Страница 23 из 80
Для меня теперешнего лучший способ потратить деньги — купить книги. Художественная литература — единственный в мире товар, по-настоящему достойный моих денег. И любых других денег.
Говорят, у бизнесменов нет времени. Они слишком заняты, чтобы читать. Это ерунда. Всякий человек обязан читать книги, как арестант из Общей Хаты обязан уделить на Дорогу коробок спичек, — иначе он перестанет быть достойным арестантом, а человек — достойным человеком».
Сильные финалы. И еще здесь, пожалуй, ответы — по всему курсу новейшей истории.
Один из ответов этого задачника, вполне несерьезный, в самой фактуре данной статьи — всё случилось для того, чтобы выдвинутых жизнью и выдуманных писателями наших героев объединила литература.
В тему нефти
Рассказ
Арестовать его должны были именно у нас. Даже по законам кремлевской логистики — и от Москвы недалеко, и провинция совершенно эталонная. Вообще-то операцию разрабатывали не от места, а от времени, закрыть его стало необходимым к определенной ноябрьской дате, лишенной всякого символизма, но исполненной определенного смысла для тех, кто стоял за окончательным решением.
Уволенные за все эти годы силовики, в том числе из крупных, но местных, рассказывали, совпадая в деталях: была спущена и выполнена команда отмобилизовать максимум личного состава и технических средств. Хотя всё делали федералы, наши даже на подхвате вклиниться не могли.
Но — накладка и произвол в его графике поездок по России, и он прибыл к нам на три-четыре дня раньше неизвестной ему даты. Впрочем… Дату он наверняка не знал, но догадывался ли о возможном аресте? Чувствовал, интуичил, собирал инсайд или, напротив, отбивал его, прущий со всех сторон, затыкая свои аккуратные уши?
Сейчас на эту тему самая обширная мифология, но могу свидетельствовать, что вид у него был — да, несколько и отчасти пришибленный. Только вот, показалось мне, не будущим, а прошлым. «Олигарх» — это было не про него, в первый и единственный раз заехавшего. Но что такое этот «олигарх», даже для тогдашнего, пульсировавшего в лихорадке языка? Ругательство, стремительно перестающее быть таковым, противное, но утратившее значение слово. Как растерял энергию «пидорас» всего пару лет спустя. Даже у нас тогда называли олигархами коммерсов, которые сначала заводили, а потом учились читать газеты.
(Один из подобных ребят, про которого даже в ресторане, пока он изводил официантов, было ясно, что — настоящий оппозиционер, после ареста, случившегося не у нас, гордился, как обманул власть и органы: дескать, там думали — будет с ним, здешним коллегой, тайно встречаться, поскольку много общего — национального и оппозиционного. А он не встречался.).
Богатейший человек России, фигурант не то первой форбс-десятки, не то двадцатки; конечно, все уже тогда слышали и знали, будто по всему миру, а особенно в америке, богатые одеваются кое-как, а хорошо выглядят за счет других вещей — зубов и адвокатов, но он был как раз никакой не западный, а совершенно русский национальный тип: что-то там было от шестидесятых, технического интеллигента, вдруг очутившегося в непонятном месте, но с четким осознанием миссии, замаскированной конфузливой иронией. Видимо, развернувшаяся тогда его диссида — умеренный прогресс в рамках законности — влияла и лепила новый образ, имидж, говоря по-тогдашнему. В России всегда новые люди обрастают типологически близкими чертами из прошлого, отсюда в них невооруженным глазом заметна горечь обреченности.
Да и позиционировал он себя на тех кремлевских тусовках, что, по мифологии, довели до цугундера, не охуевшим недосверхчеловеком с неосознаваемым количеством бабла, не перцем и шалуном, не, условно говоря, прохоровым, а именно спецом, который может базлать что угодно, но незаменимо участвует в общем и нашем деле и без которого — никак. Нефтяной Сахаров, краса и гордость шарашки.
Только очки его тогда предъявляли статус тем, кто разбирается. А поскольку все полагали себя разбирающимися, калибр был очевиден. А так… Пиджачок, даже не пиджак, почти коричневый и чуть ли не букле, без галстука. Впрочем, идиотская это чиновничья мода, до наших дней дожившая, — мерить пространство жизни в галстуках. Я вот надевал галстук пару раз, кандидатствуя в заранее проигранных выборах, и чувствовал себя инопланетным послом. Которого послали. Один мой знакомый гламурный самоубийца удавился на кальянных шнурах, думаю, испытывая схожие ощущения.
Однако чиновники обладают тайным знанием. И галстук у них — не украшение, не фетишизированная деталь униформы, не визитка, будь она трижды от зиллери. (Хотя есть чтецы по галстукам — очередной извод шарлатанов, выдающих примитивный набор — в тон-цена-лейбл — за карьерную хиромантию). И галстучная фишка — способ не показать, но — скрыть правду о себе. Очень много о человеке говорит шея. Именно та ее часть, что открывается между верхней и последующей пуговицами сорочки. Крутая линия кадыка, устье горловых хрящей, нижняя граница щетины.
(А может, это у меня последствие юношеских занятий борьбою. Тренер Игорек учил:
— Шея — что у классика, что у вольника, что в дзюдо — у человека — главное. Хули бицепсы качать, когда шея — типа резинового шланга, двумя пальцами пережать можно…).
Поэтому я, конечно, изучал его шею, изящество линий которой угадывалось сквозь серую щетину и электрические тени, прикидывал, похожа ли на резиновый шланг и что это за два пальца, которые ее сожмут, и через сколько отпустят.
Это было вечером, на встрече его с общественностью и СМИ в Торговой палате, а днем он окунулся во все официальные. Напряжение ощущалось и в здешней свите — с одной стороны, лестная, пусть и мимолетная причастность — дрожжи провинциальных комплексов, с другой — у нас почему-то дудочка крысолова всегда слышней, пробивается особым ультразвуком сквозь километры и воздушные толщи страны. Поэтому атмосфера вокруг него была густой, но разреженной, как будто гроза собиралась и уже прошла одновременно.
Он встретился с губернатором, который, по своей ельцинской карме и фольклорности, был деятелем не так отважным, как, из себя навылет, стремился им казаться, а такие и есть — самые бесстрашные. Они договорились по стандартному набору благотворительности, губер, спекулируя бесстрашием и сверх программы, слупил с него два зеленых ляма на реконструкцию театров драмы имени Маркса и Энгельса (а может, в городах Марксе и Энгельсе). Занятно, что часть денег была, несмотря на все дальнейшее, получена и разворована.
На вечернюю встречу в Палате заметных журналистских лиц собралось не так много, в основном — люди второго ряда по редакционным заданиям, ну и человек пять — кому интересно. «Общественность» была представлена еще жиже — коммерсы с робкими интеллектуальными претензиями и смутно-либеральными идеями, симпатичные взрослые балбесы неясной ориентации и т. д. По счастью, не было традиционных психов и чайников, зашитых правозащитников и борцов с ЖК и ТСЖ, деятелей культуры, которые даже собой давно перестали интересоваться, и наших почти всегда красивых, иногда даже неглупых девочек в поиске и юбилейном диапазоне от 25 до 45. (Они тоже понимали про него всё, но другое.).
Странно, но не было людей из его Школы сугубой политики — там пару лет собиралась публика аналогично безобидного пошиба плюс либералы, ко времени его приезда самоликвидировавшиеся, плюс до дюжины административных будущих звезд, которые и сейчас во власти, по-прежнему в «Единой России», несмотря на все дальнейшие метаморфозы и «Единой», и России.
Сначала поговорили о вещах скучноватых и простых: этой его Школе, бизнесе и Путине.
Я, помню, задал вопрос:
— Почему вы финансируете на парламентских выборах правые силы, коммунистов и яблочников?
Ну дословно не помню, а аргументы мои были те же, что и сейчас, с поправкой на смену партийных брендов и физий. Дескать, те, кого назначили оппозицией по причине телевизонности и случайности, деньги возьмут, украдут и отнесут на переназначение. Туда, где и будут их, в отличие от вас, контролировать. И что с ними потом делать? Перевоспитывать? Бессмысленно. Убивать? Поздно, времена не те.