Страница 38 из 70
Особенностью Новгородской земли было не только малое количество городов, но и их расположение. Парадоксально, но факт: ориентированная, как полагают, на внешнюю торговлю боярская республика практически не располагала собственными портами на побережье Балтийского моря. Сам Новгород был удален от основных морских коммуникаций и не имел прямого доступа к морю, а его коммуникации проходили по двум рекам и бурному Ладожскому озеру. И тем не менее у новгородцев отсутствовали торговые гавани на Балтике и в устье Невы. Такая ситуация была вполне нормальна для X в., когда доминировала речная торговля, связывающая через новгородские земли Каспийский и Черноморский бассейны с Северной Европой, когда с моря можно было ждать разбойников с не меньшей вероятностью, чем купцов.
Но где-то с XIII в., после грандиозной демонстрации силы в Константинополе, венецианцы и генуэзцы получают доступ к Черному морю, берут под контроль торговлю Египта и Леванта, а на Балтике неупорядоченную локальную торговлю сменяет твердая рука Ганзы — союза северонемецких приморских полисов (Любек, Штеттин, Штральзунд и др.). Относительно быстрое создание этих зон торговли и их бурный расцвет объясняются тем, что это — именно морские торговые зоны. Морская торговля в новую эпоху оказывается в разы более продуктивна, выгодна и эффективна, чем практически любая сухопутная и речная: венецианская галея XIV в. могла брать на борт до полутора сотен тонн груза, и примерно такую же, если даже не бо́льшую, грузоподъемность имел ганзейский когг.
И Новгород, отделенный от моря сотнями километров, объективно оказывался на обочине этих процессов. Спасти дело могло строительство на новгородском побережье Балтики «портовых» пригородов «Северной столицы». Но, как было указано выше, такое строительство понималось как дело княжеской власти и с большой вероятностью вело к её усилению — и новгородскому боярству даже в худшие времена хватало сил сдерживать княжеское градостроительство. Как следствие Новгородская республика не осваивала всерьез берега Балтики, слабела — и это делало её еще более уязвимой перед наступлением княжья, заставляя с еще большей осторожностью относиться к идеям в стиле « срубиша городъ въ Копории въ отечестве великаго князя». Печальная судьба каменной крепости в Копорье, построенной в 1380 г. великим князем Дмитрием Александровичем Переяславским, многократно поминаемым в «тверской» главе данного опуса, и разрушенной новгородцами после конфликта с князем в 1382-м — прекрасный пример к этому порочному кругу новгородской политики и экономики [НПЛ. С. 323, 324]. В результате новгородские и псковские торговые гости, совершавшие в лучшие времена многочисленные торговые путешествия на о. Готланд, на рынки Дании, Шлезвига, Любека, постепенно сократили масштабы своей торговой экспансии. В позднейший период местом встречи с западно- и североевропейскими купцами стали русские города: Новгород, Псков, Смоленск [ Сквайре Е. Р. Фердинанд С.Н.Ганза и Новгород. Языковые аспекты исторических контактов. М., 2002. С. 19]. В итоге в начале XV в. экспорт из Новгорода только семейства Финкенгаузен практически равнялся всей дани с Пермской земли, согласно уставной грамоте 1485 г. [Историко-филологический сборник Коми-филиала АН СССР. 1958. Вып. 4. С. 244–246].
При анализе торговых книг немецких купцов за этот поздний период становится понятно, кто контролировал новгородскую торговлю пушниной и воском: прибыли от этой торговли у ганзейцев могли доходить в денежном исчислении до 50–80 %, что убедительно свидетельствует о неравноправном характере обмена. Достигался такой характер, например, тем, что одинаковые меры веса для новгородских товаров понижались на Западе. К примеру, шиффунт воска в Новгороде в конце XIV в. составлял 192 кг воска, а в Любеке — только 152 кг (шиффунт воска в Любеке стоил, естественно, дороже, чем в Новгороде), зато ласт соли при перемещении из Ревеля-Таллина в Новгород терял по дороге 3 мешка из 15. Аналогичное по смыслу превращение происходило с денежными единицами — вес марки в Любеке был выше, чем в Новгороде [ Клейненберг И. Э.Экономические связи между Прибалтикой и Россией. Цена, вес и прибыль в посреднической торговле товарами русского экспорта в XIV — начале XV в. Рига, 1968. С. 32–46].
Новгородцы вполне понимали масштаб своих убытков от такого подчиненного положения в балтийской торговле — и тот же XV в., оставивший нам достаточное количество документов «хозяйственного» характера, выглядит непрерывным «крестовым походом» Новгорода против торгового преобладания ганзейцев. Эта борьба развивалась по двум направлениям:
новгородцы добивались установления равных условий торговли с ганзейцами — ликвидации «колупанья» воска и «наддач» к мехам, продаваемым ими ганзейцам, и обязательного взвешивания и измерения покупаемых у последних товаров — соли, меда, сукон;
новгородцы требовали предоставления им «чистого пути за море», понимаемого как принятие на себя Ганзой ответственности за случавшиеся на море ограбления новгородских купцов.
Но эта борьба Новгорода против Ганзы по очевидным причинам географического и экономического характера была обречена на провал: боярской республика с клановым характером элит, но без собственного крупного торгового флота, без собственных крупных портов, без собственной достаточно сильной «предпромышленности» испытывала серьезные проблемы и при попытке навязать свою позицию «корпоративным» контрагентам, при поиске альтернативных контрагентов, тогда как те же ганзейцы могли закупать меха и воск хоть в Москве, хоть в Литве. И только после присоединения Новгорода к России Ганза по настоянию великокняжеского правительства согласилась по договору 1487 г. на предоставление новгородцам «чистого пути за море», а в конце 80-х — начале 90-х гг. распоряжениями великокняжеских наместников в Новгороде была отменена система «колупания» и «наддач» при покупке ганзейцами новгородских товаров и введено обязательное взвешивание продаваемых ганзейцами соли и меда [ Казакова Н. А.Русско-ливонские и русско-ганзейские отношениия. Л., 1975. Гл. II, IV].
Вообще вся новгородская история XIV–XV вв., а не только история торгового противостояния с Ганзой, наглядно показала, как тяжело переломить устоявшиеся негативные тренды развития. В эти столетия новгородцы, кажется, осознали, что дела их складываются не самым лучшим образом, — и постарались исправить ситуацию. Признание Новгородской земли отчиной великого князя Владимирского в XIII в., о котором мы говорили выше, парадоксальным образом стабилизировало политическую ситуацию в Городе и укрепило его реальную самостоятельность. Еще в 1230-е постепенное угасание междукняжеской борьбы за Новгород при Ярославе Всеволодовиче приводит к прекращению чехарды посадников, и Степан Твердиславич держит свой высокий пост чрезвычайно долгие по местным меркам 13 лет без 3 месяцев [НПЛ. С. 79, 297–298]. И после Степана Твердиславича смещения посадников становятся относительно редкими (Александру Невскому для устранения посадника Онаньи в 1255 г. приходится организовать масштабный военный поход на Новгород), вокруг посадника формируется относительно устойчивый «совет». В конце XIII в. происходят коренные преобразования республиканского управления: посадничество ежегодно обновляется, хотя и вращается в кругу одних и тех же лиц. В XIV — начале XV в. посадник является представителем не только своей собственной боярской группы, но и общегородского боярского совета, образовавшегося из представителей всех концов Новгорода [ Янин В. Л.Новгородские посадники. С. 220–250; Памятники истории Великого Новгорода и Пскова. Л., 1963. С. 69]. В это перестроечное и постперестроечное время новгородцы и жители новгородских «пригородов» демонстрируют недоступный в предыдущие десятилетия «уровень независимости» и от политики великих князей и при этом совсем нередко идут поперек воли ханов Золотой Орды. Уже в ходе войны Андрея и Дмитрия Александровичей 80–90-х гг. XIII в., о которой так много говорилось в «тверской» главе, Новгород получает почти забытую возможность непосредственно влиять на судьбу великокняжеского стола. Признаваемые «Северной столицей» в это время великие князья сплошь и рядом имеют серьезные проблемы с ханской властью: Дмитрий Александрович в 1280 г., Андрей Александрович в 1283 г. [НПЛ. С. 325], Юрий Данилович Московский в 1314–1315 и в 1322–1324 гг. [НПЛ. С. 94–97]. Особенно впечатляет княжение во Пскове Александра Михайловича Тверского, «ведомого» врага хана Узбека.