Зовут его Валерка

— А у тебя много троек? — спросил Валерка.

— Нет, только одна была, и то я её сразу исправила. Так что этот тип всегда стоит вон в том углу лицом к стенке, А сегодня я их обоих пригласила к себе на день рождения.

— Ната, зови гостей к столу, — сказала тётя Катя.

Натка неожиданно закружилась по комнате и закричала:

— Ребята, до чего вы все хорошие, как я вас люблю!

Натка всех зовёт «ребятами», даже папу с мамой.

Весело было на Наткином дне рождения, а сама Натка смеялась больше всех. Она смеялась даже тогда, когда было совсем не смешно, и все время повторяла:

— Кошмар, как хорошо!

Валерка никак не мог понять, почему она так говорит. Ведь если ей хорошо, так это же не кошмар.

На следующий день Натка не пришла на площадку.

Валерка побежал к ней, чтобы выяснить, в чём дело. У Натки было озабоченное лицо, она то и дело смотрелась в зеркало и всё время твердила:

— Нет, не так, совсем не так.

— Что — не так? — спросил Валерка.

— Фотографироваться мне надо. Понимаешь?

Натка складывала документы в сумочку, подаренную Валеркой.

— Ну, мне пора, — говорит она.

— Можно, я с тобой пойду?

— Пойдем, — соглашается Натка.

В фотоателье никого нет, и Натку сразу пригласили сесть в кресло. Фотограф закрыл голову чёрной тряпкой, долго целился в Натку своим большим аппаратом на трёх деревянных ногах. Потом подошёл к Натке, приподнял ей голову, ещё раз посмотрел на неё из-под тряпки и сказал:

— Так, хорошо. Сидите не шевелитесь…

Натка и так не шевелилась. Валерке показалось, что щёки у неё надулись.

— Не надувайся, — сказал он.

Натка быстро взглянула на него и едва заметно улыбнулась.

— Внимание! — сказал в это время фотограф и снял с аппарата какую-то крышечку.

Потом, как фокусник, он описал в воздухе круг рукой и снова надел крышечку на место.

— Вы свободны, — сказал фотограф, — завтра будут фотокарточки.

На следующий день Валерка увидел фотокарточки. Они были маленькие, с белым полукруглым уголком. Натка смотрела смеющимися глазами, и на губах у неё играла едва заметная улыбка.

— Хочешь, я тебе одну подарю? — предложила Натка.

— Хочу.

Она аккуратно отрезала ножницами одну фотокарточку и надписала на обороте: «Братишке моему. Мне 16 лет».

Потом они вместе ходили в паспортный стол, долго стояли в очереди в полутёмном коридоре, только лишь для того, чтобы сдать документы для получения паспорта.

В этот же день они сдали и Джеррины документы. Там очереди не было, и всё было просто. Мужчина в гимнастёрке предложил им сесть и, пока просматривал Джеррнны бумаги, всё время шутил.

— Значит, для пограничников собаку готовишь?

— Я Джерри никому не отдам, — возразила ему Натка.

— А что ты будешь с ней делать?

— Обучать буду.

— А ты умеешь?

— Нет, — созналась Натка, — но я научусь, я уже и пособие купила.

— Ну, тогда всё в порядке. Только ты на всякий случай приводи её к нам на площадку — там у нас хороший инструктор есть, он тебе поможет дрессировать твою собаку.

С инструктором Натка встретилась в этот же день и пришла от него совсем разочарованная.

— Ты представляешь, — пожаловалась она Валерке, — он сказал, что Джерри ему пока не нужна, и велел завтра прийти мне самой. «Я, говорит, вначале тебя буду дрессировать».

— А как же Джерри? — удивлённо спросил Валерка.

— Он сказал, что собак начинают обучать после восьми месяцев, а пока велел приучать её ходить на поводке рядом с хозяином, ну и к некоторым командам: «Фу! Сидеть!»

Но больше всего была огорчена Натка, когда получила свой паспорт. Она пришла домой, положила его на стол и заплакала.

— Ты почему плачешь? — спросила её мама.

— Я думала, что это будет так, как в кино или по телевизору; там все были такие счастливые, когда получали паспорта. Ведь это бывает раз в жизни! А он сунул мне паспорт и даже не взглянул на меня,

— Успокойся, — сказала мама, — мы обязательно отметим получение твоего паспорта. Не стоит так огорчаться из-за одного бездушного человека.

— Я не одна там была, Ира тоже плакала.

— А вы бы не плакали, а взяли да написали письмо в газету и расчихвостили этого бюрократа.

У Натки гневно сверкнули глаза.

— И напишем, вот увидишь — напишем! Мы скажем, что мы шли туда как на праздник, а нам испортили всё настроение. Мы скажем, что так нельзя поступать в городе, который борется за звание коммунистического.

ИЗВИНЯЮТСЯ ЛИ ВЗРОСЛЫЕ?

Ну и день сегодня выдался! Даже поиграть не с кем. Женька, не сказав ни слова, куда-то запропастился. Маринку наказали, и она сидит дома.

Валерка так и не знает, за что её наказали. Она была такая сердитая, что он сразу же ушёл от неё.

На площадке тоже, кроме Гальки да Витьки, никого не было. Они сидели на качелях и болтали всякую ерунду.

— Мне мама купила шорок штук «мишек», — хвастала Галька.

— Дай мне одну, — клянчил Витька.

— Хитрый будешь! Шамой мало.

Валерка постоял около площадки и ушёл домой.

Он достал из-под кровати Толькину шпагу, встал перед зеркалом и начал фехтовать сам с собой. Но это занятие ему вскоре наскучило.

Толька так и не приезжал из совхоза. И что он там сидит?

Вечером пришла с работы тётя Лена, а следом за ней и дядя Саша. Он обещал Валерке, что пойдёт с ним на спортплощадку смотреть игру в городки.

Валерка с нетерпением ждал, когда дядя Саша умоется и переоденется.

Но дядя Саша был какой-то неразговорчивый, плохо ел.

— Ты что сегодня ковыряешься в тарелке, как Валерка? — спросила его тётя Лена. — Не нравится, что ли?

Дядя Саша отложил в сторону вилку и встал из-за стола.

Тётя Лена удивлённо на него посмотрела. Валерка тоже перестал есть. Таким он дядю Сашу ещё не видел.

— Может быть, ты скажешь, что с тобой произошло? — снова спросила тётя Лена.

— Да так, ничего, — неохотно буркнул дядя Саша.

— Если тебе не нравится, как я приготовила, — обиженно сказала тётя Лена, — можно сходить в столовую.

— Ты тут совсем ни при чём.

— Так в чём же дело, могу я узнать?

— Я ухожу из цеха, — раздражённо сказал дядя Саша.

— Что, переводят?

— Нет, сам. Завтра подаю заявление.

— И куда же ты?

— Не знаю ещё. Подумать не было времени.

Тётя Лена пожала плечами.

— Несерьёзно это как-то, Саша. Ну что там у тебя случилось?

— А ты бы как поступила на моем месте, если бы тебе в душу наплевали? — горячо заговорил дядя Саша. — Я больше года добивался для цеха новых насосов, выколачивал их где только мог. Еле-еле убедил Петровича, чтобы он оказал мне помощь. И вот, когда получил насосы, вызывает меня директор и велит их передать Милану. Видите ли, у Милана цех под угрозой остановки, а на меня им наплевать.

— А у тебя тоже цех под угрозой остановки? — спросила тётя Лена.

— Нет ещё, но будет.

— Знаешь, Саша, а я сегодня была у Милана. Там действительно очень тревожная обстановка.

— А мне какое дело до вашего Милана? — повысил голос дядя Саша. — Я знаю свой цех и отвечаю за свой цех. Я знаю, что мне нужны насосы, и меня абсолютно не интересует, что нужно вашему Милану. Надо ему было заботиться раньше, а не ждать, когда получит эти насосы его сосед. Если хочешь знать, это нечестно с их стороны.

Дядя Саша горячился, размахивал руками, а тётя Лена была спокойна.

— Саша, и ты бы сходил к Милану да посмотрел сам, — предложила она.

— Нечего мне там делать! Я достаточно в своём цехе торчу.

— Знаешь, Саша, мне кажется, ты неправ.

— Что, и ты с ними заодно?! — взрывается дядя Саша.

Но тётя Лена невозмутима.

— Ты поставь себя на место директора, — спокойно говорит она, — и подумай, что бы ты стал делать, если бы у тебя один из цехов был в прорыве.

— А я не хочу ставить себя ни на чьё место. Я знаю своё место и свой цех. И ещё раз тебе повторяю: мне до них нет дела.