Последний эльф

Но в то же время он знал. Часть его продолжала тешить себя надеждой, но другая знала правду. Разум Йорша мог воспринимать разум Эрброу так же, как видеть дракона или чувствовать его запах. Разум Йорша знал, что Эрброу умер. В месте, которое занимал в его голове дракон, осталась лишь чёрная, ледяная дыра небытия.

Йорш был совершенно уничтожен тем, что ему придётся теперь жить в мире, где нет драконов, в мире, где Эрброу не отложит никакого яйца.

Он быстро подсчитал что-то в уме. Его словно окатили ведром ледяной воды: привычка считать дракона кем-то вроде старшего брата, который, благодаря памяти своих многочисленных предков, говорил в первом лице даже о событиях вековой давности, заставила его забыть, что Эрброу в действительности не было и двух месяцев. Жизнь его пронеслась, как метеорит. Йорш вспомнил, что на древнем языке эльфов «Эрброу» означает «комета».

Роби ещё долго всхлипывала. У девочки тоже, как и у её матери, капала вода из глаз, когда она была в отчаянии. Из носа текли сопли, глаза покраснели и опухли, как бывает, когда не спишь два дня подряд. Йорш, с одной стороны, всё ещё находил это чем-то странным, неудобным и не очень гигиеничным, но, с другой стороны, всем своим сердцем желал быть способным плакать вместе с Роби.

И как будто всего этого было недостаточно, перед ним стала необходимость совершить убийство живого существа.

Рассвет, осветивший мир, принёс с собой и вопрос о еде. Все были голодны. То, что они взяли с собой, — остатки банкета у Дома сирот — уже давно закончилось. Единственное, чем можно было поживиться, — это форель. В этом месте Догон кишел рыбой. Серебристая чешуя блестела под водой, и у Йорша был лук с последней эльфийской стрелой. Никто не осмелился прямо попросить его, но через некоторое время эльф не смог больше выдерживать чувства голода всех этих несчастных людей, особенно детей. Жизнь и смерть тесно переплетаются между собой, сказал когда-то Эрброу.

Жизнь одних переплеталась со смертью других. Никогда больше дракон не произнесёт этих слов. Никогда. Никогда больше Йорш не услышит его храпа. Никогда больше не почувствует его дыхания. Никогда. Никогда. Что бы он ни делал, это слово продолжало стучать у него в голове. Никогда. Никогда. Никогда.

Йорш вложил в лук стрелу, натянул тетиву и прицелился. Никогда больше он не услышит его голоса. Йорш знал, что не может промахнуться, потому что целится не взглядом, а разумом, но его разрывало желание промахнуться, чтобы не чувствовать боли умирающей рыбы. Он выпустил стрелу. Никогда больше не распахнутся крылья Эрброу в небе. Йорш увидел, как стрела вонзилась в рыбу, и ощутил отчаяние форели, которой приходится умирать. А ведь ему придётся повторить убийство ещё раз пятьдесят: он должен накормить девяносто девять человек, а одной форели хватит одному взрослому с двумя подростками или трём маленьким детям. Дровосек бросился в воду за добычей. Из всех беженцев лишь он и один из землекопов умели плавать, и они должны были сменять друг друга, ныряя в ледяную воду за рыбой и за их единственной стрелой.

Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда. Никогда.

Дровосек подобрал стрелу и принёс ему. Йорш снова начал всё сначала. После того как он раздобыл ещё несколько форелей, люди подкрепились и вновь двинулись в путь. Так, чередуя продвижение вперёд с кратким отдыхом и рыбалкой, беженцы должны были вскоре добраться до водопада. Йорш вспомнил, как пролетал над водопадом на спине Эрброу. Никогда больше. Ему снова захотелось плакать.

Они шли, рыбачили, кто-то умудрился найти ягоды. Перед заходом солнца устраивались на ночлег. Дровосек срубал большие ветки елей, из которых делали шалаши. Вокруг разводили костры, жарили форель. Потом они опять шли, день за днём, с таким чувством, как будто время и сама их жизнь остановились, существовало лишь состояние ожидания.

Йорш вспоминал тот первый раз, когда он шёл этой дорогой. Точнее сказать, тогда он лежал на спине в лодке, и с ним были два замечательных человека, которые даже старались не есть копчёную рыбу прямо перед ним, а в его распоряжении были целые мешки фасоли и кукурузы, которой он мог набивать живот. Этот же путь, но пешком, был намного длиннее, труднее и весь усыпан камнями, не говоря уже о постоянном чувстве голода. И всё это с глубокой раной в сердце, с постоянно всплывающими словами «никогда больше», которые звучали у него в голове при каждом вдохе. Но вместе с болью он ощущал и неожиданное, невероятное счастье — рядом с ним шла Роби.

Нужно идти вперёд. Уже заканчивалась осень. Не сегодня-завтра выпадет снег, и тогда им будет ещё труднее.

Иногда дорога расстилалась прямо перед ними, и они шли по пологому песчаному берегу, но всё чаще им приходилось карабкаться по крутым и скользким скалам, теряя устойчивость на мокром мху. В некоторых местах берег был вообще непроходим, и тогда они углублялись в леса, стараясь не отдаляться далеко от реки, чтобы не потерять дорогу.

Неожиданно перед ними показался водопад. Не то чтобы совсем неожиданно, они давно уже слышали шум падающей воды, но всё равно зрелище оказалось головокружительным. Вода обрушивалась вниз с невероятной высоты, переливаясь в потоках света. Прямо перед ними лежало море. Горизонт сливался с небом сплошной, ничем не прерванной линией. Лишь вдали виднелся один маленький островок, на котором росла дикая вишня, теряющая свои последние листья. Справа от них среди скал виднелась узкая лестница. Она начиналась у небольшого песчаного пляжа и карабкалась круто вверх до надписи: «HIC SUNT DRACOS». Часть лестницы была непоправимо разрушена, а надпись являлась теперь не чем иным, как ложью. Защищённая от всех и всего на горной, теперь уже никому не доступной вершине, библиотека хранила никому больше не нужные сокровища.

Нужно думать о Роби: это помогает не поддаваться горю.

HIC SUNT DRACOS.

Никогда больше, до окончания веков.

Но с ним — Роби. В этом мире есть Роби. И все остальные. Он уже знал их всех. Каждого, в лицо. Странное чувство, если вспомнить его одинокую жизнь.

Роби существовала и была рядом с ним. Нужно думать лишь об этом.

— Ну, и что дальше? — спросил Крешо, побледнев от ужаса перед этим великолепным и головокружительным зрелищем — водопадом.

— Не знаю, — честно ответил Йорш.

— Здесь мы ни за что не пройдём! — уныло добавил Морон.

— Ну конечно, пройдём, — безмятежно заверила их Роби, — мы должны пройти. Жители Арстрида тоже прошли здесь — должен быть какой-то способ!

К Йоршу вернулось мужество. Не зря же Эрброу пожертвовал ради них жизнью! У них должно всё получиться. Ему нужно просто хорошо подумать. Он огляделся. Вокруг блестели на почти голых уже деревьях последние багряные и золотые листья. Должен существовать какой-то выход.

Но ему так ничего и не приходило в голову.

— Не так уж это и трудно, стоит лишь копнуть! — воскликнул чей-то голос, даже нет, два голоса.

Оба «землекопных работника земли Далигар» совсем недавно решили переименоваться в Учтивых Землекопов в честь персонажей некой героической сказки — персонажей, в действительности выдуманных Йоршем. Землекопы привыкли считать себя чуть более достойными существами, чем ослы. Но с того момента, как они услышали сказку эльфа, их переполняло чувство собственного благородства и доблести. В первый раз в жизни, в течение которой они лишь изредка отваживались бормотать что-то себе под нос, они осмелились, наконец, говорить во весь голос, да ещё перед публикой. Учтивые Землекопы спустились по южному склону ущелья, где скала была покрыта слоем земли. Там, под низвергающейся сверху водой, можно было проложить дорогу вниз, выкопав путь в горе и подперев его балками и сучьями. Им нужны были помощники, чтобы уносить выкопанную землю, сменять их, когда руки будут не в состоянии держать лопату, и ещё необходимо запастись ровными и заострёнными палками и сучьями для подпорок.