Наследница

— Да, говорил! Ну и что?! — Рене неожиданно выпрямилась, и из голоса ее исчезли слезы — он стал жестким и упрямым. — Он не вправе мной командовать в таких вещах! Мы с ним поговорили, и он это понял! — Добавила, уже тише и жалобней: — Только если ты сам не хочешь... я так и боялась, что ты не согласишься...

— Рене...

Не было сил больше смотреть ей в глаза — наверное, именно потому Тед шагнул вперед. Обнял, прижал к себе и спросил, силясь улыбнуться:

— Ну зачем я тебе? От меня одни неприятности...

«Ты у меня в душе, в сердце — везде. Я соглашусь на все, как угодно, где угодно — только с тобой. Даже если потом я не смогу жить без тебя...»

И, поняв этот вопрос как отмену приговора, Рене заплакала — так неожиданно, что он даже испугался; замотала головой, вжимаясь лицом в сразу промокшую футболку, худенькие руки обхватили его спину. Сквозь звуки, похожие на беспомощный скулеж побитой собачонки, прорывалось нечто вроде: «Ты!.. Я!..»

— Ну ты чего... ты чего? Не смей плакать!

 Скорее можно было остановить дождик...

Рывком запрокинув ее голову, Тед взглянул в залитое слезами лицо и быстро заговорил, пытаясь достучаться до нее, успокоить, утешить — и отрезая себе последний путь к отступлению:

— Забудь! Все глупости, которые я тут говорил — забудь, слышишь?! Я поеду и буду с тобой, пока тебе это нужно, и... и не плачь, пожалуйста!

«И да поможет мне Бог...»

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ

Как выяснилось, его персона не являлась основной темой сегодняшней беседы с адвокатом.

— Сначала я документы читала, он вот такую, — Рене показала толщину сантиметра на два, — пачку мне на подпись подготовил. Потом мы поговорили насчет аудиторской проверки. — На вопросительный взгляд Теда пояснила: — Понимаешь, все время считалось, что Виктор самый лучший президент фирмы, которого только можно вообразить. Только вот у меня вопрос — почему же тогда прибыль так мало растет? Он на собраниях акционеров все время объяснял, что идет реорганизация — только что это за реорганизация, которая уже семь лет длится?!

Они сидели в гостиной на диване. Начало темнеть, но вставать, чтобы зажечь свет, не хотелось — уж очень уютно Рене свернулась клубочком у него на коленях.

— Думаешь, он может утаивать часть прибыли?

— Едва ли. Но, похоже, он какие-то свои планы, ни с кем не согласовывая и не афишируя, реализует. Помнишь, тогда... «Ретан» — так вот, это была фармакологическая фирма. А мы раньше ничем, кроме косметики, не занимались. В общем, я хочу разобраться.

Все та же девчонка с пушистым ежиком, только лицо другое — строгое, уверенное. Смешно... Тед никогда не думал, что у него на диване будут ворочать фирмами и миллионами.

— ...Виктор привык к тысячедолларовым костюмам, лимузину с шофером и икре на ужин — представляю, как он взбесится, когда узнает, что я все совместные счета заморозила! — в голосе Рене послышалось злорадство.

— А что мэтр Баллу про меня говорил?

 Интересно все-таки...

— Он сказал, что в пятницу утром я должна поселиться в отеле. У него чуть ли не по часам все расписано — но об этом еще отдельный разговор будет в четверг после обеда. А пока он просил, чтобы ты завтра подъехал к нему в одиннадцать.

— Что он еще про меня говорил?

— Честно говоря, будь моя воля, я бы ни в какой отель не поехала. Мне здесь очень хорошо и не хочется никуда уезжать. — Она виновато улыбнулась и добавила: — Я тебе, наверное, надоела уже?

Тед рассмеялся:

— Да хоть всю жизнь живи — не надоешь!

Хоть всю жизнь... И он приходил бы вечером домой и рассказывал о том, что случилось за день, и за стеной бы спал ребенок...

Встряхнув головой, он вспомнил, что на вопрос Рене так и не ответила.

— Так что он все-таки про меня говорил? Могу я узнать, наконец?!

Поняв, что уйти от ответа не удастся, она вздохнула.

— Ну... он начал с того, что поскольку внимания прессы все равно не избежать, нужно использовать его и создать мне, как он выразился, «определенный имидж». А если тебя будут видеть рядом со мной, это может вызвать ненужные вопросы и испортить мне репутацию — значит, нам с тобой лучше на какое-то время воздержаться от общения...

То, что Тед и предполагал — даже почти в тех же выражениях! Наверняка адвокат не ожидал, что мадемуазель Перро не послушается доброго совета!

— ...Я ему сказала, что подобный вариант меня не устраивает. Он пытался объяснять, что это может ослабить мою позицию, но я ответила, что с того момента, как ушла от Виктора, считаю себя свободной от всех обязательств по отношению к нему. В общем, он понял, что меня не переубедить, и вынужден был принять твое присутствие как данность.

— Я же говорю, от меня одни неприятности. Он был очень недоволен?

Рене пожала плечами.

— Знаешь... он работает на меня, а не наоборот. Довольна должна быть я! — Ее высокомерный тон заставил Теда улыбнуться. — Под конец он уже не возражал, только сказал, что твоему присутствию надо придать официальный статус, и попросил, как он выразился, «не давать материала для скандальной хроники».

— То есть не трахаться прямо в вестибюле? — Ему стало смешно —во-первых, от подобной идеи, а во-вторых, потому что Рене, как всегда, вздрогнула, услышав это неприличное слово. — Он что, знает о наших отношениях?

— Он спросил напрямую, и я не сочла нужным отрицать, — в ее голосе прозвучало все то же высокомерие. — Короче, он хочет, чтобы ты назывался кем-то вроде начальника службы безопасности или старшего телохранителя и чтобы у нас были отдельные спальни, — Рене хихикнула, — правда, в апартаментах они обычно смежные.

В эту ночь она вела себя необычно смело — правда, предварительно все же погасив свет. Ее руки заскользили по его телу, почти уверенно спустились на уже изученное место, и Тед замер, боясь спугнуть ее. Подбодренная его стоном, Рене сползла вниз, втянула в себя сосок, чуть прикусив зубами... еще ниже... и дотронулась губами до живота, поцеловав его и поласкав языком - куда более робко и неуверенно.

Тед понимал, что она не очень знает, как действовать дальше, и пока просто повторяет его движения — но вот-вот дойдет до места, где ей не с кого брать пример. Теплое дыхание, совсем близко... он снова застонал — настолько желанной и возбуждающей показалась ему эта неуверенность. В голове билось: «Ну давай же, скорей! Пожалуйста...»

Как мальчишка, словно для него это тоже впервые... Смешно...

На самом деле было уже совсем не смешно. Он лежал, запрокинув голову и вцепившись пальцами в простыню, почти не в силах дышать, потому что теплые губы наконец дотронулись до его члена и попытались охватить его — неумело, неловко — и невыносимо сладко. Подался бедрами вперед —непроизвольно, почти конвульсивно — и чуть не закричал, настолько острым внезапно стало наслаждение.

Черт возьми, она входила во вкус, ей нравилось, нравилось!..

С каждой минутой Рене действовала все увереннее, сама поймав нужный ритм. Сердце Теда колотилось, кровь шумела в ушах — иногда он забывал даже выдохнуть.

Это длилось невыносимо долго... вечность... мгновения —пока в какой-то момент он не понял, что вот-вот сорвется за грань, где еще может владеть собой — и, сжав худенькие плечи, бережно отстранил Рене, потянув ее к себе, наверх.

Легкий недовольный стон — и она оказалась под ним, опрокинутая на спину, изнемогающая. Тед поймал губами ее губы — и отпустил их, чтобы выдохнуть:

— Обними меня... ногами, — а потом слов не осталось, кроме одного, всегда одного и того же, означающего все слова на свете: — Рене... — и вкус кожи, и поцелуи, и запах цветов... — Рене! — (Вот так, да? Так ты хочешь? Быстрее, да?) — Рене... (Ну давай же, я жду тебя!) — Рене! — (Да! Вот, вот оно! Да-а!)