Страница 76 из 80
Возьмем чисто человеческую ситуацию.
Умер русский писатель Александр Житинский. В Финляндии, на 72-м году жизни, в конце января 2012 года.
В ранние 80-е прозаик Житинский стал одним из первых у нас рок-журналистов и сразу сделался в этой сфере, не имевшей в России никакой традиции, суперпрофи западного образца.
Тут ему не было равных (Артемий Троицкий? Немного не то — у Троицкого, как и его почти однофамильца Троцкого, всегда велика была личная амбиция, «Я и Октябрь», «Я и русский рок»). Житинский же, оставаясь превосходным популяризатором, умел уходить в тень. Отсюда немного смешная самоаттестация — «рок-дилетант».
Здесь его несомненная заслуга перед нашим поколением и страной, но чтобы в полной мере оценить ее, надо было жить в провинции в 80-е. Особенно ранние, до 85-го или даже 87-го года, когда он печатал свои колонки «Записки рок-дилетанта» в «Авроре».
Тут еще один плюс-минус амбивалентной нашей советской власти — магнитофонные записи в глушь доходили дискретно, самиздат — коллекционно, а вот периодика попадала вся — живая и свежая.
Так вот, по колонкам РД ребята в городках типа моего Камышина выстраивали рок-н-ролльные знания об окружающем русском мире и все неформальные иерархии. Я, например, в Майка Науменко влюбился задолго до того, как услышал «Сладкую N», «Пригородный блюз», «Дрянь» и пр., — исключительно благодаря Житинскому. И далеко не я один. У многих аналогично получалось с «Аквариумом», Цоем, «Наутилусом Помпилиусом» и т. д.
На этом фоне журналы «Ровесник» и чуть позже — «Парус», тоже себе позволявшие, казались в первом случае — подмигивающим официозом, во втором — нахальной тусовочной отсебятиной.
Более того, рок-оригинал при тесном знакомстве иногда даже несколько разочаровывал — у Житинского он представал плотнее и вкуснее. «Крупнее, чем в жизни», как писал Лев Лосев по другому поводу. Думаю, многие рокеры прыгнули тогда выше собственной планки и головы, ибо надо было соответствовать такому уровню журналистики о себе.
РД сформировал рок-н-ролльные вкусы целого поколения, а поскольку рок тогда становился мировоззрением и даже религией, Житинского уместно сравнить даже с евангелистом. Своеобразным, конечно, без рискованных сопоставлений.
В его книжке «Путешествие рок-дилетанта», сделанной просто, точно, без всякого мутно-тусовочного снобизма (интересно, каков ее совокупный тираж? В сотни, полагаю, а то и тысячи раз превосходит тиражи Житинского-прозаика) и по сей день задан высочайший уровень — интервью, рецензий на альбомы, концерты, фестивали.
Житинский основал первое в Питере независимое издательство «Геликон Плюс» и начал деятельность со сборника мемуаров о Викторе Цое. Меня эта книга, помню, потрясла — не Цоем (к которому я всегда бывал более-менее равнодушен), а подбором авторов и неуловимо-общей стилистикой — вот, думалось, как надо писать историю рока и биографии героев…
Повлияла она на меня крепко — мой первый официальный журналистский материал, опубликованный в «Саратовских вестях» лет семнадцать назад — интервью с Андреем «Свином» Пановым, одним из героев Житинского, — делался по сходным рецептурам.
Позволю себе автоцитату из давней моей повести «Как наши братья»:
«Город посетил знаменитый Свинья — блудный отец русского панка, отпрыск прославленного заокеанского хореографа, наипервейший собутыльник ряда вечных памятей от рок-н-ролла. Остановился он со своей группой у меня. Я тогда снимал подвал, где лампы даже в рабочий полдень продолжали изнурять счётчик, бревенчатый сортир находился метров за двадцать шесть, а за пресной водой я отправлялся, предварительно попрощавшись с домашними. Вела в подвал бетонная крутая лестница, мои посетители присвоили ей полузабытое имя писателя Гаршина, и кое-кто из них, пресытившись моим гостеприимством, действительно пытался делать жизнь и всё дальнейшее с лягушки-путешественницы.
Утром Свинья проснулся поздно, принял стакан и отправился в туалет босиком и в плавках. Прочую форму одежды ему заменяли наколки, мелкой и густой рыболовной сетью покрывавшие худое белое тело. Была зима, и тропинка, ведущая к сортиру, покрылась выпавшим за ночь снегом. Во дворе курили „Приму“ два соседа-пролетария. В момент, когда один другому похвастался чем-то вроде „а по хрену мороз“, на снегу возник голый татуированный Свинья со спекулятивно-независимым выражением интеллигентного лица…»
При всех литературных заслугах Александра Житинского писательская сверхзадача его реализовалась именно здесь. Хотя к черту гамбургский счет.
На этом фоне ничем не объяснимое молчание ягнят-рокеров по поводу его ухода выглядит странно… Поразительная душевная глухота. Иваново, не помнящее родства.
Перефразируя рэпера NOIZE MC, можно сказать «это не рок, а шансон и попса»… Вот ненадолго в попсу и вернемся — было бы странно не упомянуть шлягер группы «Белый Орел»: «А в чистом поле система „Град“, за нами Путин и Сталинград».
Тут всё сошлось, как у Чехова в прекрасном человеке: и лицо (основатель проекта — бизнесмен и светский персонаж Владимир Жечков), и упаковка (ностальгическая стилистика а-ля ВИА 70-х с демонстративным и нагловатым пережимом), и душа (автор текста — «куртуазный маньерист» Виктор Пеленягрэ), и мысли — (Александр Ягья, вокалист «Белого орла»: «Естественно, „За нами Путин…“ — это кичевая вещь. Но песня приобрела политическое звучание. Бывает так, что на гастролях в некоторых регионах, особенно коммунистических, нас заранее просят не петь „Путина“. Бывали случаи, когда меня просили вместо „Путин“ спеть — „Жуков“. С такой просьбой обратились ветераны Великой Отечественной войны. И я спел, потому что это понятная и даже обоснованная просьба». Цитирую по OpenSpace).
Коммунистические регионы ухнули в прошлое, ветераны Великой Отечественной, тоже, увы, натура уходящая, а волшебная взаимозаменяемость брендов национальной мифологии осталась. Только ведь и Жуков — фигура, не всех устраивающая. Попробуйте вставить любую другую короткую, в два слога, историческую. Никакого консенсуса. Лишь осколки Нью-Йорка в небесной пыли…
Теперь шансон. В процессе эволюции отечественного шоу-бизнеса и аналогичных нравов он почти заменил у нас традиционную эстраду. Мутируя во что-то приличное внешне, но внутренне глубоко и опасно непристойное. Ключевые фигуры — для женской аудитории Стас Михайлов (любимый певец экс-президентши Светланы Медведевой), приторный мачо с липкими глазами; для мужчин — Елена Ваенга, с тяжелой внешностью лагерной активной лесбиянки (кажется, по фене это звучит как «кобл» или «кобёл»). Михайлов — Ваега сделались современной проекцией советских Зыкиной и Кобзона. Или наоборот.
Впрочем, оба типажа, равно как шансонная эволюция, — темы отдельного исследования, скорей антропологического.
Нас занимает в национально-магистральном жанре появление Путина. Таковое, как ни странно, единично. Вообще-то вовсе не странно — шансон политически консервативен и всегда симпатизирует центральным убеждениям. (Что отмечал еще Довлатов в очерках уголовной ментальности:
«Конечно, он недоволен. Водка подорожала и так далее. Но основы — священны. И Ленин — вне критики»).
Традиционную шансонную лексику охотно освоили рэперы, и справедливо применяют ее к политике.
тут любопытно появление редкого в современной музыке гостя — Дмитрия Медведева, впрочем, описываемого в устоявшихся путинских канонах (а то и коанах). Это группа «Корейские LЁDчики», которую мы еще будем неоднократно цитировать. У них, в той же песне о Медведеве, встречается и супруга: