Страница 51 из 70
Еще более интересные результаты с точки зрения «борьбы за титул» дали последующие переговоры с такой серьезной силой на «северном» направлении, как Дания. Договорная грамота с королем датским Иоанном (Хансом) I начинается вот так:
«Во имя святой Троицы, мы, Иоанн, Божиею милостью Король Датский, Шведский, Норвежский… заключили дружественный и вечный союз с пресветлейшим и державнейшим Иоанном, всея Русии императором( totius Rutzsie Imperatore), великим князем Володимерским, Московским, Новгородским, Псковским, Тверским, Югорским, Вятским, Пермским, Болгарским и прочих, с братом нашим любезнейшим…» [Собрание государственных грамот и договоров. Ч. V. С. 129–131].
Русско-датский союзный договор, заключенный осенью 1493 г., имел антишведскую направленность: король Дании Ханс и великий князь Московский Иван III давали обязательство оказывать взаимную помощь в борьбе против правителя Швеции Стена Стуре. Торговые статьи договора 1493 г. имели определенный антиганзейский подтекст, так как развитие русско-датской торговли означало подтачивание вековой монополии Ганзы на посредническую торговлю между Русью и Западом. Но русско-датские соглашения не включали никаких соглашений о борьбе с ганзейцами, противоречащих нормальному развитию отношений России с Рейхом [Собрание государственных грамот и договоров. М., 1894. Ч. V. № 110].
2. Русско-европейские отношения: кризисы и сближения
Тем не менее после 1493 г. начался достаточно продолжительный кризис во взаимоотношения России с Рейхом. И причиной этого кризиса послужили проблемы во взаимоотношениях Москвы с далекой имперской периферией — Ливонской «конфедерацией». Напомню, что в Средние века «имперская» Ганза, в состав которой входили и крупнейшие города Ливонии, являлась главным торговым партнером Руси на Западе. Вплоть до XVI в. Ганзейскому союзу принадлежала монополия на посредническую торговлю между Русью и западноевропейскими странами. Неудивительно поэтому, что закрытие ганзейского двора в Новгороде Иваном III в 1494 г., свидетельствовавшее в том числе и об изменении в соотношении сил между Ганзой и Русью в пользу последней, требует разъяснений. Самыми ранними и, может быть, самыми объективными в силу своего документального характера немецкими источниками, содержащими известия о новгородских событиях, являются отчеты ганзейских послов (ратмана Дерпта Томаса Шрове и ратмана Ревеля Готшалка Реммелинкроде) о посольстве в Россию осенью 1494 г. Возвращаясь на родину из Москвы через Новгород, ганзейские послы застали там Немецкий двор закрытым, а ганзейских купцов арестованными. Новгородские великокняжеские наместники в ответ на вопрос послов заявили, что арест немецких купцов вызван притеснениями, которым русские подвергались в Ливонии, и в первую очередь тем, что ревельцы несправедливо сожгли русского подданного [Hanserecesse, 3-te Abt. Leipzig, 1888. Bd. III. № 433, § 16–28: LUB 2, Bd I, № 95; подробнее см.: Казакова Н. А.Еще раз о закрытии Ганзейского двора в Новгороде в 1494 г.]. В русских летописях об этом резком обострении русско-европейских взаимоотношений сообщается, что великий князь «велелъ поимати в Новегороде гостей немецкыхъ, колыванцовъ, да и товаръ ихъ, переписавъ, привезти в Москву, за ихъ неисправление, про то, что они на Колывани великого князя гостемъ новгородцемъ многиа обиды чиниша и поругание самовлне, а иных людей великого князя живыхъ в котлехъ вариша, безъ обсылкы великого князя и безъ обыску…» [ПСРЛ. Т. 6. С. 39; т. 4. С. 164].
Особенно стоит выделить в этом любопытном пояснении явное возмущение столь страшной казнью русского без согласования с Россией. И это при том, что в свежем договоре между Новгородом и Ливонией от 1493 г. была введена новая система согласования решений по «обидным делам»:
«А о обидныхъ делехъ о всякихъ наместникомъ государевымъ великого князя новгородскимъ съ княземъ мистромъ зсылатися послы; такожъ и князю мистру о всякихъ обидныхъ делехъ зсылатися послы съ государевыми великого князя наместники новгородскими, и управа дати всякимъ обиднымъ деломъ на обе стороне…» [АЗР. Т. I, № 112. С. 131].
Таким образом, выходит, что гнев великого князя против ганзейцев был вызван не только самим фактом мучительной казни в Ревеле русских, совершивших уголовные преступления, но и тем, что эта казнь и предшествующее ей следствие были проведены без уведомления русской стороны. Городские власти Ревеля нарушили условия недавно заключенного договора и в каком-то смысле дискредитировали «европейское движение» в глазах русских, и именно это обстоятельство вызвало со стороны великого князя суровую ответную репрессию — закрытие Ганзейского двора в Новгороде. Кроме того, сам факт закрытия Ганзейского двора наглядно показал, что Российское государство (в отличие от Господина Великого Новгорода) не зависит критически от балтийской торговли, а следовательно, может успешно добиваться улучшения своего положения в балтийской экономической системе. Ну а военные столкновения 1501–1503 гг. продемонстрировали, что Орден и Рейх (сюзерен и Ливонской «конфедерации», и многих ганзейских городов) не имеют силовых рычагов влияния на Россию.
Конфликт с точки зрения Рейха зашел в тупик, а экономические интересы Ливонии и политические проекты императора Максимилиана никуда не исчезли. И вот 17 июня 1509 г. в Москву была доставлена грамота императора Максимилиана, в которой Василий III назван «другом нашим возлюбленным». В ответном письме было дано согласие на восстановление Ганзейского двора в Новгороде. Резко улучшились отношения и с периферией Рейха в лице Тевтонского ордена в Пруссии. Ради великого дела общей дружбы против Ягеллонов к схизматикам-московитам осенью 1510 г. был отправлен саксонец Христофор Шляйниц, задачей которого было договориться о приезде больших орденских послов.
Наконец, 2 февраля 1514 г. Василий III, сменивший на престоле своего отца, принял в Москве имперского посла Георга Шнитценпаумер фон Зоннег. Продолжительные переговоры этого горе-дипломата с уполномоченными великого князя закончились составлением проекта союзного договора, причем Щнитценпаумер вручил московским переговорщикам бумагу, в которой от имени императора обещал, что содержание проекта от слова до слова будет изложено в особой грамоте, подтвержденной крестным целованием со стороны императора, и что эта грамота будет передана русским послам, которые вместе с ним отправятся в Вену. Между тем, по смыслу своей инструкции, Шнитценпаумер должен был лишь подготовить почву для заключения в будущем союза между Россией и Рейхом. Особенно некрасивой эта история вышла из-за того, что в интересах императора была именно демонстрация «польским, литовским, венгерским друзьям» возможности создания антиягеллоновской коалиции, а не заключение отдельного договора с Россией. Максимилиан оказался в затруднительном положении: с одной стороны, ему не хотелось связывать себя определенными обязательствами по отношению к великому князю, с другой — он считал для себя неудобным отвергнуть заключенный Шнитценпаумером договор. В итоге, «чтобы не осрамить Шнитценпаумера пред русскими и не заставить русское посольство возвратиться домой, не исполнив дела», император решился письменно и с клятвой подтвердить сделанные обещания, но с правом изменить некоторые формулировки впоследствии [Fiedler. Die Allianz zwischen Kaiser Maximilian I und Vasilji Ivanovic Grossfuersten von Russland, von dem Jahre 1514, 188. Beilage VII, 262]. Но для нашей узкой задачи важно, что почетная для Василия III титулатура — «von Gottes Gnaden Kaiser und Herscher aller Rewssen und Grossfuerste» — сохранилась и в «исправленной» версии союзного договора, привезенной в Москву посольством Якова Ослера и Морица Бургсталлера вместе с предложением к великому князю покончить счеты с Польшей мирным путем посредством конгресса в Любеке под председательством императора [Acta Tomiciana III, № CDXXVI. С. 294].
Такое «лестное» предложение вынести дело о Смоленске на «императорский суд» (и тем самым окончательно включить Россию в состав «христианского мира») было встречено Василием III без всякого восторга. Легко было догадаться, чью сторону возьмет «беспристрастный европейский суд» после примирения Габсбургов с Ягеллонами на Венском конгрессе 1515 г. И Сигизмунд Герберштейн, новый имперский посол, появившейся в Москве осенью 1517 г. в качестве посредника на переговорах России и Речи Посполитой, в полной мере подтвердил эти ожидания. Его путаные рассказы про индийско-македонского царя Пирра/Пора, добывавшего славу путем возвращения завоеванного поверженным врагам, не нашли отклика в душах «диких московитов», но зато поспособствовали формированию атмосферы недоверия в русско-имперских отношениях.