Я — Оззи

Что до детей, то травма, полученная при разводе, никогда не заживет, несмотря на то, что позже мы снова стали близки. В то время на детей разведённых показывали пальцем.

А сегодня если в Лос-Анжелесе у вас распался брак, я расписываюсь с вашей женой, вы женитесь на моей бывшей, и мы, бля, веселою толпой отправляемся на совместный ужин, а может, и на отдых в Мексику. Все эти романцы не для меня. Я не понимаю, как люди могут делать подобные вещи. Я не виделся с Телмой целую вечность, и, скажу вам правду, так оно лучше.

Когда началась американская часть тура «Diary of a Madman», мы уже стали специалистами в области повешения карликов. Что вовсе не означает отсутствия проблем на сцене. Возьмём, к примеру, средневековую кольчугу, которую я надевал для нескольких номеров. Достаточно было вспотеть, и мне уже казалось, будто я обклеен бритвенными лезвиями. После концерта я был изрезан как кусок ростбифа. Огромные проблемы нам доставлял реквизит. Был у нас, например, занавес из театра кабуки, который опускался сверху в двух частях вместо того, чтобы раздвигаться по сторонам как нормальный театральный занавес. В середине концерта занавес закрывал часть сцены. А когда его поднимали из-под помоста для барабанов, вырастало механическое плечо с гигантской рукой, в ладони которой восседал я. Подъёмник возносился над публикой, на максимальной высоте из пальцев летел огонь, а я нажимал ногой специальную педаль, которая приводила в действие находящуюся у меня за спиной катапульту. Та, в свою очередь, забрасывала в зрительный зал более двадцати килограммов сырого мяса.

Потом я вставал и кричал:

— Рок-н-ролл!

Офигенное чувство.

Конечно, если что-то должно навернуться, то оно обязательно навернётся. У нас навернулось практически всё, уже на второй день американских гастролей. В последний день года мы играли на стадионе «Memorial Coliseum and Sports Arena» в Лос-Анжелесе перед несколькими десятками тысяч фанов. Сперва подвела дымовая пушка. Выдула до хера сухого льда и мы даже не видели друг друга. Потом, по какой-то причине, заело часть занавеса-кабуки, и мы не могли подготовить к выступлению гигантскую руку. Помню, я стоял там в кольчуге и смотрел как Шарон дословно повисла на занавесе, для того чтобы он опустился.

— Опускайся, падла, опускайся! — кричала она.

И только когда ей на помощь пришли несколько техников, занавес поддался.

Потом механическое плечо зацепилось за ковровое покрытие сцены и начало вытаскивать его из-под огромных колонок, которые шатались, будто сошли с ума. «ШУХЕР!» — заорал кто-то из обслуги.

В течение самых долгих тридцати секунд в нашей жизни, Шарон, мой помощник Тони и техники устроили перетягивание ковра, чтобы освободить подъёмник, иначе все декорации могли свалиться на нас.

В конце концов, покрытие вытащили, кто-то подтолкнул меня в спину, занавес поднялся, и не успел я оглянуться, как сидел в ладони, которая взлетела вверх и поплыла над океаном ревущих подростков. Я уже догадывался, что-то закозл ит ещё. Когда рука распрямилась, я закрыл глаза и приготовился к тому, что фейерверк поджарит мне яйца. Но огонь бахнул из пальцев без проблем. Я почувствовал такое облегчение, что чуть не прослезился. Пришло время последнего трюка и я нажал на педаль, чтобы запустить катапульту. Не знал, что какая-то манда из обслуги зарядила катапульту ещё вчера, вместо того, чтобы сделать это непосредственно перед выступлением. Резина провисла. Когда я нажал на педаль, машина издала неприличный звук и весь груз поросячьих яиц и коровьей требухи вместо того, чтобы полететь в зал, ёбнул со скоростью 32 км/ч мне в затылок. Помню только, как заорал от боли, а по шее стекало кровавое месиво.

Зрители думали, что так было задумано и выли, бля, от восторга.

Забрасывать зрителей отходами с мясокомбината стало нашим товарным знаком. Порой, они летели из катапульты, а временами, на сцену выходил карлик с ведром и, пока его не повесили, бросал потроха в зрителей. Это напоминало бои с использованием кремовых пирожных, я любил смотреть их по телеку, когда был маленьким. Но потом фаны переняли от нас этот ритуал и стали приносить с собой на концерты мясо, чтобы бросать его на сцену. После концерта она выглядела как долбаная Дорога Слёз [63]. Сегодня такое фуфло не пройдет, соблюдаются правила гигиены и безопасности.

Удивительно, как быстро всё вырвалось из-под контроля.

Однажды, после концерта, ко мне подходит фараон и говорит:

— Вы представляете, как все это влияет на американскую молодежь? — И показывает мне фото с «полароида»: в очереди за билетом стоит молокосос с бычьей головой на плечах.

— Ё-моё! — говорю я. — Откуда он это взял?

— Убил животное по дороге на концерт.

— Ну, надеюсь, что он это сделал с голодухи.

Просто в голове не укладывается, что приносили подростки с собой. Началось всё с кусочков мяса, а потом пришла очередь животных целиком. В нас летели дохлые коты, птицы, ящерицы. Один раз, кто-то бросил огромную жабу, которая шлепнулась на спину. Мне показалось, что это чей-то ребенок, такой огромной была эта долбаная жаба. Я сильно испугался и начал орать:

— Что это?! Что это?! Что это?!

А потом жаба сорвалась и ускакала прочь.

На концертах атмосфера становилась все более безумной. Люди начали бросать предметы с торчащими гвоздями и лезвиями, в основном, купленные в магазинах приколов, например, резиновые змеи и пластиковые пауки. Некоторые техники начали подсирать, после того как на сцене приземлилась настоящая змея. Она очень рассердилась, потому что была вынуждена делить сцену с Оззи Осборном. Кто-то из обслуживающего персонала поймал гадину в сачок с длинной ручкой как для чистки бассейнов.

Всех этих маленьких ползучих тварей больше всех боялся Тони, у которого в этом шоу была своя маленькая роль. В общем, он только облачался в доспехи и приносил мне напиться во время перерывов на смену декораций. Бедняга полчаса убивал на одевание/снятие кольчуги и, к тому же, постоянно трясся от страха, не бросили ли чем-то в него. Однажды вечером, ради прикола, я метнул в него резиновую змею, а когда Тони отскочил, один из техников положил ему на спину веревку. Тони забился в истерике. Сбросил с себя кольчугу в три секунды и стоял так, из одежды — серые трусы. От страха пищал, клянусь, на три октавы выше.

Все лопались от смеха.

Говорю вам, каждый вечер творились какие-то безумства.

20 января 1982 года мы играли в «Veterans Auditorium» в Де Мойн в штате Айова. Никогда не забуду, как этот город назывался, это точно. Или, как это нужно было произнести: «Дээмойн».

Концерт прошел классно. Гигантская рука отработала без сбоев. Мы уже повесили карлика.

И вдруг, из зала бросают летучую мышь. Я подумал: «Игрушка». Подношу её на свет и показываю публике свои зубы. Рэнди играет солешник. Толпа ревёт. А я делаю все как обычно, когда на сцену попадает резиновая игрушка.

Щёлк!

Сразу почувствовал, что дело плохо. Очень плохо.

Во-первых, во рту полно густой, теплой жидкости, которая дает необычайно гадкое послевкусие. Чувствую, как она сочится сквозь зубы и стекает по бороде.

И вдруг голова у меня во рту пошевелилась.

«Твою так! — подумалось мне. — Но я же не сожрал долбаную летучую мышь?»

Я выплевываю голову, рассматриваю крылья, и вижу Шарон, которая размахивает руками, с выпученными глазами орет:

— Неееет! Она настоящая, Оззи, она настоящая!

Далее помню только, что сижу в инвалидной коляске, которую кто-то быстро закатывает в приёмный покой. Слышу, как доктор говорит Шарон:

— Да, мисс Арден, летучая мышь была живой. Может, оглушённой рок-концертом, но однозначно живой. Не исключено, что мистер Осборн уже заражен бешенством. Симптомы? Ну, знаете ли, апатия, головная боль, горячка, сильные судороги, гипервозбудимость, депрессия, патологическая боязнь жидкости.

— А вот на это не рассчитывайте — пробормотала Шарон.

63

Дорога слёз — англ. Trail of Tears — насильственное переселение американских индейцев в 1831 году из их родных земель на юго-востоке на индейскую территорию (ныне Оклахома) на западе США. По дороге индейцы страдали от отсутствия крыши над головой, болезней и голода, многие умерли: только для племени чероки оценка числа погибших по дороге составляет от 4 до 15 тысяч.