Темный Лорд

Заслышав мерзкую мелодию, Таррэн глухо зарычал, едва позорно не сорвавшись и не ринувшись следом. Вот паршивец! Еще и издевается! Просто нарывается на неприятности! Но тягаться в скорости с гаррканцем было глупо, убивать эту агрессивную скотину, чтобы добраться до мелкого поганца - неразумно, а бежать следом и выкрикивать ответные оскорбления - недостойно потомка древнего рода. Лишь поэтому взбешенный до крайности эльф сдержался. Он до скрипа сжал кулаки, процедил сквозь зубы страшное проклятие и мысленно поклялся, что вскоре найдет способ надрать наглому сопляку тощую задницу так, чтобы тот навсегда зарекся дерзить. И даже Страж его не спасет. Видит Владыка, Таррэн не хотел этого, старательно игнорировал досадную мелочь вроде чужой неприязни, милосердно молчал и пропускал мимо ушей грязные намеки, потому что его родичи в свое время действительно попортили смертным немало крови. Но всякому терпению есть предел. Всякому пониманию когда-то приходит конец, а мальчишка давно напрашивается на увесистый тумак. Что ж, пусть будет так, если хорошего отношения не понимает. Пусть...

И да поможет ему неведомый человеческий бог.

Весь следующий день в караване с тревогой ждали грядущей бури. Седовласый, накануне отвесивший звучный подзатыльник дорогому племянничку, из-за которого полночи глаз не сомкнул, сегодня держался к нему подозрительно близко. Внимательные глаза Гаррона тоже то и дело поворачивались в сторону невозмутимых эльфов, но там было неестественно тихо: ни один из Перворожденных ни словом, ничем не намекнул на вчерашнее, хотя взгляды, которыми они одарили вернувшегося сорванца, были весьма далеки от благодушных. А уж на Темного было просто страшно смотреть - он появился в лагере лишь к утру, злой, как демон, с бешено горящими глазами и опасно спокойным лицом. Только раз взглянул на дерзко помахавшего ему ручкой сопляка, и бывалые воины мгновенно сообразили: что-то снова случилось. Причем такое, что теперь придется караулить нахального юнца день и ночь, ни на минуту не оставляя поблизости от обозленного эльфа, которого пацан всего за пару дней успел достать до самых печенок.

Вот они, не сговариваясь, и решили следить.

Через несколько часов после рассвета бдительного Гаррона сменил Весельчак, к полудню на место наблюдателя заступил Аркан, которому бойкий на язык мальчишка тоже неожиданно понравился. За обедом молчаливую вахту от соратников принял Молот. После обеда - Ирбис, который после вчерашнего сокрушительного поражения от Урантара считал себя кое в чем обязанным суровому Стражу... иными словами, участвовали почти все. Возницы, отлично понимая причину такого внимания, опасливо притихли, боясь раздражать остроухих еще больше. Герр Хатор постоянно хмурился, гадая про себя, как бы поделикатнее выкрутиться из щекотливой ситуации. Даже купеческие дочки подметили неладное и за весь день хорошо, если пару раз рискнули высунуть наружу нос, боясь послужить причиной нового конфликта.

Один лишь Белик, как ни странно, оставался беззаботен, радостен и по-прежнему неудержимо весел, словно сгустившееся над остальными напряжение его нисколько не затронуло.

Ближе к вечеру он вдруг сорвался с места, без предупреждения ткнув Карраша пятками и что-то шепнув в длинное ухо. Тот негромко фыркнул и, проигнорировав сердитый окрик Дядько, всего в несколько огромных прыжков скрылся из виду. Правда, ненадолго. А когда вернулся - слегка запыхавшийся, но отчего-то ужасно довольный, то с гордым видом прогарцевал перед строем скрипучих повозок и остановился точно перед повозкой с Илимой и Лильки, к чьим испуганным лицам прилагалось настороженное ворчание суровой поварихи и крайне недовольная физиономия купца.

Белик шутливо поклонился дамам, в который раз поразив их своими манерами, а затем, будто ничего не случилось, с преувеличенным почтением передал изумленным хозяйкам крупного зайца - толстого, упитанного, ушастого. Только почему-то черного цвета.

- Это вам, красавицы. В знак моего искреннего расположения.

- Какой он славный! - немедленно умилилась Лилька, принимая подарок.

- Ушастый! - буркнула Ивет, демонстративно отвернувшись. - И вонючий, к тому же. Фу!

- В чем-то вы обе правы, - елейным голоском согласился пацан. - Но в вареном виде, можете мне поверить, он будет очень даже ничего. Тихий, смирный, молчаливый...

В этот момент грызун, оказавшийся не мертвым, а всего лишь оглушенным, буквально подпрыгнул на месте, истошно заверещал и под слаженный визг перепугавшихся от неожиданности девушек сиганул с повозки. Да так шустро, что даже настороженных с самого утра "караульных" поневоле разобрал смех.

Караванщики с восторгом хохотнули, а кто-то даже засвистел вслед отчаянно петляющему зверьку, который со всей доступной скоростью ринулся к спасительным зарослям. Совершив поистине сумасшедший зигзаг и заложив крутой вираж на повороте, он почти добрался до обочины, но тут один из эльфов вдруг обернулся, неуловимым движением вскинув лук. Никто и ахнуть не успел, как пронзенный насквозь грызун упал на густую траву и, вяло дрыгнув лапками, испустил дух.

В воцарившейся неловкой тишине Элиар неторопливо приблизился и прямо с седла подцепил упитанную тушку зайца.

- Отличный выстрел, прямо в сердце! - громко похвалил его Белик. - Туда ему и дорога, ушастому. Вот уж правду люди говорят: "не знаешь, где найдешь, где потеряешь". Кому-то сегодня крупно не повезло нарваться на такого превосходного стрелка, как наш уважаемый "посол", а кому-то, напротив, светит вкусный ужин в теплой компании, рядом с веселым костром и прекрасными девушками.

Светлый пренебрежительно фыркнул, но ответить не соизволил - подвесил добычу к седлу, неторопливо развернулся и снова присоединился к сородичам.

- Ой... ну, зачем он?! Пусть бы себе бежал, - расстроилась Лилька. - У нас же хватает припасов.

- Ничего. Не переживай, - донесся до бессмертных увещевающий голос Белика. - Все равно он был старым и некрасивым... ну, где ты видела такую шкуру у зайца посреди лета? Наверняка больной. Зато теперь он уже не черный, а красный... кровь ведь у всех одинакова. И она смывает различия в поле, возрасте, форме ушей и даже цвете глаз. А зайчику и подавно все равно. К тому же, наш уважаемый посол избавил его от страшного позора и позволил сохранить чистоту породы, потому что он сейчас совсем не темный, а очень даже ничего. Правда, воняет изрядно, как верно заметила многоуважаемая Ивет. Но и это не беда - отмоем, отчистим, приведем в приличный вид. А длинные уши можно просто обрезать, чтобы не мешали в котле, хотя с ними как-то привычнее...

Гаррон сильно вздрогнул и неверяще обернулся: Торк, да что же творит этот ненормальный пацан?! На что он намекал, когда упомянул про длинные уши?! Да еще обозвал забитого кроля во всеуслышание "темным"... о-о-о, нет! Не может быть! Он не может быть настолько сумасшедшим!! Нет, такого не бывает, я сплю! Просто сплю, и все это мне снится!

Таррэн обернулся, как-то очень спокойно посмотрев на умничающего юнца, на мгновение пересекся взглядом с неистово горящими голубыми глазами, потом чуть кивнул, показывая, что все правильно понял, и так же спокойно отвернулся.

Дядько быстро покосился на упрямо набычившегося племянника, всмотрелся в его окаменевшее лицо и внезапно помрачнел. Затем молча придержал своего флегматичного скакуна, дождался мальчишки, с самым невинным видом едущего в окружении напрягшихся наемников, и коротким знаком велел ему спешиться. Белик, пожав плечами, так же молча повиновался.

Никто не слышал, о чем они говорили, пока тяжело катящиеся повозки грохотали мимо. Не разобрали слов сурового дядьки. Ни один из настороженно озирающихся караванщиков не сумел разглядеть его лица, но им с лихвой хватило и того выражения, что на мгновение проступило на всегда веселой физиономии маленького сорванца - это была такая жгучая ненависть, такая бешеная злоба и поистине ледяное презрение, от которых становилось просто физически плохо. Губы сами собой немели, а сердце невольно замирало от ожидания чего-то нехорошего даже у опытных и закаленных воинов. Потому что было в этом неподвижном взгляде что-то действительно страшное. Дьявольское. Какая-то мертвая злоба, иссушающая душу и убивающая все живое на своем пути. Однако вместе с тем, в голубых глазах, неотрывно следящих за удаляющимися спинами бессмертных, стояла и боль. Старая, давняя, но оттого не менее сильная боль, которую не смогло приглушить даже время. А еще - холодное презрение к собственной судьбе, какое бывает только у приговоренных к мучительной смерти. И смутная тень предвидения, что это случится очень и очень скоро.