Страница 53 из 96
Но шмель не улетал. Он жужжал где-то внизу, пока гитлеровец не спустился в щель и не снял трубку. Туда он шел медленно, вразвалку, а оттуда выскочил как ошпаренный.
— Цурюк! — закричал он. — Цурюк! Цурюк!
Женщины остановились.
— Цурюк! — еще раз крикнул фашист и жестом приказал нести мальчика обратно.
Целую неделю номер 777 отлеживался в грязном смрадном бараке. Нога из синей превратилась в фиолетовую, в желтую. Ушиб проходил, боль уменьшалась. И ни разу за эту неделю никто из гитлеровцев не ударил мальчонку, не обругал, не заставил подняться на работу. Его даже не лишили еды. Произошло нечто необыкновенное.
Соседи по нарам каждое утро, поднимаясь под лающие выкрики солдат, и каждый вечер, возвращаясь после четырнадцати часов работы, с удивлением и опаской смотрели на своего товарища.
На восьмой день он выглянул из барака, ожидая услышать грозное «хальт!». Лагерь был пуст. Часовой, шагавший за колючей проволокой, покосился и не сказал ни слова. Другой часовой — на угловой вышке — тоже заметил мальчонку и тоже не окликнул его.
И тут номер 777 впервые подумал: «Что случилось? Почему не загоняют меня в барак, не грозят автоматом?» Какая-то отчаянная лихость овладела им. Ему захотелось сделать что-то вызывающее, захотелось заставить невозмутимо шагавшего фашиста остановиться, закричать. Но это ему не удалось. Даже когда он прошел между бараков и, обогнув зловонную яму, наполненную грязной водой, вступил в запретную зону кухни, никто не пригрозил ему.
Тогда номер 777 совершил величайший проступок — направился прямо к воротам концлагеря. Два автоматчика встретили его хмурыми взглядами.
— Цурюк! — негромко сказал один.
— Цурюк! — повторил второй.
Теперь все прояснилось. Значит, ему разрешено ходить только по территории концлагеря. Не велика свобода, но и ею никто из пленных не пользовался.
Номер 777 вернулся к своему бараку, присел у стены и прищурился на яркое солнышко. «Смешно!.. И чего это я ненавидел его? И небо… Разве они виноваты?»
Знакомый протяжный скрип прервал его размышления. Так скрипели ворота. Маленький пленник повернул голову и увидел солдата с мешком в руке. В мешке что-то трепыхалось и ворочалось. Солдат, насвистывая похоронную мелодию, миновал ворота и пошел к кухне.
Кроме помойной ямы, куда сливались всякие нечистоты, поблизости не было ни одного водоема. А Загер приказал утопить щенков. Не убить, не зарыть в землю, а именно утопить. Зная крутой нрав нового начальника, солдат не посмел ослушаться. Он хотел направиться горной тропой к далекому водопаду, откуда доставляли в лагерь воду, но кто-то напомнил ему о яме рядом с кухней.
Опустив в мешок пару камней покрупнее, гитлеровец швырнул его в яму и пошел назад, по-прежнему старательно высвистывая похоронный марш. Когда ворота закрылись за ним, к яме подошел номер 777. Среди осклизлых камней в сероватой жиже у берега копошился живой комочек. Это был единственный счастливчик, которому удалось спастись. Остальное потомство Дианы погибло.
Пронизанный острой жалостью, номер 777 подхватил щенка, завернул его в полу куртки и помчался в барак. Здесь он вытер щенка обрывками грязного тряпья, валявшегося под нарами, и засунул маленькое дрожащее тельце за пазуху.
— Куда же я тебя упрячу? — шептал он, прислушиваясь к тихому посапыванию пригревшегося щенка. — А кормить тебя чем буду, дурашка мой? Тебе ведь небось молоко и мясо нужно, а я забыл, какого они и цвета… Будешь есть бурду? Придут наши с работы, получат по плошке. И я получу… Будешь лакать, а?
Снаружи долетел громкий лай, прерываемый тоскливым призывным повизгиваньем. Щенок забился, заворочался. Номер 777 притих и насторожился. Он не догадался, что это мать ищет, зовет своих щенят.
Диана подбежала к воротам, выбрала лазейку пошире и перемахнула через колючую проволоку. Собака Загера могла бегать повсюду.
Обнюхав следы солдата, который утопил щенков, Диана бросилась к яме, заскулила, тыча носом в землю, покружилась около помойки и решительно направилась к бараку. Еле ощутимый запах безошибочно вел ее к сыну.
Когда Диана появилась между двух длинных рядов нар и радостно тявкнула, мальчонка вскрикнул, перевернулся на живот и прикрыл щенка. Собака с ходу прыгнула на нары и потянулась носом навстречу жалобному повизгиванью.
Через минуту щенок с блаженством повис на тугом соске матери, а Диана уставилась на мальчика умными желтоватыми глазками.
— Твой, да? — спросил он. — Какая же ты мать, если у тебя детей воруют и топят в помойке?
Диана моргнула глазами. Кожа на верхней челюсти собралась в складки и мелко задрожала. Казалось, что собака хочет произнести что-то горькое, печальное.
— Знаю, что ты не виновата, — продолжал мальчик. — Я сам, как твой щенок… Только ему лучше… Ты вот к нему прибежала… нашла… А меня…
И он заплакал, худенький маленький пленник с большим номером 777.
Накормив и облизав щенка, Диана выбежала из барака. Инстинкт подсказал ей, что лучше оставить своего сына здесь.
Тайна непонятной милости гитлеровцев к заключенному номер 777 открылась в ту ночь, когда Загер дал команду провести операцию «по пресечению первой попытки к бегству». Никакой попытки не было. Тринадцать человек, значившихся в списках под номерами 13, 113, 213 и так далее, были выведены ночью за пределы лагеря. Пленных окружили и срезали автоматными очередями.
Загер тотчас засел за донесение и подробно описал обстоятельства предотвращенной благодаря его бдительности попытки к бегству. Он не пожалел своего предшественника и намекнул на то, что пленные подготовили эту «акцию» при прежнем начальстве.
Пока Загер мечтал о будущих наградах, в углу одного из бараков собралась «центральная тройка» — три руководителя подпольной организации концлагеря. Входила в эту «тройку» и та женщина, ласковый взгляд которой запомнился мальчику номер 777. Они уже знали о расстреле пленных. Обсуждался не сам факт расстрела — это было слишком обычным явлением, а странная закономерность в выборе жертв и не менее странная подготовка к расправе. Раньше гитлеровцы не теряли времени на отбор обреченных и никуда их не уводили. А в ту ночь пленных по одному вызвали из разных бараков, выстроили и вывели за ворота.
— Сколько наших? — спросила одна из женщин.
— Только одна, — ответила седая старуха. — Остальные в организацию не входили.
Долго молчали, обдумывая положение.
Если бы гитлеровцы пронюхали о существовании подпольной организации, они попытались бы раскопать все до конца и не торопились бы с расстрелом. Значит, никакого провала? Случайность? Нет! Была тут какая-то закономерность. Но какая? Она открылась, когда женщины еще раз перечислили номера расстрелянных.
Старуха первая высказала догадку насчет числа тринадцать. Это было похоже на нелепую и страшную правду.
— Вспомните про мальчонку, — добавила она. — Номер у него — три семерки. Счастливое число… А тринадцать — чертова дюжина.
«Центральная тройка» пришла к выводу, что новый начальник концлагеря решил заменить хаотическое истребление пленных системой, основанной на бессмысленном суеверии.
На коротком ночном совещании решили использовать это в своих целях. А цель у подпольной организации была одна — взорвать строившийся завод. Все остальное уже испробовали. Бежать некуда — вокруг непроходимые горы, а на тропах расставлены заставы. Поднять восстание — значит пойти на бесполезную гибель сотен людей. Оставалось погибнуть, но с пользой.
Ясного плана у организации еще не было. В надежде на удобный случай по граммам накапливали взрывчатку. Делалось это с огромным риском. Закладывая взрывчатку в шурфы, просверленные в скалах, женщины иногда успевали отколоть кусочек тола от желтоватой плитки, похожей на мыло. Тол лежал в тайниках организации и ждал своего часа. Здесь же хранился обрывок бикфордова шнура и один детонатор. Не хватало лишь спичек…