Нежность Аксель

- Нет, дорогая, тебе не удастся улизнуть, ты поужинаешь со мной. Я приглашаю тебя на прогулочный катер. Согласна?

- Согласна, - вздохнула Аксель.

Кэтлин способна настаивать на своем битый час, поэтому лучше уж уступить сразу!

К тому же в Аксель проснулось любопытство. Она заметила, что кузина нервничает, и хотела знать причину. Вдобавок у нее появилась бы возможность поговорить о Дугласе. После неудавшегося ужина в «Тастевене» она не переставала думать о нем, искала решение и не находила его. Если бы ей удалось привлечь Кэтлин на свою сторону, это был бы весомый союзник, чтобы одолеть Бенедикта.

- Ты не придумала ничего менее посещаемого туристами, чем прогулочный катер? - только и сказала она. - Я знаю настоящие рестораны. Можно пойти туда, и ты их для себя откроешь.

- Замечательно! Сейчас переоденусь...

Кэтлин направилась к гостинице, и Аксель пришлось ускорить шаг, чтобы ее догнать. Кэтлин бесполезно было говорить, что она одета безупречно: коль уж она вознамерилась сменить платье, ничто не помешает ей сделать это.

* * *

Утром первого июня лил дождь, но после обеда засияло солнце. Идеальные погодные условия, чтобы площадки ипподрома стали податливыми, как бархат. Аксель очень надеялась на завтрашние состязания, в которых должен был участвовать Макассар, вот почему в конце дня, во время обхода конюшни, зашла в стойло, чтобы приласкать его. Конь выглядел превосходно, взгляд его был живым, под лоснящейся шерстью четко обрисовывались мускулы. Как всегда спокойный, он сжевал морковку, которую протянула ему Аксель, а потом уперся в нее лбом в знак доверия.

После того как перевели часы, вечера стали длиннее; скоро наступит ночь святого Иоанна, самая короткая в году. Хотя еще не совсем стемнело, в половине девятого Аксель отправилась спать, утомленная двумя ужинами подряд с Кэтлин - вчера и позавчера. Отбывшая утром в Лондон кузина поведала ей совсем немногое: что обаяние некоторых мужчин обманчиво и что им нельзя доверять. В ее жизни любовь выглядела усложненной и хаотичной, а последний роман длился всего два месяца. Вопреки советам, которые давала другим, Кэтлин ни к кому не привязывалась и ко всему относилась подозрительно.

«Сорок - ужасный возраст», - неоднократно повторяла она. Однако Кэтлин действительно прекрасно выглядела и по-прежнему отмечала, что ее провожают восхищенными или завистливыми взглядами всюду, где бы она ни появилась. Рядом с ней Аксель чувствовала себя девчонкой, неотесанной и безвкусно одетой. Но как бы там ни было, она была по-своему хороша.

В этот вечер Констан вышел из кухни, где делал генеральную уборку, в одиннадцать часов. В духовке стоял пирог к завтраку, и Констан решил пока выкурить сигару на свежем воздухе. Он часто последним отправлялся спать. Его отец и Аксель ложились рано, обычно утомленные слишком насыщенным днем, ведь они жили в постоянном напряжении. Констан был куда более благодушен. Он никогда не действовал под влиянием импульса, не приходил в ярость, поэтому ему и спать нужно было меньше.

Жизнь при конюшне его удовлетворяла. С того дня, когда отец назначил его первым конюхом, он расцвел. Он присматривал за учениками, как старший, да и лошади были его друзьями, хотя он и отказывался садиться верхом.

Констан смущался оттого, что понимал, насколько он отличается от остальных Монтгомери. Еще когда он был ребенком, одноклассники смеялись над ним и не упускали случая придраться, и если бы не заступничество старшего брата, Норбера, он был бы мучеником. Ему тыкали в спину пальцем, смеялись над тем, как он ходил. Даже если Констан был прилежен на уроках, оценки все равно были ужасными, и, вопреки всем стараниям, никто не хотел с ним дружить. Норбер, которого он постоянно теребил, требуя объяснить такое непонятное отторжение, в конце концов невнятно пояснил: «Ты не такой, как все, и это их достает».

Всякий раз Констан, вспоминая эти слова, и особенно ласковую улыбку, с которой они были сказаны, готов был заплакать.

После исчезновения Норбера Констану катастрофически его не хватало, он постоянно с тоской думал о брате. Единственным его утешением стала забота об Аксель и Дугласе, и он старался сделать для них все, что только мог. В память о брате он готов был опекать их до самой смерти.

Он докурил сигару и, старательно завернув окурок, положил его в карман. Затем спустился по ступенькам с крыльца, решив в последний раз обойти конюшню. Пройдя вдоль двух рядов стойл и не заметив ничего подозрительного, он повернул в сторону террасы за квадратной башней. Он очень любил пройтись там летним вечером, наслаждаясь пением ночных птиц и шумом близкого леса. Да, жизнь ему решительно нравилась. У него была своя роль при отце и племяннице, совсем скромная, но он догадывался, что никто другой не доверит ему даже самой простой работы. В другом месте ему нужно было бы противостоять обществу, снова переносить насмешки, а здесь его никто не обижал.

Он хотел было закурить вторую сигару, но решил воздержаться. Бенедикт, который, впрочем, до несчастного случая был заядлым курильщиком, говорил, что он «обращает деньги в пепел». На самом деле у Констана было достаточно денег, он никогда не тратил свою зарплату полностью. Он покупал лишь необходимую одежду и не ходил ни в рестораны, ни в кафе. Его фантазия простиралась только на покупки трогательных подарков ко дню рождения и на Рождество. Разумеется, он не оплачивал счетов, даже из супермаркетов, и вся его зарплата шла на карманные расходы.

Необычный шум заставил его повернуть голову. Несколько мгновений он прислушивался, но не обнаружил ничего необычного. Должно быть, лошадь взбрыкнула в стойле или крысы шумели возле хранилища овса. От них невозможно избавиться: служба по их уничтожению приезжала дважды в год и не давала никаких гарантий. Близость леса и большое количество запасенного для лошадей зерна неизбежно привлекали крыс.

- Поганые твари... - проворчал Констан.

Он попытался приручить приблудного кота, но тот сбежал, испугавшись такого количества противников.

Второй звук, негромкий, но более отчетливый, заставил его встать. Скрип. Слава богу, крысы еще не научились открывать двери! Констан на цыпочках пересек террасу, обошел двор и остановился. Оттуда, где он стоял, несмотря на темноту, был виден почти весь двор. Тучи скрывали луну, ночь была темной, но Констан знал каждый уголок на память, в малейших подробностях. Могло ли случиться, что кто-то перелез через ворота? И что в таком случае должен делать он?

Сердце в груди забилось сильнее. В подобного рода ситуациях Констан совершенно терялся. Он прищурился и вгляделся в темноту, надеясь увидеть знакомые тени. Что это, неужели дверь одного из стойл западного ряда открыта?

«Черт возьми, не разбудить ли Аксель? Но если пойти в дом, я наделаю шума, и тогда нам уже не узнать, был там кто-то или нет».

Встревоженный, не зная, что предпринять, он стоял, прижавшись к стене. В случае необходимости ему нечем защититься. И речи нет о том, чтобы в такой образцово содержащейся конюшне найти вилы! Он каждый вечер заботился о том, чтобы все было убрано и заперто на ключ.

От мысли, что он в одиночку должен защитить тридцать бесценных чистокровных лошадей, Констан оледенел. Коль он услышал, как скрипела дверь, то непременно должен что-то предпринять! Но он не мог ничего придумать. Он вгляделся в темноту. Перед третьим или четвертым стойлом мелькнула тень, ему не померещилось.

Двигаясь как можно тише, он направился к тыльной части дома, который обошел, чтобы оказаться на противоположной стороне. Он прошел под темными окнами Бенедикта, приблизился к другому ряду стойл и обогнул их. Оказавшись в конце здания, он увидел, что входные ворота приоткрыты. Невообразимо! Он сам их запер, как делал это каждый вечер, и Аксель наверняка их проверила, как она всегда делала. Но это не имело значения: именно он отвечал за двор, отец ему поручил, и случись что - отвечать придется самому.

Пока он раздумывал, не зная, что предпринять, характерный скрежет повторился. Дверь стойла снова закрылась - он услышал даже, как щелкнула хорошо смазанная задвижка. По спине у него струился пот, рубашка прилипла к телу. Ничто не могло ему помочь, он должен был немедленно обнаружить себя, окликнуть незаконно вторгшегося. Возможно, драться голыми руками... Продолжая стоять, он мельком увидел силуэт мужчины. Констан глубоко вдохнул и приготовился шагнуть вперед, но застыл на месте как пригвожденный. Хоть и было темно, он узнал человека, перемещавшегося на цыпочках.