы.
Пенелопа любила мужские игры, но знала, что пригласили её не на спортивное зрелище.
Через полчаса за хорошо сервированным столом Захарыч стал задавать свои, как он сказал, каверзные вопросы.
– Мадам, давайте обсудим проблемы профориентации нашего подопечного. Его имя Кинжал. Предлагаю называть его только так. Прежнего больше нет – погиб.
На бедного Цыпку повесили не три, а четыре трупа.
Его больная престарелая мать и старшая сестра-инвалид убедили несчастного родича говорить и делать так, как велит Захарыч. И получили за это целых пятьсот долларов.
Четвёртым зарезанным, по документам, и был Чекашкин.
Как тщедушному Цыпке удалось пришить всех сокамерников, он очень убедительно показал во время следственного эксперимента – на манекенах. По его свидетельству, когда Чекашкина доставили к ним в камеру, чтобы «опустить», его тут же зачем-то своим коронным ударом в переносицу вырубил Рогожа, хотя сам еле держался на ногах от сильного наркотического опьянения. Двое других, Ахмет и Желток, стояли в этот момент обнявшись и хором пели какую-то неблатную песню. Кололись все трое разом, одним шприцом, который был обнаружен в камере вместе с ложкой и зажигалкой для разогрева ширялова. Когда из рукава Чекашкина вывалился кортик, это заметил только не употреблявший наркотиков Цыпка. Он признался, что решение отомстить за долгие унижения его мужского достоинства созрело тут же. Он им покажет, что и «петухи» могут больно клеваться. По-шустрому схватив клинок, он тут же пырнул в солнечное сплетение Рогожу, потом Ахмета – под правое ребро.
Желток пытался махнуть ногой, но поскользнулся и сам напоролся на выставленный кинжал. Тут Цыпка якобы увидел, что с окровавленным лицом, на карачках, поднимается с пола Чекашкин. За компанию он и ему вонзил кортик пониже шеи. На вопрос, зачем он туда-сюда таскал по камере мёртвых товарищей, вразумительного ответа дать не смог.
Четвёртое тело, якобы Чекашкина, подбросили уже в труповозку. Для верности во дворе морга машину подожгли, и перевозимый груз сильно обгорел. Экспертиза показала: техническая неисправность бензопровода.
Впрочем, астрологу эти «подробности» были ни к чему.
– Какую задачу вы передо мной ставите? – из сумки-«бизнесвумен» она достала пачку бумаг, разложила её на свободном от тарелок месте.
– Работать в прежнем качестве он не сможет. Но, как вы уже поняли, у него высокие и богатые покровители. Он получит и новые подлинные документы и иную судьбу. Как, по-вашему, какую профессию он мог бы освоить?