Страница 8 из 27
- Я не убивал её, не верь им, матушка. – В его голосе было столько отчаяния, что Алька засомневалась, а правы ли крестьяне.
- А нож?
- Нож бросил тот, кто убил.
- И тот, кто бывал у вас, ведь это был твой нож.
- Того я не ведаю. – Его взгляд был прямым и искренним. Алька не могла отвести от него глаз – таких красивых мужчин она не видела. Она невольно попыталась сравнить его с Даниилом. Получилось плохо, она просто снова не могла вспомнить, как он выглядит. Она только помнила какие-то отдельные моменты. У него тоже был мягкий, бархатный голос, и когда он шептал на ухо слова любви, у Альки сердце падало куда-то вниз. Данька был своим, родным, домашним. Красота и сила его были результатом многолетнего труда в спортивных залах. Этот же мужчина был красивым совсем по-другому. От него исходила какая-то первобытная, необузданная сила, он был просто несовременно красив, красив природной, дикой, не искусственной красотой.
- Мне нужно знать, кто был вхож к вам в избу.
Григорий встал, и подошел к Альке. Глаза его светились нежностью.
- Да неужто тебе, Алевтина Александровна, и впрямь не все равно, что будет со мной?- Он помолчал, потом вновь заговорил:
- Почитай вся деревня к нам ходила. Я один кузнец – кому лошадь подковать, кому еще чего-нибудь. Двери в избах мы не запираем. Кто угодно мог. Как теперь узнать…
- Я разберусь. – Алька подбадривающе кивнула Григорию. Тот встал перед ней на колени:
-Разберись, матушка…
***
Я сидел на берегу реки. Вечерело. Я наслаждался каждым мигом пребывания в этом раю. Издалека, из-за изгиба реки доносился мерный стук топоров – мужики чинили мост. Вручную на это не одна неделя уйдет,- я с тоской смотрел на соседнюю деревню за рекой – там, по всей видимости, была Алька, а я не мог даже увидеть её. Она была в Приустье – имении своего отца. Странные старинные названия деревень! Приустье, а моя деревня вообще звалась Заволожки. Алька была рядом- рукой подать. Я скучал по ней, не мог даже передать ей записку – течение в середине реки было таким бурным, что даже крестьяне, у которых были лодки и которые рыбачили на них около берега, не брались переправить туда ни меня, ни записку. Ветерок слабо колыхал густые прибрежные травы. Я поднялся и побрел на стук топоров. На берег спускались густые влажные сумерки. Я все не мог надивиться, как быстро здесь темнело! Еще час назад солнце, висевшее над горизонтом, игриво расцвечивало мир своими яркими лучами и вот, стоило остаться над горизонтом небольшому кусочку солнечного диска, как все вокруг мгновенно изменилось. Воздух наполнился прохладой и ароматами луговых трав, а вокруг в вечерней тишине стали раздаваться один за другим нежно, сливаясь в один хор пение вечерних пташек, стрекотание кузнечиков, тихое посвистывание, шорохи. На небе одна за другой зажигались звезды. Я шел, стараясь ступать как можно тише, подходя к пролеску, выходившему прямо к берегу реки, где мужики укладывали инструмент, собираясь по домам. Вдруг прямо у реки я заметил мелькнувшую в сумерках женскую фигуру. Я приостановился и стал приглядываться. У самого берега, склонившись над водой, девушка собирала что-то в воде. Я подошел ближе. Она обернулась и поднялась, в руках её, еле различимые в темноте, были какие-то мелкие мокрые листочки.
- А, это ты, барин.
- Ксана? Что ты тут делаешь?
- Плывун-траву собираю, барин, для отвара.
- Ты готовишь отвары?
- Тебе же говорили, что я – ведьма,- девушка тряхнула черными, как смоль кудрями и рассмеялась. Я невольно залюбовался – какая красивая. Какая тонкая таллия, высокая грудь, огромные карие глаза, улыбка - обезоруживающая, околдовывающая. Какие ровные белые зубы, легкий румянец на щеках. Её красота была необычной, она не была похожа ни на одну женщину, которую я видел.
- Что, барин, онемел?
- Я…да, нет…я…
- Постой-ка, подойди поближе, да не бойся меня, барин, я тебя не укушу, - она взяла меня за руку и притянула к себе. Пронзительный взгляд, казалось, сверлил меня насквозь. Девушка отшатнулась:
- Да ты не наш барин! - я опешил, молчание повисло стеной, я пытался что-то сказать, но, словно под гипнозом не мог вымолвить не слова.
- Ты наш, да не наш, барин, - она почти шептала,- скажи, что тебе нужно?
- Я…мне…
- Я знаю, - она шептала, приблизившись почти к самому моему лицу, - тебе нужна помощь…
Я словно очнулся:
- Мне…мне просто нужно к жене, на тот берег.
- Любишь жену?
Я промолчал. Словно зачарованный я смотрел на Ксану.
- Хочешь, я тебе погадаю?
- Хочу, - просто ответил я. В данный момент мне просто хотелось быть рядом с ней, смотреть на неё, слышать её тихий голос.
- Идем, - она потянула меня за собой.
По проселку мы вышли на окраину деревни. Там стояла справная изба, не большая, не маленькая, аккуратная, огороженная плетеным забором. Ксана открыла калитку:
- Проходи, барин.
Я вошел в чистый, ухоженный двор. Девушка провела меня в сени. Я прошел через них в избу и огляделся: чистая простая комната, лавка, стол, печка,- ничего, что говорило бы о том, что здесь живет ведьма.
- Ищешь мои котлы да ступу с помелом, Данила Алексеевич?
- Брось, Ксана, ты не ведьма.
- А гадать, зачем пришел, коли не веришь?
- А зачем позвала?
- Гадать и позвала,- она подошла ко мне и, потянув за руку, усадила за стол,- если не веришь мне - сразу уходи.
- Почему-то я тебе верю. А почему ты сказала, что я не ваш барин.
- С виду-то наш, да только есть в тебе, барин, что-то, чего я никак понять не могу. Сиди, барин тихо, молчи, что бы ни увидел, что бы ни услышал, сиди, не шелохнись.
Словно из ниоткуда, на белой скатерти появился хрустальный шар и свеча. Из сеней Ксана принесла пучок какой-то травы. Двигаясь легко, как кошка, мягко ступая вокруг стола, она зажгла свечу, и от нее пучок травы, тихо шепча какой-то древний заговор, закружилась с ними вокруг стола. Душистый дым окутал всю комнату. Я не видел уже ничего, кроме неяркого мерцания пламени и мелькающей тени. Внезапно из клубов дыма прямо передо мной вынырнула Ксана с хрустальным шаром в руке. Шар медленно вращался, девушка смотрела на него, почти не мигая:
- Не наш ты барин, не наш… наш, да не наш. Душа твоя заблудшая в чужом теле, и пути назад тебе нет…
Крупные капли пота выступили на её лбу, она шептала едва слышно:
- Нет тебе пути назад, барин, дорога закрыта. Жена твоя, барин, назад вернется, а ты здесь сгинешь, будешь бродить, как призрак, пока как дым не истаешь, и ждет тебя смерть неминучая, лютая смерть, барин…
Вдруг голос её стал громче, огрубел, она заговорила хриплым утробным басом:
-…и сроку жить тебе, барин, до первого снега, а коли вернуться хочешь, постараться надобно, потому, что если здесь сгинешь – и там умрешь…
Я смотрел на прекрасное лицо гадалки, она не помнила себя, глаза её были закрыты, руки бешено вращали хрустальный шар, кто-то другой управлял ее телом, и кто-то другой говорил за неё, из её уст чей-то чужой голос грохотал:
- Три камня вложи в колыбель колдуньи, открой замок ключом, который не возьмешь силой и не украдешь, а только добром получишь, там будет путь твоей душе назад…
Я вдруг вспомнил мерцающий голубоватый свет в «Стораксе», так внезапно погасший, бледное искаженное гримасой ужаса, лицо профессора, крики « …включайте запасной генератор…» свои мысли, которые пронеслись у меня в голове перед тем, как я отключился : «смерть, это смерть…». Ничего подобного - я не умер, и, напротив, очень даже себя хорошо чувствую в прошлом. Ксана опустила голову на руки, и устало промолвила:
- Ты все слышал, барин, помни каждое слово, помни как молитву, ступай, я устала.
Ноги сами несли меня прочь от окраины. Я был поражен, напуган и не мог разобраться в сумбуре, происходящем в моей голове: если то, что я услышал в избе Ксаны правда, то помоги мне бог, и моя интуиция по поводу этого путешествия в прошлое меня не обманула. Недаром я так отчаянно сопротивлялся всем попыткам Альки отправиться на каникулы куда-нибудь. Но, скорей всего, это просто выдумки, вызванные бурной фантазией Ксаны и её непоколебимой верой в свои пророческие способности. В нашем времени уже не осталось сомнений в том, что все сверхъестественные способности людей – плод их больного воображения и все прорицатели, целители и гадалки – либо жулики, либо больные люди. Если бы что-то пошло не так, меня давно бы вывели из этого состояния, и, потом, навряд ли я чувствовал бы себя так великолепно. Сумбур постепенно утихал и я смог успокоить себя, что все это выдумки Ксаны. Луна ярко освещала деревенскую улицу. Я невольно заглядывал в тускло светящиеся окна - люди жили своей жизнью - укладывали спать детей, накрывали стол к ужину, что-то мастерили. На завалинке около амбара сидели старики и судачили о чем-то. Завидев меня, они разом встали, так быстро как смогли, и склонились в поклоне: