Борис Годунов

Никто не ведает, откуда Буссов «извлёк» подобные знания, но они — откровенно абсурдны. Возможно, в кругу авантюристов, окружавших обоих самозванцев-проходимцев, немецкий ловец удачи и получил подобного рода «ценные» сведения. Только на секунду представим картину: Царица-вдова Ирина-Александра, надо думать, в своей келье созывает десятки «сотников» и «пятидесятников», призывая их «агитировать» за своего брата! Если даже и не принимать к сведению немыслимую историческую диспозицию, а обратиться к сути сказанного, то и тогда это всего лишь — инсинуация. Оба указанных звания относились к воинский службе: сотник — командир сотни в стрелецком войске, а пятидесятник — командир полусотни. «Агитировать» они ведь могли только среди стрельцов, да в городских низах, которые никакой заметной роли при избрании Бориса Годунова играть не могли. Потому всё это, неизящно выражаясь, всего только «бред чистой воды».

Примечательная деталь: даже Н. М. Карамзин, принимавший на веру все самые немыслимые слухи и сплетни, порочившие Бориса Годунова, постеснялся включить подобный слух в своё повествование. При этом он был абсолютно уверен, что за семь лет до того Борис «смело вонзил убийственный нож в гортань Святого младенца Димитрия, чтобы похитить корону »^^"·. При всей своей недоброжелательной скрупулезности «последний летописец » так и не сумел отыскать признаков «преступной » закулисной активности Годунова в январе—феврале 1598 года.

Однако его неистребимый антигодуновский пафос заставлял писать несообразные вещи. «Где же был Годунов и что делал?» — задавался вопросом Карамзин. И тут же, что называется, без запинки отвечал: «Заключился в монастыре с сестрою, плакал и молился с нею. Казалось, что он, подобно ей, отвергнул мир, величие, власть, кормило государственное и предал Россию в жертву бурям, но кормчий неусыпно бодрствовал, и Годунов в тесной кельи монастырской твёрдою рукою держал Царство!

Непременно возникает уже традиционное в подобных случаях недоумение: откуда сие историографу было известно? Ведь никаких документальных свидетельств такового или даже только каких-то намёков современников на нечто подобное не существует. Чтобы такое написать, надо было, кроме неприязни к Годунову, чем-то располагать, на что-то опираться, делая столь категорические выводы. Карамзин же опирался только на свои предубеждения и буйное воображение, которые в исторических исследованиях совершенно неуместны. Он ведь создавал не художественное произведение, не роман; он описывал реальную историческую драматургию, с подлинными героями и конкретными обстоятельствами. Карамзин наиболее яркий и талантливый пример популяризации предубеждений. А сколько же прочих сочинителей, с творческим масштабом куда меньшим, с научными степенями и без оных, писали и пишут подобную несусветную отсебятину!..

Конечно, многие важнейшие детали событийно-смысловой драматической коллизии Русской истории того момента, по удачному замечанию С. Ф. Платонова, можно реконструировать только «по слову предания». Очень мало подлинных данных, нет подробной хроники событий, хотя общий ход дел и хорошо известен.

В середине февраля 1598 года, через сорок дней после преставления Царя Фёдора, открылся Земский собор, последний в XVI веке^®^. Созыв соборов всегда вызывался каким-то необычным, чрезвычайным поводом, а самым экстраординарным и стал собор 1598 года. Предмет его рассмотрения — отыскание претендента на Престол Государства Российского, а по сути — о призвании на Царство новой Династии.

По словам историка Р. Г. Скрынникова, «избирательная документация Годунова сохранилась». Авторы её старательно описали историю восшествия Бориса на престол, но им не удалось избежать недомолвок и противоречий. Историки до сих пор не могут ответить на простой вопрос. «Сколько людей участвовало в соборном избрании Годунова? — вопрошает историк и далее резюмирует: — Н. М. Карамзин насчитал 500 избирателей, С. М. Соловьев — 474, Н. И. Костомаров — 476, В. О. Ключевский — 512, а современная исследовательница С. П. Мордовина — более 600. Эти расхождения поистине удивительны, ибо все названные ученые опирались в своих расчетах на показания одних и тех же источников. Затруднения вызваны следующими моментами. Сохранилось не одно, а два соборных постановления об утверждении Годунова в царском чине. Если верить датам, то оба документа были составлены практически в одно и то же время. Первая грамота помечена июлем 1598 г. Вторую грамоту писали в том же месяце и закончили 1 августа 1598.

По наблюдению В.О Ключевского, «до нас дошла не подлинная утвержденная грамота 1 августа об избрании царя Бориса с подлинными рукоприкладствами членов-избирателей, а её копия с позднейшими прибавками, переменами в обоих перечнях членов собора и даже с ошибками в воспроизведении имен некоторых рукоприкладчиков. Это мешает точно обозначить некоторые моменты деятельности собора. Так, например, трудно определить, когда составлен был список членов, внесенный в текст грамоты и когда члены прикладывали руки к грамоте.

Указанные неясности в данном случае совершенно несущественны; важно не точное выяснение количества участвующих, а характер самого представительства, но главное — соборное определение, принятое единодушно. Русский историк и теоретик монархии Н. И. Черняев (1853–1910) подробно обрисовал дух соборного волеизъявления: «Из соборной грамоты 1598 года видно, что мнимо избирательный собор был весьма невысокого мнения о своём авторитете и старался исключительно о том, чтобы постигнуть волю Божию. Наши предки твёрдо верили, что Цари поставляются Богом. А гласу народа (а не гласу собора) придавали значение лишь отголоска, проявления гласа Божия. ...Единомыслие всенародного множества, с точки зрения XVI века, не могло быть делом рук человеческих, а могло быть только делом Божественного промысла. Его-то указаний и жаждали в 1598 году люди Московского государства. Поэтому они не допускали избирательных соборов в том смысле, в каком теперь говорится о тех или других избирательных собраниях.

На Соборе были представлены практически все основные группы населения: более ста человек из лиц духовного звания, не менее двух десятков бояр, около двухсот придворных чинов, горожан и московских дворян до ста пятидесяти человек, и «тяглых людей», но не крестьян — несколько десятков. Это был весьма представительный форум «Земли Русской», самый представительный из всех, имевших место ранее.

17 февраля 1598 года Собор «единомысленно» решил: Царём всея Руси должен стать Борис Годунов. Очень важный процедурный момент: никакой «дискуссии», «прений» на Соборе не возникало. Патриарх огласил своё слово, назвал самым достойным претендентом Бориса Годунова, а остальные чуть ли не хором подхватили: «И наш совет и желание то же».

Конечно, были какие-то неясные слухи о «недостойности» претендента на престол. Кланы Романовых и Шуйских вряд ли готовы были принять безоговорочно подобный выбор. Романовы потому, что имели кровнородственную связь с «Домом Рюрика», были «в первой чести», а Шуйские в силу своего родового тщеславия и старых «обид» на Годунова. Как признавал позже «Новый летописец», «князья Шуйские одни не хотели (избирать) его на Царство; познав его, что быть от него людям и себе гонению; они же потом от него многие беды и скорби и утеснения приняли»^^^. Какие «беды и скорби» испытали Шуйские при Царе Борисе Годунове, так навсегда и осталось тайной.

Имелся только один случай опалы, связанный с боярином Иваном Петровичем Шуйскими — личным врагом Бориса Годунова. В 1588 году за соучастие в антицарском заговоре («брачное дело») он был арестован, сослан в Кирилло-Белозерский монастырь, там пострижен и умер в 1588 году при невыясненных обстоятельствах в своей келье от «угара».

В то же время братья — Василий (1552–1610) и Дмитрий (1560–1612) Шуйские — находились в «большой чести» и, можно сказать, благоденствовали при Фёдоре Иоанновиче и при Борисе Годунове. Подвергшись в 1586–1587 годы кратковременной опале, они при поддержке Бориса Годунова быстро восставили свои статусные позиции в высшем эшелоне власти.