Страница 46 из 86
Уклад жизни в Александровой слободе строился на основе строгого устава, напоминавшего монастырский. Можно даже говорить, что это был своего рода прообраз государства-монастыря, который виделся Царю идеальной организацией земной жизни «народа христианского». Обширная территория слободы была окружена каменной крепостной стеной, внутри были различные помещения и три храма.
Опричники давали крестоцеловальную клятву Царю, обещая служить ему всей жизнью и не знаться не только с друзьями, но и с родственниками. Царь и опричники обычно носили черный куколь — наподобие монашеского. День начинался в три часа ночи богослужением в храме, причем «службу исполнял» сам Иоанн Васильевич. Опричники за пределами Александровой слободы имели свои отличия: на шее их лошадей прикреплялись собачьи головы^^^, а на кнутовище — шерстяная кисть, знак метлы. Сие означало, что «царские воины» будут грызть измену и изменников, как собаки, и выметать все лишнее из страны.
Общее число опричников неизвестно, но в период наивысшего расцвета этого царского установления, в 1569–1570 годах, опричный корпус насчитывал менее 10 тысяч человек, а в Опричный двор входило около 1800 человек. Формировался он из людей разного звания, но нет сомнения, что люди «худородные » в нем преобладали. Иоанн в письме одному из опричников Василию (Васюшке) Грязному в 1574 году о том выразился со всей определенность. «Это за грехи мои случилось, что князья и бояре наши и отца нашего стали нам изменять, а мы вас, холопов, приближали, желая от вас службы и правды »^^^.
Обретались в Опричнине и заезжие чужестранцы, которые потом, покинув Россию, написали немало лживого о «русских зверствах» в этой «ужасной» Московии. О своем же участии в «злодеяниях» они старалась не распространяться. Имена «очевидцев-писателей» хорошо известны. Поляк Войтек (Альберт) Шлихтинг, воевавший в армии Сигизмунда II, попавший в плен и перешедший на русскую службу. Ливонские дворяне Иоганн Таубе и Эйлерт Крузе, попавшие в плен и ставшие потом «верными слугами » Царя, а также вестфалец Генрих Штаден^^^ Почти вся часть опричных страниц Грозненианы построена на утверждениях и измышлениях указанных лиц.
Вот только один полностью выдуманный сюжет, который насочинял Альберт Шлихтинг. «У этого тирана (Грозного. — А.Б.) есть много тайных доносчиков, которые доносят, если какая женщина худо говорит о Великом князе тиране. Он тотчас велит всех хватать и приводить к себе даже из спальни мужей; приведенных, если понравится, он удерживает у себя, пока хочет; если же не понравится, то велит своим стрельцам насиловать её у себя на глазах и таким образом изнасилованную вернуть мужу. Если же у него есть решение убить мужа этой женщины, то он тотчас велит утопить ее в реке. Так поступил он год тому назад с одним из своих секретарей. Именно, похитив его жену с ее служанкой, он держал ее долгое время. Затем обеих изнасилованных он велит повесить пред дверями мужа, и они висели так долго, пока тиран не приказал перерезать (петлю). Также поступил он с одним из своих придворных. Именно, захватив его жену, он хранил ее у себя и, после обладания ею до пресыщения, отсылает обратно мужу, а потом велит повесить на балке над столом, где муж ее с семейством обычно принимал пищу. Висела она там так долго, пока это было угодно тирану. Когда он опустошал владения воеводы Ивана Петровича, то в лагере у него были отборнейшие женщины, выдающейся красоты, приблизительно в количестве 50, которые передвигались на носилках. Для охраны их он приставил 500 всадников. Этими женщинами он злоупотреблял для своей похоти. Которая ему нравилась, ту он удерживал, а которая переставала нравиться, ту приказывал бросить в реку»^^^.
Прочие «эпизоды воспоминаний» об Опричнине пресловутых иностранцев подобного же низкопробного свойства. В данной цитации нет ни одного правдивого тезиса! Как же описателей из Европы всегда тянуло на пошлость, «на клубничку»; да ведь без этого книгу в Европе о России и не продашь. Самое печальное здесь то, что у нас, в России, подобные патологические скабрезности некоторые авторы до сего дня оценивают как «документы эпохи». Конечно, это — документы, но характеризующие не Первого Царя, а уровень потребностей и представлений сочинителей-очернителей...
В руководстве Опричниной встречались и люди из высших кругов, которым Иоанн лично доверял: отец и сын Басмановы, князь Афанасий Вяземский-Долгой, Малюта Скуратов (Скуратов-Вельский Григорий Лукьянович), князь Михаил Черкасский. Однако среди опричников доминировали люди незнатного происхождения, простые, мелкопоместные или вообще беспоместные дворяне.
Необходимо особо подчеркнуть, что Опричнина не была введена прямым царским указом сразу же после 5 января 1565 года, когда боярство и священство и «люди прочие» безропотно приняли все условия Иоанна. В середине февраля был созван Земский собор, на котором присутствовали представители и аристократии и «отцы духовные», где Первый Царь выступил с речью. Он сказал, что для «охранения жизни» он намерен учинить «опришнину » с двором, армией и территорией, требуя для себя неограниченных полномочий. Подобные полномочия Царю были единогласно и предоставлены.
Первый удар опричного царского меча пришёлся на знать суздальских родов. В феврале 1565 года были казнены: князь А. Б. Горбатый^"*^ с сыном Петром, окольничий П. П. Головин, князь И. И. Сухово-Кашин и князь Д. А. Шевырёв. Несколько человек было пострижено в монахи, а некоторые семьи лишились своих родовых вотчин и отправлены на новые земли в Казанский край. В своей «Истории о Великом князе Московском» Курбский писал, что Александр Горбатый «происходил из рода Великого князя Владимира и была у них старшая власть над всеми князьями Руси более двух сотен лет. Один из них, князь Суздальский Андрей, владел Волгой-рекой аж до самого моря Каспийского, от него произошли великие тверские князья... »^"*^
Никогда суздальские князья «Волгой-рекой» не владели, но владения их были действительно обширными. Когда их удельные территории перешли в состав единого государства, а сами некогда удельные стали подданными Великого князя Московского, то спесь родовая никуда не исчезла. Древность и знатность рода по понятиям того времени — преимущества общественно бесспорные, неизбежно взращивавшие непомерное честолюбие. Будучи с рождения приобщенным к высшему кругу, Александр Горбатый-Шуйский занимал самые видные должности в Государстве. Его даже превозносили как «покорителя Казани», хотя он командовал в походе только полком, а титула победителя мог удостаиваться только Иоанн Васильевич.
Однако Царь не за чрезмерное самомнение казнил одного из многолетних руководителей Боярской Думы. Царь прекрасно знал другое, незабываемое и непрощаемое. Горбатый был одним из тех, кто все время умалял власть и достоинство Царя. Иоанну передавали, что этого боярина не раз уличали в «непригожих» (непристойных) речах, которые явно выдавали угнездившийся в князе дух противоречия, а значит, и измены.
Иоанн редко объяснял конкретные причины своего гнева; он много раз говорил об «изменах», называл и имена, но никогда не пытался «объяснить», в чём содержательно состояли эти «измены». Последующим же историкам требовалась «мотивация ». Учитывая, что следственные дела об «изменах » как времен Опричнины, так и за другие годы не сохранились, то невольно складывалось впечатление, что это был «чистый произвол», вызванный исключительно «маниакальным синдромом», гипертрофированным чувством «страха», овладевшим натурой Первого Царя. Думается, что всё это — только тенденциозные умозаключения, которые формально как бы «документально» оспорить и невозможно, но которые опровергаются всем строем личности и мировоззрения Иоанна Васильевича. Если же размышлять об Иоанне, игнорируя самого Иоанна, категорически не веря ему, не принимая в расчёт его безусловной Христопреданности, то тогда действительно останется один только «синдром». Но только чей?..
Опричники исполняли суд и расправу над врагами по указу Самодержца, но одновременно творили в разных местах произвол и насилия, формально от имени Царя, но фактически по своей прихоти. Таковых случаев было немало, а Иоанн Грозный воспринимал их как признак своеволия, столь им ненавидимый, как знак непослушания, ведущего к неверности.