Глазами любопытной кошки

– «Али Баба Пакистани Хиндустани».

Не знаю, правильно ли я произнесла название, но оно запомнилось мне так, когда я читала в музее, что Сити Бинт Саад пела эту песню.

Несколько недель спустя я получила журнал с анонсом музыкального фестиваля «Бусара», где говорилось, что Би Кидуде легла в больницу: «В прошлом месяце, за несколько недель до возвращения с гастролей по Европе, в ходе которых Би Кидуде должна была дать восемь концертов, ее срочно увезли в больницу „Аль Рахма" на операцию по удалению грыжи. К счастью, через несколько дней она уже встала на ноги и чувствовала себя бодро, как обычно. „Я буду готовить сама, – заявила она, – не нужно за мной ухаживать". Однако врачи запретили ей играть на барабанах минимум полгода. Би Кидуде признает, что это будет непросто, но говорит: „По крайней мере, петь я по-прежнему могу!"»

В ЗАПОВЕДНИКЕ

Я прочла, что в лесу Джозани водятся красные толстотелы [30]. Но Тарик не понимал, какой смысл в том, чтобы ходить по лесу и высматривать обезьян. Я уговорила его хотя бы проводить меня на рынок и посадить на нужную даладалу.Номера даладалникогда не соответствовали тем маршрутам, которые я себе выписывала, поэтому мне нужна была помощь.

Обычно пассажиры садились на скамейки лицом друг к другу – с одной стороны мужчины, с другой женщины. В тот день было много народу, и водители старались запихнуть в кузов как можно больше мужчин, женщин, детей и пластиковых ведер с различными товарами. Тарик посмотрел, как я, зажатая между какой-то толстухой и стариком, локтями расчищаю себе путь, и в последний момент решил сам втиснуться в кузов.

Мы остановились у большого рынка за городом. Новые пассажиры принялись грузить на крышу даладалывелосипеды и гигантские тюки. Народу все прибывало. Тарика зажало между мной и другой женщиной с мощными бедрами. Все это напомнило мне одну старую фотографию: пятьдесят семь человек в «фольксвагене жуке». Многие люди садились на пластиковые ведра или просто на пол. Кондуктор, уцепившись за решетку, висел где-то снаружи.

Лес Джозани – заповедник, охраняемый как место обитания редкого вида обезьян – красных толстотелов. Он изобилует различными видами растений и животных, особенно птиц. Прогулка в лесу прекрасно освежила меня, и я не жалела, что мы приехали туда. Тарик, который никогда не гулял в лесу, вскоре проникся духом единения с природой. Это место оказалось чистым, нетронутым, здесь нигде не лежал мусор. Мы высматривали обезьянок, но те держались на деревьях так высоко, что заметно было лишь какое-то движение. Позднее мы все-таки увидели этих мартышек в роще – они гонялись друг за другом по деревьям и ели ветки, кидая нам на головы несъедобные их части.

ШКОЛА НА МЕСТЕ РАБОТОРГОВЛИ

Тарик хотел показать мне школу, где учился в детстве, те места, где обычно прогуливал уроки, лесенки, по которым лазал на детской площадке, и пляж, где купался. Школа находилась в помещении, где раньше перед посадкой на корабли и отправлением за море держали рабов. О происхождении этого здания Тарику ничего не было известно, однако над входом виднелся крест.

– Отменив рабство, британцы построили христианские церкви и школы в местах прежней работорговли, – рассказывал Тарик. – Люди думают, что рабами торговали только арабы, а христиане никогда ничем таким не занимались.

Я знала, что в Америке рабов было намного больше, чем на Ближнем Востоке, а ведь в США, Южной Америке и странах Карибского бассейна живут преимущественно христиане.

Одна из камер, где держали рабов, была заброшена; в другой лежали коврик и одежда – это помещение использовали как молитвенную комнату. Из классов открывался красивый вид на море.

Я с сомнением ступала по сломанным половицам трехэтажного здания со старыми лестницами из необработанного дерева. Мальчики и девочки, как выяснилось, ходили здесь по разным лестницам, и еще один ход был предназначен для учителей.

В школьные часы посторонним запрещалось появляться в школе, но мы пришли туда в воскресенье, и в классах никого не было. Сотрудник впустил нас и разрешил поснимать за «пожертвование» в пять долларов. Мы знали, что деньги пойдут вовсе не на школьные нужды, и Тарика раздражала привычка местных обдирать иностранцев за каждую мелочь. А я уже начала привыкать.

ПЕЩЕРА И ВЕЧЕРНИЙ ПЛЯЖ

Я проснулась после двенадцати, но все равно решила пойти на пляж Мангапвани.

– Нельзя, уже слишком поздно, – возразил Тарик.

Но я твердо решила пойти. Как хорошо, что он не пустил меня туда одну!

Идти до пещеры, которая вела к пляжу, нужно было больше чем полтора километра. Добравшись до места, мы увидели охранника и самозваного гида-подростка, который вызвался проводить нас. Мы спустились по темным, скользким, заросшим мхом ступенькам и очутились в сыром подземелье. Дальше тропинка шла в полной темноте еще примерно полтора километра и наконец выходила к пляжу.

В этот раз мне пришлось надеть старые блестящие сапожки на десятисантиметровых каблуках, в которых я объехала всю Индонезию, поскольку до этого я порвала свои туфли на плоской подошве, а кроссовки к длинной юбке не подходили. Кто же знал, что мне придется спускаться под землю! Теперь я кое-как ковыляла по камням.

В пещере оказался маленький пруд с пресной водой, где водились гигантские черные сороконожки, похожие на персонажей фильмов ужасов.

Наш «гид» поведал нам местную легенду. Жил-был богатый работорговец, и у него заблудилась коза. Пастух пошел искать ее и нашел в этой пещере. «Хорошая пещера, – сказал его хозяин, – здесь можно вершить дела». Хотя работорговлю запретили, он вел нелегальный бизнес и прятал рабов в подземелье. По тропинке они выходили прямо на пляж.

Мы спустились к морю по очередной лестнице. Был прилив, поэтому пляж скрылся под волнами, но мы прошли по колено в воде и очутились в том месте, где стояли деревянные рыбацкие лодки. Рыбаки готовились к вечернему выходу в море. Тарик сказал, что мы должны поторопиться, иначе возникнут проблемы с транспортом. После всех моих задержек, чтобы сфотографировать коров и тому подобное, мы наконец вышли на проселочную дорогу, вдоль которой виднелись глинобитные лачуги. На горизонте не было ни одной машины, грузовика или даладалы.

Мы сели у одной из хижин, перекусили печеньем и стали думать, что же нам делать. Мною заинтересовались местные дети, а потом одна семья предложила мне переночевать у них. Тарик решил поискать в соседней деревне своих далеких родственников, он расстроился, что мы попали в такую ситуацию, но я, напротив, обрадовалась возможности побыть в местной семье, познакомиться с людьми и немножко пожить деревенской жизнью. К счастью – или к несчастью – мимо проезжала даладалас футбольной командой, и нас подвезли до города.

По возвращении в Малинди Тарик был зол, ругал себя за то, что позволил мне оказаться в столь неудачном положении. Я заверила его, что все в порядке, но он помрачнел. В конце концов он усадил меня на баразаи заявил:

– Я больше не хочу тебя видеть.

Это было очень неожиданно.

– Почему? – оторопела я.

– У меня такое чувство, что все это плохо закончится, поэтому больше мне не звони. – И ушел.

Я чувствовала себя ужасно, поскольку дорожила нашей дружбой и не понимала, в чем дело.

Наутро меня разбудил его звонок. Я так и не узнала, что нашло на него в тот вечер. На мой вопрос он только сказал:

– Я передумал, – и заговорил о другом.

У ТАРИКА

Тарик жил в темном и мрачном старом доме с потертой мебелью и приставными лестницами, соединявшими все три этажа. Его отец, которому исполнился восемьдесят один год, не спускался со второго этажа – диабет и болезнь Паркинсона почти полностью лишили его дееспособности, и ему нужна была помощь практически во всем. Целыми днями мистер Али сидел перед мерцающим телеэкраном, на котором мелькали красочные кадры индийских фильмов. Он мало говорил, но все понимал. Он находился в ловушке собственного неподвижного тела.

30

Красный толстотел – вид обезьян семейства мартышковых, занесен в Красную книгу.