Страница 34 из 46
— Неужели?
— Иначе нельзя. Я — санитарная комиссия.
— Чего нос наморщил?
— Больно сладко пахнет. Что там, в свёртке?
— То, что зимой и летом одним цветом одето. Угадал?
Где уж тут угадать? Но он не сдаётся:
— А в мешке что?
— «Фонарики-огоньки, золотые светляки, пушки-хлопушки, мельницы-вертушки, уточки, дудочки, караси да удочки, леденцы, бубенцы, два козла, три овцы, орех — больше всех, всем орехам орех! Музыка, танцы, весело, тесно, что кому достанется — неизвестно» [10].
А у самого зубы так и сверкают в улыбке.
«Насмехаться вздумал? Ладно, уйду я от тебя. Оставайся один».
Молча сунул Миргасим ноги в валенки, руки — в рукава шубы, подхватил шапку и хлопнул дверью.
Глава тридцать шестая. Длинный язык
Выскочил Миргасим на крыльцо, а народу у крыльца собралось — и не сосчитать, человек десять, не меньше.
— Миргасим, это правда, что дядя Мустафа живой вернулся?
— Ноги целы?
— А руки?
Ах, как любит Миргасим поговорить!
— Руки все как есть у него целы, и ноги все на месте.
— Насовсем пришёл или на побывку?
— Пришёл, конечно, насовсем, с вещами, с мешком, со свёртком. Плохо ему дома, что ли? Повоевал, и довольно. Пусть другие теперь воюют. Больше всех ему надо, что ли?
Почему все вдруг замолчали? Почему спешат уйти от Миргасимовой избы?
Только ребятишки остались да Абдракип-бабай.
— Эх, Миргасим, Миргасим, — говорит старик, — до чего же язык у тебя длинный! Язык, он, конечно, без костей, но на то зубы даны, чтобы держать его за зубами. А ты своим языком уже и зубы передние вышиб… Для чего болтаешь о том, чего не знаешь? Разве твой брат трус? Дезертир? Подлый человек?
И пошёл в Миргасимову избу. Жаловаться, что ли? На всякий случай Миргасим бежит от избы подальше. Ребята — за ним.
— Тебе дядя Мустафа что к Новому году привёз?
— Что мой брат привёз мне? — И вот длинный язык уже работает, говорит, говорит: — Брат мой Мустафа привёз мне фонарики-огоньки, золотые светляки, пушки-хлопушки, мельницы-вертушки, уточки, дудочки, караси да удочки, два козла, три овцы, орех — больше всех, всем орехам орех! Музыка, танцы, весело, тесно, что кому достанется — неизвестно!
— Врёшь ты, должно быть! — сомневается Фаим.
— А ещё привёз он то, что зимой и летом одним цветом одето.
— Сказать всё можно, — спорит Фаим, — слова денег не стоят.
— Не веришь? — И, прежде чем Миргасим успел подумать, язык уже сработал: — Хочешь, покажу?
Сказал — и сам испугался: «Как это — покажу? А если брат Мустафа скажет «чёрт возьми!»?
— Покажешь? Пошли к нему, ребята!
И вот, когда казалось, уже нет Миргасиму спасения, Фарагат сказал:
— Глядите, Фатыма-апа идёт! На ней шаль новая, красивая…
Она шла не спеша, лицо бледное, ресницы опущены.
«Голова у неё болит, что ли?» — подумал Миргасим, и пришли ему на память слова песни, что Мустафа весною пел для неё:
Глянул на учительницу, но попридержал на этот раз свой язык, не посмел запеть вслух. Подумал:
«Похоже, что у самой теперь заноза в сердце».
Учительница направилась к школе.
— Ап-па! — вдруг закричал Темирша. — Ап-па! — и пустился вдогонку, загребая снег длинными ногами в большущих сапогах. — Ап-па! Д-дядя М-м-мустаф-фа приехал. Н-н-на-авсегда. П-п-пускай, г-г-г-оворит, др-руг-г-ие повоюют.
Она обернулась:
— Интересно, где твоё «здравствуйте»?
А голос у неё такой, как был, когда впервые в свой класс вошла. И лицо ну точно как у той учительницы на плакате.
Она взялась уже за скобу школьной двери, но усердный Темирша не отставал:
— Ап-па, м-мы к М-миргасиму ид-дём! Айда с нами!
Миргасим не смеет взглянуть на неё:
«Неужели поверила, что Мустафа трус, дезертир, подлый человек?»
Он совсем приуныл, хоть плачь.
«Почему у всех людей язык как язык, а у меня у одного такой длинный?»
— Подождите, мальчики, минутку, — говорит апа и заходит в школу.
Золотистые резные наличники школьных окон отбрасывают на стёкла длинные сизые тени. Тенями исчерчен снег, и на нём то вдруг вспыхнет яркая точка, то погаснет. Это играют лучи света, пробиваясь сквозь щели в плетнях и заборах.
Фатыма-апа вынесла из школы стопку тетрадей:
— Пожалуйста, передайте Наиле, она в библиотеке.
Миргасим берёт тетради:
— Ох, какие тяжёлые! Должно быть, тут полно двоек.
— Нет, они совсем ещё чистые. Быстрее ветра бегите, Наиле белая бумага очень нужна, срочно!
— А п-почему м-мы сегод-дня н-не учим-мся? — интересуется Темирша.
— Потому что в школе малышам сегодня места нет. Там старшеклассники делают снег, развешивают звёзды и луну.
Сказать сказала, будто загадку загадала. Головой кивнула, рукой махнула, ушла и дверь за собой притворила. От сапожек её следы остались на заснежённом крыльце. От слов её удивительных даже Фарагат призадумался, даже Фаим смутился.
— Про звёзды эти и луну я давно слыхал, — вспомнил Миргасим.
— Ну?
— Да я ничего не расслышал, Асия девчонкам на ухо шептала.
— Плохо быть первоклассником, — говорит Фаим, — у каждого от тебя секреты, всякий загадывает тебе загадки.
— Скоро всё разгадается, — пообещал Абдул-Гани, — в библиотеку придём и узнаем.
— Думаешь, Наиля скажет?
— А как же! Брат я ей или нет?
— Не скажет — тетрадей не получит, — решил Миргасим.
Библиотека теперь нисколько не похожа на тот чулан, куда Миргасим заскочил в свой первый школьный день. В окне вместо фанеры стоит стекло, на стенах полки, на полках книги, между полками портреты, картинки. На подоконнике цветы, посреди комнаты стол.
А на столе пакетики, пакетики… Что в них?
Но не успел Абдул-Гани и шагу ступить, как Наиля кинулась к столу, защищая, словно курица цыплят, эти свои пакетики от любопытных глаз.
— К столу не подходите, не смейте! Марш отсюда!
Руки у неё в разноцветных пятнах, одна щека синяя, другая зелёная. На полу, на подоконнике, на скамье — всюду, куда ни глянешь, кисти, банки с водой, листы бумаги, перепачканные краской.
Миргасим высоко над головой поднял пачку тетрадей и, оттолкнув ребят, двинулся к столу.
— Ни шагу дальше, — приказала Наиля. — Положи тетради на пол и уходи.
— Не дадим тетрадей, не уйдём. Сначала покажи пакеты! — Миргасим плечом оттолкнул её от стола, протянул руку к пакетам.
Наиля вдруг подняла банку с водой и плеснула на Миргасима. Ребята подхватили разлетевшиеся тетради, сложили их на полу, как Наиля велела, и убежали. Но Миргасим остался:
— Никуда я не уйду. Я замёрз.
— Ничего! На бегу согреешься, — и вытолкала его за дверь, — беги, догоняй своих.
Глава тридцать седьмая. Будь что будет
— Фатыма-апа к Насыровым спешит, — заметил глазастый Фарагат. — Должно быть, на репетицию.
В эту минуту дверь избы Насыровых отворилась. На крыльцо вышел рослый солдат в ватнике, в стёганых штанах, в валяных сапогах. На голове ушанка с красной звёздочкой.
Увидал Миргасима, подмигнул ему:
— Что такое зимой и летом одним цветом, угадал?
Миргасим только хотел ответить, но Мустафа уже спрыгнул с крыльца и кинулся навстречу учительнице:
— Здравствуйте, апа.
— Здравствуйте…
А мальчишки стоят вокруг и смотрят, и слушают, ждут: о чём сейчас солдат и учительница будут говорить?
Но оба они стоят молча.
— Абдракип-бабай в правление идёт, — сообщает Фарагат.
— Это он насчёт пайка для Асии, — говорит Фаим.
— Я обещал старику помочь, — спохватывается Мустафа, — он заказал телефонный разговор с Казанью.
10
Стихи Е. Тараховской.