Карл Брюллов

Вот, Уленька, барон делает тебе предложение, — заикаясь от волнения и ожидая, что я в любой момент обращу все в шутку, захихикала Авдотья Афанасьевна. — Что же, и теперь не передумаете, Петр Карлович? Ведь на всю жизнь?..

Меня в баронессы?! — зашлась задорным смехом Спиридонова. — Меня?!

Я взял за руки хохотушку и, нимало не смущаясь комичности происходящего, глядя ей прямо в глаза, произнес свое предложение, после чего был назначен день свадьбы, и Авдотья Афанасьевна поспешила скрепить наше решение «родительским» благословением.

Вскоре мы повенчались в крохотной церкви, недалеко от моего дома, и Уленька перебралась в мой подвал. На следующее утро, проснувшись раньше меня, Уленька побежала было на кухню стряпать нам завтрак, но в буфете и в чуланчике было пусто. Не зная, где следует искать хотя бы чайную заварку или кофейные зерна, она дождалась моего пробуждения и, уже причесанная и хорошенькая, скромно приблизилась к нашему нищенскому ложу и спросила, чего бы я желал на завтрак.

Так ничего же и нет, — ответил ей я, заранее хмурясь и готовясь к слезам и попрекам.

Ничего так ничего. Сейчас водички вскипячу, похлебаем тепленького, а то пить с ночи хочется. — Она весело убежала на кухню и вскоре действительно вернулась с двумя кружками.

Внутренне проклиная себя за то, что обрек ни в чем неповинное создание на нищенское существование, я крепился, не желая до поры говорить на столь неприятные темы. Уленька же смотрела на меня большими влюбленными глазами, весело щебеча разные приятные пустяки.

К слову, хозяйкой она оказалась отменной с весьма легким веселым нравом. В первый же день Уленька вымыла и привела в приличный вид мое холостяцкое жилище, восторгаясь каждой глиняной лошадкой, каждым незначительным наброском и, как казалось, считая свою жизнь за мной вполне удавшейся.

«Ты просто люби меня, Петя. А больше мне ничего и не надобно, — словно говорили ее теплые, добрые глаза. — Только люби». Впрочем, с приходом в мой дом Уленьки в нем поселилось счастье, коего я не знал никогда прежде. Для начала, перебирая свое приданое в сундучке с бельем, она обнаружила серебряные рубли, которые тетушка Авдотья Афанасьевна, по старинному русскому обычаю, припрятала ей между вышитых простыней. «Со мной не пропадешь, — повеселела Уленька. — Гроша не было, а тут сразу рубли завелись». Выложила она передо мной на стол свой нежданный капитал. «Верю, что ты принесешь мне счастье…» — с чувством ответил ей я, поцеловав в щеку. Мы тут же оделись и собрались в лавку, так как Уленька еще не знала, где у моего дома что находится и в какие места заходить не стоит. Но не успели мы выйти за порог, как в дверь громко постучали: «Барон Клодт фон Юргенсбург здесь проживать изволит? Его императорское величество пожелало пригласить вас в гвардейский манеж»…

Государь Николай I, заинтересовавшись моими лошадками, поручил мне изваять шестерку коней для колесницы Победы на Нарвских воротах. Там же, в манеже, он с видом знатока в лошадином вопросе изволил показать мне в качестве образца английских жеребцов и распорядился выдать весьма приличный задаток.

Пьяный от счастья и окрыленный небывалой удачей, я ворвался в дом, где уже приятно пахло свежезаваренным кофе и теплой выпечкой. В тот же день мы отправились по магазинам и купили Уленьке самое красивое и дорогое платье, какое только сумели отыскать. К слову, в ее жизни это было первое платье, не перешитое с чужого плеча, а купленное специально для нее! «Так и только так должна выглядеть баронесса Клодт фон Юргенсбург», — сказал я, понимая, что Уленька выглядит, словно сказочная принцесса или скорее пришедшая мне на помощь фея.

Через пару месяцев мы, не выдержав, нанесли визит в дом Мартосов, при этом Уленька вела себя простодушно и непринужденно, я же радовался, наблюдая, как вытягивается лицо у добрейшей Авдотьи Афанасьевны и как злобно чернеет Катенька Глинка.

Впрочем, что интересного я находил в ней все это время? Даже после того, как до меня дошел проверенный слух о том, как после нашего визита Екатерина Ивановна бранилась с матерью, что та, не посоветовавшись с ней, отказала мне, я не испытал сожаления о содеянном.

В то время Уленька уже носила под сердцем нашего первенца Михаила, мы переехали в новый дом и строили себе дачу в Павловске.

Благодаря Уленьке наш дом постепенно приобретал славу светского салона, хотя под его крышей так и не поселилась чопорность и холодность. Но самое главное — я еще больше сблизился с людьми искусства, многие из которых полюбили бывать у нас. Сам академик акварельной живописи, муж сестры Карла, Юлии, Петр Соколов, как-то сделал весьма удачный портрет с Уленьки, сообщив, что писал ее девочкой, а теперь желает изобразить баронессу такой, какой она стала, — милой и простой, с букетом цветов, который в тот день она принесла с собой с прогулки. Великий Карл обожал заходить к нам без предупреждения, играя с детьми и весело болтая с Уленькой, да всех и не упомнишь.

Глава 5

Я отложил перо, когда моя младшая — Машенька — неожиданно распахнула дверь в кабинет, закричав с порога, что из конюшни опять пропал ослик, на котором так любили кататься дети. За Машенькой семенила, переваливаясь, точно старая утка, нянька. Вообще-то, нянька не должна была допускать, чтобы дети без сопровождения взрослых проникали в кабинет или, упаси боже, мастерскую, но разве ж уследишь, тем более, когда старше ее всего-то на год Мишка летит в одну сторону, а Маша в другую.

Взяв малышку на руки, вместе мы спустились во двор. Как и следовало ожидать, вся семья — Карл и недавно приехавшая Лена — собралась у конюшни.

— Надо бы следы поискать, — деловито предложил смешной в своей детской серьезности Михаил. — Может, Жорка рисует его где-нибудь за домом, — Жорка, или Георгий, сын одного моего дальнего родственника, нот уже с полгода жил у нас, действительно увлекался живописью, отдавая предпочтение пейзажам и изображениям живности.

— За домом уже искали, к тому же Георгий с утра к приятелю в соседний дом отпросился. Не на осле же он туда поехал? — с недоумением уставилась на нас Уленька.

— Я побегу. — Машенька попыталась высвободиться, но я обнял егозу, взяв ее на руки.

— Незадача, — почесал в затылке Карл, — цыгане свели?

— Цыгане скорее бы коней свели, вот какие красавцы нынче у Петра Карловича позируют, — улыбнулась Леночка.

— Да уж, на цыган не похоже, — я беспомощно оглядел стойла.

— Дворника нужно спросить, его дело — за двором доглядывать. Вот если бы в доме что потерялось, тогда… — нянька придвинулась к Мише, вытерев подолом его вечно сопливый нос.

— Дворник с утра пьян и спит в людской, — пожала плечами Уленька, — впрочем, я спозаранку в город выезжала. А никто, часом, не слышал, не было ли похорон где-нибудь поблизости?

— Как же, было-было! — затараторили дети.

— Ну, тодыть все ясно, — сразу же заулыбалась нянька. — Тоды он к процессии пристроился, окаянный, такая уж у него прихоть. Чуть заслышит похоронный марш, тут же из стойла вон, и покуда покойника до кладбища не проводит, нипочем домой не вернется.

Все рассмеялись.

— Вот если не вернется серый по собственному желанию, я с дворника да и с тебя за беглеца ушастого взыщу. Мне, может быть, еще сегодня лепить желание придет, что я тогда буду делать? Пьяного дворника вместо осла ваять?

— Ваяй, ваяй, коли твоей модели к вечеру не обнаружится, я тебе нескольких академиков, так и быть, позировать сосватаю, — залился добродушным смехом Карл, — они точь-в-точь твой осел. Только без музыкального слуха, уж не обессудь.

Впрочем, все уже понимали, что я шучу, так как самые удобные часы для такого занятия, как рисование и лепка, — на рассвете или днем. Меж тем близился вечер [11]. Карл проснулся среди ночи от ощущения переполнявшего его счастья. Во сне он снова видел ту женщину — женщину, приходящую к нему в самых прекрасных и удивительных снах. Женщину, созданную из ночи и огня. Темноволосую жрицу опасной ночной богини, которую боготворил маленький Брюлло.

11

Запись в альбоме Клодт фон Юргенсбург, баронессы Иулиании: «Сегодня Карл Павлович ни с того ни с сего заторопился написать с меня портрет: «Сиди вот так. Буду рисовать… — важно скомандовал он. — И не надо тебе наряжаться. Пусть об этом другие дуры думают, а ты прекрасна всегда. Я люблю тебя, твоего Петю, ваших гостей и зверей, которые живут в доме на правах хороших людей… Не двигайся. Перестань хохотать. Я начинаю…»