Страница 25 из 46
Я кивнул.
— О да, только фотка старая, терпеть ее не могу, но он еще действителен в течение трех лет.
— Отлично! Я займусь билетами.
— Сколько с меня?
— О, не волнуйся. Это папина забота. Он страшно рад, что у меня есть друг не из Брутуса. А еще я думаю, они хотят, чтобы кузен Гарольд тебя изучил, раз они пока сами не могут… во всяком случае, до лета.
— А, так они возвращаются домой?
— После летнего семестра. На три недели. А ты поедешь куда-нибудь?
— Дожить еще надо, приятель. В любом случае, школьные каникулы меня мало касаются, раз я на домашнем обучении. Лучше путешествовать, когда остальные не могут.
Во всяком случае, так говорят.
При свете дня я воспользовался биноклем и прыгнул со своего обрыва на другой, к самой окраине парка. Туда, где начиналось ограждение из колючей проволоки — не имевшее отношения к парку, оно тянулось вдоль границы.
Там же были установлены ловушки на койотов — и старые, и какие-то новые, развешенные вдоль проволоки через каждые тридцать футов. На некоторых висели клочья шерсти, кругом валялись кости.
По другую сторону ограды земля была вытоптана, и паслись овцы. Куча овец.
Я отправился вдоль ограды на север, в том направлении, куда уехали прошлой ночью квадроциклы. Завернув за угол, увидел участок земли, выглядевший точь-в-точь как парк — он не был вытоптан, но там повсюду тянулись колеи со следами шин, с глубокими провалами от выступов на колесах внедорожников. Я повернулся и пошел по следам.
Они уехали по грязной, но довольно ровной деревенской дороге, направляясь на юг, к следующей ограде. По всему периметру местных частных владений были расставлены ловушки. Я подошел к дому, единственному жилому месту на всем ранчо, стоявшему на отдалении.
На почтовом ящике было небрежно написано «Кихо». Квадры припарковали рядом с домом, там же лежали четыре собаки, которые рванули ко мне вдоль забора, с яростным лаем.
Явно недружелюбные.
Я перешел на другую сторону дороги, бросил ветку бухарника перед собой и рядом с домом и прыгнул.
Я взял такси в Ла Крусеситу из Святого Августина. Выглядел я как турист, на голове — здоровенная панама. Говорил только по-английски, и когда таксист меня обсчитал, не стал его поправлять. По виду — ехал на языковые курсы, как и любой другой клиент.
Алехандра говорила по телефону, и пока она была занята, я не стал ее тревожить, рассматривал плакаты на стенах.
Она бросила взгляд на мою одежду и сказала по-английски;
— Секунду, я сейчас закончу! — Я помахал рукой, соглашаясь.
Она обсуждала детали одного из своих экспресс-курсов в курортном комплексе «Шератон», и я слушал, не обращая внимания на смысл произносимого, но жадно вслушиваясь в звучание ее голоса.
Наконец, все было обговорено, она положила трубку и спросила:
— Чем могу помочь?
Я снял панаму и приложил палец к губам. Они вполне могли спрятать в офисе «жучки».
Ее глаза распахнулись, и, не говоря ни слова, она обогнула стол и сжала меня в объятиях.
Я расплакался.
— Ш-ш-ш-ш, — она еще крепче меня обняла, а я заплакал еще сильнее. Через минуту я успокоился, и она меня отпустила. Я взял блокнот, написал на листке: «Где мы можем поговорить?»
Она приняла блокнот из моих рук и написала, где и когда.
Через полчаса мы встретились в лесу у холмов, за церковью, спрятавшись за деревьями, так что каждый проходящий был у нас на виду.
— Никто меня не видел, когда я входила в церковь. Я десять раз прочла «Аве Марию», — сказала она, доставая сумку. — И… я принесла кузнечиков!
Она пошутила.
— Не знаю, что на меня нашло! — сказал я, расправляясь с куриными энмоладас. — Я правда в порядке.
— Я тоже по тебе скучала, — призналась Алехандра.
Я сделал усилие, чтобы сосредоточиться на еде, но чуть было не подавился. Она взялась рассказывать новости — кто у кого родился, о двух свадьбах, как шли дела в агентстве. Многое я уже знал от Консуэло, но не стал ее останавливать. Я просто слушал и смотрел. Через какое-то время, когда я закончил есть, она сказала:
— Ты выглядишь таким крепким! Тренируешься?
— Да, карате занимаюсь.
— А школьные занятия?
— Да, мамочка! Каждый день решаю задачки.
Она склонила голову набок.
— Твой английский изменился. Акцент — он теперь менее американский.
— Ну да, потому что я ошиваюсь в Лондоне.
— Не говори, где! — предупредила она.
— Лондон — большой город, двенадцать миллионов жителей. Но я там не живу.
— А твой французский?
Мы перешли на французский.
— Я все еще делаю письменные задания. В следующем месяце еду в Нормандию. Поработать над произношением.
— Ого, завидую тебе! Я была в Квебеке, и их французский… другой. Французский на Мартинике, в Вест-Индии был хорош. Но в самой Франции — нет, не бывала.
— Через неделю я смогу забирать тебя туда постоянно.
Было видно, что она соблазнилась такой идеей.
— Нет. Может, как-нибудь, когда приятель из «Вилья бланка» свалит, и они перестанут тебя искать. Последний раз, когда я уехала в Мехико-сити, они уже были там, следили, с кем я встречаюсь.
Я почувствовал, как мое лицо окаменело.
— Не волнуйся. Я делаю все как всегда, ну, кроме встреч с тобой. Их я просто игнорирую.
— Консуэло сказала, они обыскали дом.
Я увидел, как ее глаза вспыхнули гневом, потом она улыбнулась.
— Но они же не взяли ничего. Понимаешь? Не как воры.
— Они вторглись в твою личную жизнь.
Она поежилась и коснулась лба.
— Это все еще мое. — Потом провела рукой от меня к себе. — И это еще и наше. — Она собрала бумажный мусор, оставшийся после ланча, умяла его поплотнее и сунула мне в руку. — На, можешь выкинуть. Я вернусь в церковь и помолюсь. Как ты будешь возвращаться?
Я вздохнул.
— Поеду на автобусе до Оахаки, но не до конца. Двадцать километров — безопасно. — Я надвинул шляпу на глаза. — Поняла? Я невидимка.
— Мы можем иногда встречаться. Пусть Консуэло позвонит накануне и скажет: «Кот убежал погулять». Я встречусь с тобой на следующий день.
— Что ж, если кошка гуляет сама по себе, ее могут сожрать койоты. И ей следует поостеречься, — добавил я ворчливо.
Она снова притянула меня к себе.
— Ничего страшного, мы будем настороже.
Когда я вышел из-за кустов у дороги, перед ранчо, собак нигде не оказалось. Было темно, но луна была почти полная, и мои глаза быстро к ней привыкли. Я прыгнул к подъезду, разорвал мешки и вывалил гниющих койотов перед дверью.
Собаки зашлись лаем, но я скрылся за кустом прежде, чем показался первый луч фонаря.
— О, черт! Таша, Линус, Люси, пошли прочь отсюда! — Я услышал глухой удар и визг собаки. — Трей, доставай ружье! Кто-то тут с нами решил поиграть! — Я узнал этот голос: я слышал его, когда они выбрасывали последнего койота.
Я покинул ранчо прежде, чем они принялись беспорядочно палить в ночь. Надеюсь, собаки успели вываляться в падали.
— Ты можешь мне объяснить, почему я это делаю?
Генри протянул руку и поправил на мне бабочку. Белый пиджак был взят напрокат в известном магазине выходной одежды в Льюшеме. Они заставили меня оставить чертовски большую сумму в качестве залога, поскольку у меня не было кредитной карты.
— Чтобы познакомиться с девчонками, повеселиться. Познакомишься с Тришей.
Он предупредил меня всего за два дня. Думаю, если ваша школа находилась бы в здании георгианской эпохи с блистательным бальным залом, вы бы тоже обязательно устроили блистательный бал. Это мероприятие называлось Зимний бал Святого Варфоломея.
— Я бывал на таких не раз, когда поступил в Святого Брутуса, но почти все время подпирал стенку. А теперь Триша с подружками отпросилась из школы Святой Маргарет, чтобы приехать к нам на бал. Будет весело.
Мы ждали Тришу на Пэддингтонском вокзале у бронзового памятника Изамбарду Кингдому Брюнелю. Мои волосы топорщились на затылке. Я это чувствовал. Я все пытался их пригладить, но Генри сказал: