Страница 15 из 27
***
-Волки, говоришь, - я ступал по протоптанной, видимо зверями, лесной тропке за Ксаной.
- Волки, барин, волки. Чащобы у нас нехоженые и звери лютые. Как только ты не побоялся ночевать прямо под деревом.
- А как же ты меня нашла?
- Ведунья я - Ксана рассмеялась,- ворожея, которая знает все. Тебя вся деревня с рассветом искать начала, а ты заплутал - я тогда сразу догадалась, кто за мной следил ночью - вот и отыскала. Не отыщи я тебя – был бы ты обедом для лесного зверя.
- А ты, я погляжу, лес знаешь, как свои пять пальцев.
Ксана пожала плечами:
- Мать моя меня с детства сюда водила – травы да коренья собирать. Я тут как дома.
Мне казалось, мы шли целую вечность, и я еле поспевал за порхающей по тропинке Ксаной:
- Давай передохнем – не привычно мне столько ходить. - я подумал про себя, что нагрузка в спортзале и марафонская пробежка по лесу совсем не одно и то же. Ксана обернулась и кивнула :
- Давай, барин, не то уморишься раньше времени. – Она присела прямо на замшелый ствол поваленной лиственницы, я примостился рядом. Цветочный запах её пушистых волос дурманил мне голову. Мне хотелось сгрести её в объятья и унести на край света. Словно прочитав мою мысль, Ксана улыбнулась и прижала палец к моим губам. Потерпи, барин, потерпи, пока из чащи выйдем – здесь все еще опасно.
- Как же ты не боишься ходить здесь ни днем, ни ночью?
- Ну, ты, Данила Алексеевич даешь! Меня ни зверь, ни птица не тронет - я – часть леса, я его дитя, меня лес охраняет. Так со всеми в нашем роду было. Если где, какая напасть - я всегда в лесу схоронюсь. А вот ты – другое дело…
- Расскажи мне, что произошло с твоей семьей, почему ты одна?
Ксана помрачнела:
- Зачем тебе это? К чему?
Я обнял её и притянул к себе. Она, словно воробышек, вспорхнула ко мне на колени и стала накручивать прядь моих волос на свой палец:
- Вот и подтверждение моих слов, что ты тот, да не тот, барин. Что же, всю жизнь прожил в нашей деревне, а историю мою не знаешь?
- Расскажи, прошу,- я прижался губами к её щеке. Она слегка отстранилась.
- Отец сгорел в горячке за неделю. Прежде он был кузнецом, и у него в подмастерьях и Гришка был. А теперь… Он матушку мою любил очень, а она его. В деревне матушка всех лечила, отец работал, тем и жили. Жили хорошо. Отец хотел выкупить нас у барина. А как только денег собрал и меня выкупил - слег внезапно - мать, что только не перепробовала – не смогла вылечить, а в деревне после того пошли сплетни, что мать отца в могилу колдовством свела. С чего мужик так внезапно помер – был здоровее здорового!
- И что было дальше?
- А дальше деревенский староста собрал сход, и там порешили, что раз она мужа извела, то теперь им всем конец. Её предупредили, она меня в охапку, да к лесу кинулась – только не успела схорониться, – догнали её, раздели донага и повели по деревне. Зима была лютая – её весь день так водили – плевали, волосы на ней рвали,- голос Ксаны дрожал, - я ничего не могла сделать. Если бы я там появилась – со мной было бы то же. Её заперли в заброшенном сарае и подожгли там. Отец твой, старый барин, царство ему небесное её спас. Он матушку на своих руках из горящего сарая вынес, старосту в город в тюрьму отвез, мужиков-зачинщиков высечь велел. «Водить» с тех пор по деревне запретил. А матушка умерла почти сразу после этого – простудилась, да и дыма наглоталась. Мне тогда пятнадцать лет было. Я только через неделю из той землянки в деревню вернулась – да поздно было – матери уже было не помочь.
- А где был я?
- А ты, барин, в царском войске службу вместе с Анисимом нес.
По щекам девушки катились слезы. Было видно, что ей очень тяжело вспоминать об этом. Я обнял её и прижал к себе:
- Успокойся, прости, что разбередил твоё сердечко, прости…
Я целовал её глаза, губы, мне хотелось утешить, успокоить, защитить её. Она была такой хрупкой, беззащитной, так напоминала мне кого-то родного, близкого, и одновременно так волновала мою кровь. Не осталось и следа вздорности, горячности, наигранной агрессии, она больше не была дикой. Я так желал её, как не желал ни одну женщину в жизни, и уже не мог себя сдерживать. Кругом был лес, - прекрасный, девственный, густой. Я любил её, и она отвечала мне любовью. Лес был нашим домом, нашим защитником и покровителем. Лес давал нам силу. Еще долго я не выпускал Ксану из своих объятий. К деревне мы вышли уже за полночь.
***
- Едут! Едут! Деревенские мальчишки вопили во все горло. В деревню чинно вьезжала подвода. На ней сидело пятеро иноков и двое деревенских. Посреди подводы высился огромный сундук.
Словно по сигналу со всех дворов стали стекаться люди. Они бежали к усадьбе с криками «Чашу, чашу привезли!» - народ бежал со всех ног, несли на руках старых и больных. Матери тащили своих детей – все, от мала до велика, собирались во дворе усадьбы. Алька стояла, завернувшись в цветастую шаль, в самом центре двора, вскоре толпа окружила её, оставив лишь проход, по которому подвода подъехала к усадьбе. Средних лет монах сойдя с подводы, подошел к Альке
- Здоровья тебе и твоим близким. Я – отец Михаил. Отец Серафим, настоятель, благословил привезти тебе чашу, Алевтина Александровна. Мы не выносили её на свет божий больше полувека, но у тебя исключительная нужда. Поклон тебе и благодарность за щедрое пожертвование на монастырские нужды. Мы с братьями будем около чаши денно и нощно, поможем во всем, что будет нужно. Вели куда ставить.
- Вот прямо сюда. – Алька указала на центр двора, на котором высился небольшой помост. Прошло больше недели с тех пор, как она виделась с Григорием. Она умоляла его не искать с ней встречи после тех дней, что они провели вместе. Он обещал и сдержал своё обещание. Она выходила вечерами на террасу и слушала, как звенит его молот в кузне. Она радовалась – значит с ним все в порядке и те, кто не верил в его невиновность, не погубили его. Она томилась от желания увидеть его, но не могла рисковать. Ксана не отходила от неё ни на шаг, за исключением пары дней, когда она пропадала где-то, но где – Алька так и не смогла добиться. Подозрение Альки, что настоящим убийцей могла быть Машка, подтверждала Ксана – она выяснила, что из левшей в деревне Машка, да еще пара древних старух. Она уверила, что Григория удастся спасти от наговора с помощью старинной чаши. За два дня до этого она закрылась в своей каморке, и оттуда доносился запах дыма и каких- то снадобий. Сейчас она стояла рядом с Алькой и держала в руках флягу с зельем, которое перед внесением чаши плеснула на ступени помоста.
- Теперь убийца, коли взойдет сюда, сбежать не сможет, - шепнула она на ухо Альке.
Иноки степенно установили чашу на помост и стали наполнять её святой водой, привезенной в больших бутылях, которые они спускали с подводы. Когда та была полна, Алька перекрестилась и, поклонившись, попросила:
- Отец Михаил, пусть каждый поднимется и опустит руки в чашу, а вы спрашивайте.
Тот кивнул и взошел на помост:
- Слушайте люди! Каждый поднимется на помост и, поцеловав честной крест божий, опустит руки в чашу, и когда я спрошу: «ты ли виновен в смертоубийстве Настасьи Селивановой?» даст ответ «Да» или «Нет». Коли вода святая останется хладной – правду сказал, коли вскипит – солгал.
Толпа зароптала:
- Гришку надо бы!
- Пусть Гришка первый!
- Гришку лиходея сюда!
Алька тщетно, взойдя на помост, выглядывала в толпе Григория. Его не было нигде.
- Пошлите за ним, скажите – я зову.
Несколько мальчишек бросились врассыпную в разные концы деревни, кто в кузню, кто в их с Настасьей бывшую избу. Шли минуты ожидания.
Пока суд да дело, пусть соберутся все, кто сюда не пришел – даже дети. Испытание пройдут все.