Глазами любопытной кошки

ПРАЗДНИК НЕ ДЛЯ ЖЕНЩИН

Очень занятными людьми, которых я встретила в Сиве, оказались иностранцы. Лишь человек с уникальным видением мира способен оставить комфорт Запада и поселиться в Сиве, не побоявшись сплетников и холодных зим. С Фредериком мне захотелось подружиться, как только я его увидела. Этому удивительному человеку, в несколько слоев закутанному в свитеры и шарфы, с толстыми, как бутылочные донышки, стеклами очков, было достаточно широко улыбнуться и отпустить саркастическую шуточку, как я тут же попалась на крючок. Во время своей «египетской жизни» он пережил много изменений: начал госслужащим в одном европейском правительстве, потом стал знаменитым художником, а в данный момент увлекся сельским хозяйством.

– В оазисе вся жизнь вращается вокруг личных отношений, – заметил Фредерик, – именно их люди постоянно обсуждают. Жить в Сиве – все равно что чистить лук. Хочется находиться между слоями, а не стать одним из слоев – так есть шанс не пропахнуть.

Я не поняла, что он имеет в виду, но на всякий случай запомнила.

– Видела, как местные мужчины танцуют? – спросил он.

Я как-то наблюдала этот танец у костра.

– Да, но хочу посмотреть еще.

Он сказал, что устраивает новогоднюю вечеринку, и добавил:

– Туристы нанимают местных, но на чае и бутербродах с огурчиком много не потанцуешь. Если хочешь увидеть, как они танцуют для себя, расслабившись, нужно много спиртного и гашиша. Я могу это устроить.

– И кто купит алкоголь? – неуверенно поинтересовалась я.

Я читала, что в стародавние времена финиковое вино и гашиш были неотъемлемой частью культуры, а рабочие устраивали настоящие пирушки. В оазисе спиртное не продавалось, но финиковое вино домашнего изготовления можно было легко достать. Фредерик сказал:

– Когда музыканты начинают играть, они мерзнут, а если есть что выпить, пьют как можно скорее с единственной целью – быстро опьянеть. Вот тогда начинаются настоящая музыка и танцы.

По традиции мужчинам дозволялось играть на музыкальных инструментах и танцевать только за городской чертой, в садах, вдали от женских ушей. Слабый пол в этот закрытый мужской круг не допускался ни при каких обстоятельствах. Чтобы я, женщина, стала свидетелем подобного зрелища, нужно было найти место за городской чертой, но в четырех стенах.

Фредерик спросил, не хочу ли я взглянуть на помещение, которое он приметил. Выехав из города, мы подобрали голосующего, и тот запрыгнул в кузов пикапа. Мы остановились в месте, где во время Второй мировой войны находилась тюрьма под итальянским командованием. Большинство зданий снесли и построили современный дом. В доме были просторная гостиная и традиционная комната с коврами и подушками, две угольные жаровни, свечи и подвесные светильники с лампочками под трепещущей тканью, которые выглядели как пламя, – в США такие продаются в магазинах подарков. Фредерик показал мне бывшую камеру пыток. Теперь в ней устроили погреб, и его держали запертым, «чтобы призраки не расшалились»…

Фредерик сказал:

– Когда одиннадцать лет назад я переехал в Сиву, в оазисе было всего три машины. Теперь машин много, но основным средством передвижения по-прежнему остается телега, запряженная ослом.

Держать ослиц считалось плохой приметой, поэтому самцы постоянно дрались. Обычно они перекрикивались – сначала я думала, что они так разговаривают, но потом узнала, что ослы так кричат, когда им не нравятся их собратья. Поскольку никто не хотел держать ослиц, в Сиве ослов не разводили и не продавали, а ездили за ними в другие регионы. У Фредерика была удивительная тележка. Она напоминала карету девятнадцатого века из черной кожи и дерева с ручной резьбой.

– Телега сделана по типу лошадиных повозок из Александрии, но на заказ, под осла, – объяснил он. Правда, Фредерик больше ей не пользовался. – Как-то раз мой осел напал на другого. Меня зажало между ослом и сиденьем. Я разнял животных, освободился и отполз в кусты.

В ночь грандиозной вечеринки он заехал за мной в гостиницу на тележке. Эта тележка хоть и не была столь шикарной, как его собственная, но все же была сделана в духе Старого Света. Мы произвели неизгладимое впечатление на полицейских у входа в «Палм Триз». Даже сотрудники отеля вышли на улицу поглядеть на нас, а когда мы отъехали, все сразу же зашептались…

Бывшая тюрьма теперь напоминала египетский храм в традиционном сиванском стиле с высокими потолками, колоннами, маленьким водоемом посредине и примыкающей гостиной, устланной бедуинскими коврами и подушками. Фредерик развел два костра в угольных жаровнях, бросил в огонь ладан и зажег свечи, стоявшие на двух подносах на песке. В комнате стало жарко, и мы сидели у костра, ели финики, пили горячий шоколад и ждали музыкантов. Фредерик меня предупредил:

– Поосторожнее выбирай гостей. Детей не приглашай ни в коем случае.

Музыкантов должен был привести Ахмед; они опоздали.

– В наш грузовик то и дело пытались подсесть незваные гости. Пришлось отбиваться от нахалов.

После приезда музыкантов у двери образовалась очередь – пришлось почти всех отправить обратно, прямо как в нью-йоркском ночном клубе. Фредерик выбирал, кого пустить, а кого нет. Пришел Малек – красивый юноша, владелец единственного в городе мотоцикла. Его пустили.

В комнату влетели тринадцать мужчин в тюрбанах и один, переодетый женщиной. Включив трескучие колонки, они заиграли на барабанах, подпевая и хлопая в ладоши.

– Подожди, вот сейчас откроют финиковое вино, – шепнул мой спутник.

Мужчина, одетый в женское свадебное платье, с поясом на голове, исполнял танец живота.

– Этот парень обручен с дочерью Ахмеда, – пояснил Фредерик.

Музыканты сделали перерыв, чтобы выпить вина. Откупорили пластиковые бутылки, наполненные домашней брагой, и разлили вино по крошечным стопкам, которые они опрокидывали одним глотком. Пытались преподнести вино и мне, но я лишь смочила губы, скорчила рожицу и отдала стопку обратно. Их это рассмешило. Музыканты разогрелись и вытащили меня танцевать. Я сделала несколько простых движений и села на подушки, но они снова подняли меня. Должна признать, было приятно находиться в окружении двадцати пяти или около того красивых парней в тюрбанах, от которых исходила сильная мужская энергия, выраженная в музыке и танце. Однако по традиции их сексуальная энергия была направлена друг на друга.

Отдельные танцевальные движения были отточенными, чувственными, мягкими, похожими на танец живота. Некоторые мужчины использовали и элементы африканского танца; был и неизбежный танец на полу с симуляцией полового акта вдвоем и втроем. Мужчины опирались ладонями о стену над тем местом, где сидели другие, и принимались извиваться над ними или опускали руки друг другу на плечи или талию, делая такие же движения. Фредерик думал, что я буду в шоке, но меня происходящее заинтересовало. Это было чистой воды проявление мужского гомосексуализма, но без обнажения и намеков на агрессию, которые часто встречаются, когда, например, американцы пытаются танцевать сексуально.

Один из парней очистил апельсин и зажег что-то в шкурке. Я подумала о последствиях вечеринки, особенно для ковров. По комнате в качестве закуски были рассыпаны горы орехов, и под ногами танцующих образовалось месиво из шелухи, апельсиновых и банановых корок.

Примерно в час ночи Амир, один из лучших танцоров, надел куртку и попрощался. Музыканты последовали его примеру, и вечеринка внезапно закончилась. Я спросила Фредерика, все ли в порядке.

– Конечно, – рассмеялся он. – Просто выпивка кончилась, вот они и ушли так же быстро, как и пришли.

ХОЗЯЙСТВО ФРЕДЕРИКА

Как-то раз я стала искать Фредерика, но его телефон не отвечал, и я забеспокоилась. Потом он приехал в город на машине и рассказал, что у одной из его овец только что родился ягненок, но баран встал между ней и малышом, и теперь она не признает ягненка. Фредерик разделил малыша и мать, и теперь нужно было найти суррогатную овцу, чтобы покормить детеныша, иначе тот не продержится и до утра. Мы отправились смотреть на его коз и отару овец. Мать и детеныш находились в разных загонах. Ягненок оказался такой хорошенький – бегал за мамой на толстеньких ножках с копытцами. Но мать больше интересовали другие овцы, чем забота о детеныше, и Фредерик встревожился: