Оковы прошлого

—Ладно, обещаю.

Это было бы правильным решением, учитывая, что вариантов не так уж много. По крайней мере, таких, которые соответствуют твоим умениям и характеру.

Успешный коммерсант, Давид умел убеждать. Он приложил немало усилий, чтобы сломить оборону Альбана.

Мой зять через полгода выходит на пенсию. Шести месяцев тебе как раз хватит, чтобы закончить ремонт. Да и твой «шаббат», признаю, вполне тобой заслуженный, подойдет к концу. К тому времени ты сам будешь рваться на работу.

Я и сейчас не против, Давид. Просто это не та работа, которой мне хотелось бы заниматься.

Не та работа? Да у тебя полетов будет выше крыши! Коммерческие рейсы, частные перелеты — за последний год они перевезли сто пятьдесят тысяч пассажиров, представляешь? Конечно, аэропорт Довиль — Сен-Гатьен-де-Буа — это не Руасси — Шарль-де-Голль, но и не деревенский аэроклуб. У них есть даже спутниковая метеостанция!

Я знаю, знаю. Мы с твоим зятем дважды встречались, он все мне подробно рассказал и охотно отвечал на вопросы. Но в глазах Торгово-промышленной палаты, которая руководит этим аэропортом, я далеко не идеальный кандидат.

—Давай с ними встретимся и ты предложишь свою кандидатуру.

У меня нет нужной квалификации.

Так получи ее, и дело с концом!

Давид стукнул кулаком по столу, и Альбан вовремя подхватил свой пустой бокал. К счастью, посетителей в баре было немного, а бармен за стойкой из красного дерева и глазом не моргнул.

Вряд ли в ближайшее время тебе предложат что-нибудь получше, — заключил Давид. — Еще по бокалу?

Нет, мне пора возвращаться.

Они еще немного поспорили, выясняя, кто оплатит счет, и вышли на улицу.

Обожаю этот отель, — вздохнул Альбан. — «Normandy» — сердце Довиля. В детстве я мечтал зайти и посмотреть, какой он внутри, но родители никогда нас сюда не водили.

Решено — брачную ночь вы с Валентиной проведете в «Normandy»!

Эта шутка не вызвала у Альбана и тени улыбки. Он попрощался с Давидом и поспешил к своему «твинго». Со вчерашнего вечера Валентина занимала все его мысли — он пытался понять, что ее так расстроило. Может, причина в том, что он уделял ей слишком мало внимания, с одной стороны, занятый ремонтом, и, с другой, потрясенный неожиданным известием о болезни матери? Да, временами, погрузившись в размышления, Альбан ничего не замечал вокруг, но без злого умысла — он просто не хотел взваливать на плечи Валентины свои проблемы! Он привык ни с кем не делиться мыслями и заботами. Единственным человеком, кому он мог довериться, была Жозефина, да и то последний откровенный разговор между ними состоялся, когда Альбан был подростком. Независимость и одиночество вошли у него в привычку: он всегда сам решал свои проблемы, никогда не посвящая в них женщин. Тем более он не хотел беспокоить женщину, которую любил, а ведь именно в этом его Валентина и упрекнула.

Альбан ехал медленно, надеясь, что созерцание живописных пейзажей поможет ему прояснить мысли. Обычно ему казалось, что вокруг слишком зелено из-за густой роскошной травы или, наоборот, слишком серо из-за налитого свинцом неба и синевато-серого моря, но сегодня, несмотря на приближение зимы, природа была великолепна.

Поворачивая к вилле, он испытал странное чувство — радость, смешанную с тревогой. Солнце и природа наполняли душу радостью, а отсутствие Валентины — смятением.

Два дня... Она сказала «два дня», значит, завтра вечером вернется. Или в пятницу утром.

Альбан поставил свой автомобиль так, чтобы не загромождать подъездной путь для грузовиков, подвозивших расходные материалы, и, перед тем, как выйти из салона, в десятый раз за утро посмотрел на свой мобильный.

Позвони, — прошептал он. — Пожалуйста!

Стоя у окна своей кухни, Жозефина знаком пригласила его войти, поэтому Альбан направился к флигелю.

Я тебя поджидаю, — пояснила пожилая дама. — Мне нужна твоя помощь. Никак не могу разобраться с этими счетами!

На столе Альбан увидел гору бумаг и открытую чековую книжку. Жозефина каждый раз пыталась разобраться во всем самостоятельно, но в итоге запутывалась. В течение многих лет ей помогал именно Альбан, поскольку с Жилем иметь дело она отказалась, заявив, что, когда речь заходит о деньгах, ее старший внук становится ужасным занудой. В перерывах между полетами Альбан, приезжая на выходные в «Пароход», разбирал ожидавшие ответа письма, выписывал чеки, объяснял, что делать с приходящими по почте межбанковскими платежными документами.

Да, я совсем забросил твои дела, бедная моя Жо! Мне стыдно. Почему ты не напомнила мне раньше?

Теперь, когда ты живешь здесь, я все откладываю на завтра, говорю себе — «не сейчас, это может подождать», — с улыбкой призналась Жозефина.

Они сели рядышком, и Альбан стал сортировать почту в зависимости от срочности.

Почему ты не платишь по счетам сразу, когда они приходят?

Потому что не знаю, хватит ли денег на моем счету. Я не могу понять, что мне пишут из банка. С тех самых пор, как они перестали обозначать сумму в франках!

Альбан взял последнюю выписку, изучил ее, сверился с корешками чековой книжки. Жозефина получала небольшую вдовью пенсию, и у нее не было другого имущества, кроме виллы. При виде этих счетов у Альбана часто сжималось сердце. В глазах общества Жо была женщиной, которая никогда не работала и не платила взносов. Просто супруга некоего Антуана Эсперандье, разорившегося владельца фарфоровой фабрики. Но для своей семьи Жозефина была опорой, не больше и не меньше. Скрывая от всех несовершенства невестки и сына, она вырастила троих внуков, а потом, пережив смерть Феликса и Маргариты, еще много лет со всем справлялась без посторонней помощи. Когда у Антуана начались финансовые трудности, Жозефина отказалась от помощи горничной. Имея на попечении трех подростков, переворачивавших весь дом вверх дном, она никогда не жаловалась и на все проказы смотрела снисходительно. Превосходная хозяйка, до самой смерти Антуана она все тянула на себе, не ожидая ни от кого благодарности. На смену величию часто приходит упадок: так и Жо, которая в восемнадцать лет считалась одной из самых богатых невест, в восемьдесят четыре оказалась на грани нищеты.

Жо, калькулятор еще работает?

В свое время Альбан подарил ей калькулятор с крупными кнопками, чтобы пересчитывать евро в франки.

Берешь банковскую выписку и смотришь на верхнюю цифру — это остаток на счете. Вносишь ее в окошко калькулятора... Вуаля! Ты знаешь, сколько у тебя денег.

Но, увидев цифру, он каждый раз расстраивался. Ему хотелось помочь бабушке, но так, чтобы она об этом не узнала. Они с братьями оплачивали все счета за «Пароход» и могли бы заплатить за электричество и телефон во флигеле Жо, ведь это совсем немного.

Так... Налог на жилье платим мы, это — тоже, и это... Послушай, лучше будет, если я все заберу и посмотрю на свежую голову.

—А чем занята твоя голова? — с улыбкой спросила Жо.

Ничем особенным. И вообще, я хочу есть. Угостишь меня обедом?

А Валентина?

Она на два дня уехала в Париж.

Его голос предательски дрогнул, и Жозефина внимательно посмотрела внуку в глаза.

Вы случайно не поссорились?

Скажем, у нас вышло маленькое недоразумение.

Вот как? Мне Валентина показалась очень понятливой. И она тебя обожает.

Валентина считает, что я слишком скрытный.

И она абсолютно права! — воскликнула пожилая дама. — Ты не умеешь делиться проблемами, все держишь в себе.

А ты разве не такая?

Альбан решил воспользоваться так кстати подвернувшимся предлогом.

Ты разве не такая? — повторил он. — Почему ты никогда не рассказываешь нам о наших родителях?

Не ответив на вопрос, Жозефина встала и направилась к плите.

Я приготовлю тебе сырное суфле.

Жо!

Ну что? — нервно отозвалась она. — Что именно ты хочешь узнать? Они умерли, Альбан, пусть спят спокойно! И меня, старуху, пожалей.

Альбан открыл было рот, чтобы рассказать ей о находке Луи, но передумал. Если Жозефина рассердится на детей Жиля, это будет несправедливо. Можно, конечно, соврать, что это он нашел бумажник, но, если поразмыслить, зачем приставать к ней с расспросами, ведь она давным-давно решила молчать? Со вздохом сожаления он отказался от своего намерения.