Оковы прошлого

Блинчики! — воскликнула, входя в кухню, Софи. — О Жозефина, что будет с моей фигурой?!

Ты такая же толстая, как травинка на лугу! Тебе нечего бояться, — возразила пожилая дама.

Но Софи ее не слушала. Смерив Жиля пронзительным взглядом, она спросила:

Почему ты меня не подождал? Мы могли бы спуститься вместе!

Несмотря на уверенность в себе, присущую успешному адвокату — специалисту по хозяйственному праву, Жиль всегда и во всем соглашался с женой, — по крайней мере, так казалось со стороны. Вот и сейчас в ответ на ее вопрос он пробормотал что-то в свое оправдание. Коля между тем взял кофейник и стал наливать кофе в чашки.

Командир Альбан Эсперандье и его экипаж желает вам приятного полета! — пропел он с шаловливой улыбкой.

Шутка была не новой, но с недавних пор Альбан перестал быть пилотом, и ему больше никогда не суждено было поднять в воздух авиалайнер компании «Air France».

Мой бедный Коляʹ, твои шутки — просто шедевр дурного вкуса, — бросила ему Софи.

Удивленный, Коля смутился, потом посмотрел на брата.

Эта тема под запретом, Альбан?

Конечно, нет.

Они все летали на самолете, пилотируемом Альбаном, и были счастливы побывать в кабине пилотов и почувствовать себя привилегированными пассажирами. Жиль и Коля во время этих полетов испытывали гордость, к которой примешивалась толика зависти к брату. Они завидовали его униформе, его ответственной должности. Завидовали тому, что он побывал во всех уголках планеты и одержал бесчисленное количество любовных побед. До тех самых пор, пока год назад авария не положила всему этому конец.

Оставь в покое сковородку и сядь, — сказал Жиль Жозефине. — Нас тут не полк, мы столько не съедим.

Он усадил бабушку в ротанговое кресло, которое братья принесли в кухню специально для нее. Сами они предпочитали сидеть на длинных деревянных скамейках, к которым привыкли с детства. Сидя на этих скамьях, им случалось и драться, и ночи напролет играть в карты...

—У меня тут смета, составленная мастером по отоплению, — объявил Альбан. — Глянешь — и дрожь берет.

Бойлер уже давно работал на честном слове, но его замену они каждый год откладывали.

Никаких разговоров о деньгах за завтраком! — протестующе заявила Софи.

Она сердито тряхнула светлыми кудрями и потянулась к тарелке с блинчиками. Ее покрытые лаком ногти, прическа и шитый шелком пеньюар были одинаково безупречны.

Наоборот, только за завтраком мы можем поговорить о делах, ведь дети еще спят, — наставительным тоном возразил Жиль.

Если речь заходила о делах, заставить его замолчать было невозможно — присущее всем адвокатам краснобайство брало верх.

Определись с приоритетами, — посоветовал он Альбану. — Котел, крыша...

Страшный грохот в одной из труб прервал его на полуслове, и Коля, смеясь, продолжил за брата:

Трубы, канализация! Наверное, труба гремит, потому что моя жена как раз отправилась в душ.

Приоритеты? Ладно, — согласился Альбан. — Но ведь это не срочно.

Ты в этом ничего не смыслишь. Вызови, по крайней мере, кровельщика. А еще лучше — архитектора, я заплачу за консультацию.

«Я заплачу» — одна из любимейших фраз Жиля. Он привык хорошо зарабатывать, поэтому с удовольствием тратил деньги на дорогие украшения для Софи и изысканные рестораны.

Архитектора? Это смешно, — отрезал Альбан. — Скорее уж прораба, который смог бы организовать работу нескольких мастеров, если мы решим сразу починить и отопление, и трубы, и крышу.

По правде говоря, было бы просто замечательно нанять целую армию мастеров, которые вернули бы «Пароходу» блеск, каким он отличался в Прекрасную эпоху[1]. Прежде чем принять решение, Альбан долго об этом думал. За четырнадцать лет службы в «Air France» он сумел накопить некоторую сумму, но этих денег было недостаточно для того, чтобы купить квартиру в Париже, особенно сейчас, когда недвижимость так подорожала. Он еще не знал, чем теперь будет заниматься, поэтому на постоянный доход рассчитывать не приходилось. Посему решение судьбы «Парохода» было отложено до лучших времен. Но мысли Альбана постоянно возвращались к старому дому, и однажды он рассказал о своих планах Валентине, женщине, которую любил больше всех на свете. Теперь, оглядываясь в прошлое, он отдавал себе отчет в том, что скорее ожидал негативной реакции, чем боялся ее. Если бы Валентина отреагировала на его слова сдержанно, Альбан без малейшего сожаления отказался бы от идеи возродить дом детства, потому что не был уверен, что это ему по силам. Наверное, он слишком привык к жизни в городе и к постоянным разъездам, чтобы с легкостью согласиться променять все это на малоподвижное существование в просторной лачуге, затерянной в нормандской глуши. Однако, вопреки его ожиданиям, Валентине эта идея пришлась по душе. Они вместе провели на вилле всего три или четыре уик-энда, но женщина заявила, что обожает этот дом и прекрасно смогла бы жить там много-много лет. Она сказала, как ей надоел Париж, шум, стрессы, грязный воздух, мусор и сумасшедшие цены. Она переводчица и с одинаковым успехом может работать где угодно, поэтому готова хоть сегодня собрать чемоданы и уехать с ним. Такой энтузиазм ошеломил Альбана. Отношения у них были страстные и вместе с тем ни к чему не обязывающие, и о том, чтобы жить вместе, Альбан и Валентина никогда не говорили. Несколько месяцев назад, когда он завел речь о браке, она только беззаботно рассмеялась, не дав ему никакого ответа.

Альбан? Альбан!

Придя к выводу, что его слова пропускают мимо ушей, Жиль вышел из себя.

Черт побери, я говорю о серьезных вещах! Хотя бы сделай вид, что слушаешь!

Софи не хочет, чтобы мы за завтраком говорили о денежных делах, — напомнил ему Альбан.

Да мне плевать, чего хочет... — начал было Жиль и осекся. — Извини, дорогая. И все же нам нужно принять решение сообща, чтобы все было по справедливости.

Ну, написать пару-тройку цифр на бланках с реквизитами вашей конторы для тебя ведь не проблема? — шутливо спросил Коляʹ.

Если бы дело было только в этом! У меня есть дети, у тебя и у Альбана они тоже могут появиться, поэтому не будем все усложнять.

—Я думал, в семье все дела решаются полюбовно, разве нет?

Шутишь? Именно в семьях случаются самые жуткие ссоры, именно родственники сводят счеты самыми отвратительными способами. Бедный мой Коля, если бы ты только знал, как...

Не дав разгореться спору, в разговор вмешалась Жозефина.

Было бы о чем спорить, — сказала она слабым голосом. — Поверьте, дом того не стоит. Если бы вы спросили моего мнения вместо того, чтобы ставить меня перед фактом...

На ее лице было написано огорчение, совсем как в те дни, когда они, будучи детьми, устраивали какую-нибудь шалость.

Ты несправедлива, Жо, — возмущенно заявил Жиль. — О тебе мы думаем в первую очередь! О тебе и о «Пароходе», который столько лет с нашего согласия грызет ржавчина.

Обо мне не нужно беспокоиться, я еще не совсем беспомощна.

Конечно, нет! Но здесь ты совсем одна — ни соседей, ни магазинов, ни больниц! Не забывай о своем возрасте, Жо. Что, если ты заболеешь?

Ум Жозефины еще не утратил остроты, поэтому в ответ она только покачала головой и опустила глаза. Но когда она снова посмотрела на внука, в ее взгляде появился особенный, внушающий беспокойство блеск.

Должна сказать, дети мои, что этот дом не приносит счастья своим обитателям... Когда я переселилась во флигель, мне стало легче дышать.

Трое мужчин и Софи с удивлением уставились на нее. Когда Жо решила поселиться в расположенном в нескольких шагах от виллы маленьком флигеле, уютном и очень светлом, они подумали, что ее выбор продиктован исключительно практическими соображениями.

Неужели вы суеверны, Жо? — насмешливо поинтересовалась Софи, желая разрядить обстановку.

Дорогая, я очень тебя люблю, — вздохнула старушка, — но ты не знаешь, о чем говоришь.

Она накрыла ладонью несколько крошек и стала механически перекатывать их взад и вперед.