Опасности вопреки

Она едва сдержалась, чтобы не заявить: «Шах и мат».

Легкая улыбка изогнула его рот, но глаза стали еще жарче и темнее, когда взгляд скользнул по ее телу, напоминая ей, что она обнажена под тонким платьем, прикрытым блейзером лишь до середины бедра. И он уже прикасался к ней интимно: кровь все еще бурлит от его дерзких манипуляций под юбкой.

Он забрал у нее трусики и бросил их рядом с собой на сиденье, смял пустой пакетик и положил его в пепельницу, затем обнял ее за талию и притянул ближе. Ее пульс участился. Кровь забурлила.

— Подтяни ноги под себя, — распорядился он коротко.

Удивленная подобным указанием, она подчинилась.

— Теперь обними меня за шею.

Она снова сделала, как он сказал, слегка приподнявшись на коленях. Оказавшись с ним лицом к лицу, она вглядывалась в его глаза, ища признаки того, что он скоро прекратит игру, но жар, пульсирующий между ними, был настолько напряженным, что она почти тут же упустила из виду свою цель.

— Перебрось колено через мои ноги, — приказал он хриплым, прерывистым голосом.

Тоже часто дыша, она перенесла одно колено через крепкие мускулистые бедра по другую сторону от него. Когда она оседлала его колени, сильные большие руки распластались на ее бедрах и усадили на себя. Потом он расправил ее юбку и блейзер, чтобы ничего не было заметно, по крайней мере со стороны.

Однако она остро сознавала, что они частично обнажены, сплетены воедино в тесном пространстве между сиденьем и столом, ее податливые изгибы сливаются с его твердыми мышцами, обнаженное лоно баюкает его твердое, пульсирующее естество. Сексуальная потребность, так долго сдерживаемая, теперь пылала внутри нее. Опьяненная, она крепче обняла его за шею и вдохнула мужской, возбуждающий запах его волос и кожи — запах, который у нее всегда ассоциировался с занятиями любовью.

— Теперь поцелуй меня, — пробормотал он, опаляя ее жгучим взглядом, — и мы перейдем к делу.

Никогда раньше это слово не возбуждало ее. Она закрыла глаза и прильнула к его рту.

Но едва их губы соприкоснулись, он застонал и оторвался от нее. Ее ресницы, затрепетав, поднялись в удивлении. Он отступает, идет на попятный, признает себя побежденным? Она не была уверена, рада ли этому или безумно разочарована.

— Единственная причина, по которой этого не произойдет, Джен, — прорычал он, явно раздраженный ее упрямством, позволившим зайти так далеко, и тем не менее, несомненно, возбужденный и такой греховно красивый, что было почти больно смотреть на него, — если ты скажешь, что хочешь остановиться.

Она не сказала ни слова.

С резким вдохом и взглядом, грозящим поглотить ее, он опустился ниже на сиденье, просунул руку между их телами и коснулся ее. Попробовал. Вошел. Она ахнула от этого интимного вторжения, выгнула спину, вонзила пальцы в мускулы плеч.

Он снова приподнялся, чтобы быть с ней лицом к лицу, глаза к глазам, входя с ней в близкий визуальный контакт, — довольно безжалостно с его стороны сделать это в то время, когда ее эмоции взлетели так высоко, а сопротивление пало так низко. Но ни за что на свете она не смогла бы отвести взгляда. Медленными, скользящими вращениями он стал погружаться в ее зовущее тепло.

Нахлынувшие ощущения настолько поразили их, что они замерли, широко раскрыв глаза, не дыша. Трев понял, что он окончательно и бесповоротно свихнулся. Он занимается любовью на людях, с женщиной, к которой поклялся не прикасаться! Он испытывал дикий восторг, оказавшись внутри нее снова. Важность того, что она сделала или чего не сделала, поблекла. Даже окружение не имело значения.

Сила собственной реакции, словно сигнал тревоги, ошеломила и напугала его.

— Что ты делаешь со мной, Джен? — Собственный голос показался ему хриплым и отчаянным. — Я так сильно хочу тебя. — Говоря это, он продвинулся еще глубже в ее тугое, манящее блаженство.

Она изогнулась и вскрикнула.

Погрузив пальцы в ее забранные наверх волосы, он притянул ее к себе.

— Ш-ш.

Энергично кивнув, она прижалась лицом к его шее, но тело извивалось, а внутренние мускулы сжимали его. Ему казалось, он умрет от наслаждения. Сквозь горячечный, чувственный туман он услышал ее прерывистый шепот:

— Ты хочешь меня только из-за нее, Дианы.

Слова не имели смысла. Или, может, он просто не мог думать из-за ослепляющего желания. Он продвинулся еще глубже в нее, стараясь делать минимум движений. Но даже эти едва заметные движения рассылали по нему взрывные волны ощущений. Когда он снова обрел способность говорить, он поклялся:

— Диана к этому не имеет никакого отношения. — И сам осознал, что это правда. Он совсем не думал о Диане. Только о Джен.

Она обхватила его лицо ладонями и поцеловала — раз, второй, затем медленнее и глубже, разжигая в нем язычки пламени до тех пор, пока они не вспыхнули и не раскалились и его плоть не вздыбилась в ней.

Он силился сдержать напряженность и силу, струящиеся из его чресел, и головокружительный жар, бурным потоком несущийся к голове. Он должен помнить, где они, и о риске быть пойманными. Вдруг до него дошло, насколько будет невозможно скрыть, чем они занимаются, если кто-то поднимется по лестнице. Ее лицо слишком выразительно, движения слишком чувственны.

Он жаждал положить ее или прислонить к стене и яростно, безумно вонзаться в нее снова и снова.

И хотел, чтобы с каждым толчком, с каждым погружением она понимала, что он занимается любовью с ней, а не с кем-то другим. Его воспоминания о Диане слишком дороги, чтобы пробуждать их, а страсть к Джен владеет им слишком полно. Но он уже не мог говорить, не мог ничего доказывать. Все его силы уходили на то, чтобы сдерживать движения, приглушать стоны. Она разжигала его огонь своими мягкими волнообразными движениями, и напряжение вскоре стало почти невыносимым.

По ее участившемуся дыханию он понял, что она приближается к завершению. Он тоже. Еще один хороший, резкий толчок перебросит их через край. Не в состоянии сдерживаться больше ни секунды, он стиснул зубы, крепче обхватил ее бедра и приготовился к завершающему броску.

Но вдруг какое-то движение зацепило его внимание. Движение на лестнице. Рыжие волосы. Белая блузка. Кто-то поднимался по ступенькам.

Сделав глубокий, прерывистый вдох, он попытался сдержаться.

— Джен. Кто-то идет.

Он стиснул руки вокруг нее, отчаянно пытаясь привлечь ее внимание и остановить вращения прежде, чем они оба потеряют контроль.

— Официантка.

— Официантка? — Растерянность в шепоте и взгляде вскоре уступила место панике. — Официантка!

— Ш-ш-ш. — Он силился успокоить беспорядочное дыхание и сдержать огонь в паху. — С ней какие-то люди!

Джен уставилась на него в ужасе.

— О боже! Думаешь, они увидели нас снизу? Они пришли за нами? — И Джен затихла в его руках, едва дыша, уткнув лицо ему в шею.

— Вам что-нибудь нужно? — спросила официантка, приближаясь.

— Нет-нет. — Он вскинул руку, останавливая ее, внезапно вспомнив о красной шелковой вещице на сиденье и пустом пакетике в пепельнице… и, разумеется, была еще Джен, сидящая у него на коленях и интимно соединенная с ним. — Все в порядке.

Официантка остановилась в нескольких шагах от их кабинки и окинула взглядом Джен. Вернее, спину Джен.

— Что-то не так? — озабоченно спросила она Трева.

— Нет-нет, все хорошо, не беспокойтесь. — Расслышала ли она неровность и чувственную хрипотцу в его голосе? — Просто моя жена… расстраивается… во время таких спектаклей.

Официантка недоуменно заморгала, а зрители внизу снова засмеялись. Пьеса явно была комедией.

— Ведущий актер напоминает ей… безвременно ушедшего брата, — добавил он.

Официантка попросила его помахать, если они захотят чего-нибудь.

— Я буду поглядывать на вас снизу, договорились? — С этим она ушла.

— Думаешь, она поняла? — послышался страдальческий шепот у его уха.

— Думаю, нет.

— Она… видела мои… трусы?

— Она была далеко.

— Как тебе удалось втравить меня в это! — вдруг вспылила она. — Что нам теперь делать? Как я слезу с тебя, если люди сидят прямо здесь?