Страница 110 из 151
— Алтонгирел, — возвращаюсь я к неразрешённому вопросу после того, как мы все зажевали по куску мяса. Айша, как я и ожидала, больше одного не осилила. — Ты можешь как-нибудь адаптировать для обывателя, что значит "квазар" и можно ли помочь девочке?
— Квазар, — со вздохом начинает духовник, — это и значит, что она вся уходит в распыл, потому что не может управлять своей силой. Что касается помощи… — он хмурится и пару секунд рассматривает слипшиеся волосы девочки. — Обычно таких детей в младенчестве запечатывают. Девочек просто на всю жизнь, а мальчиков — пока не настанет срок им пойти в духовное учение.
— Ну, а её можно запечатать? — продолжаю расспрашивать я.
— Лиза, ты сегодня нарочно тупишь? — выплёвывает духовник. — Я же сказал, в младенчестве! Это можно сделать только пока зубы не прорезались. Теперь поздно, она сроднилась с силой, если запечатать — не выживет. Ты вот лучше скажи, у неё… — он запинается, переходит на шёпот и, к моему удивлению, краснеет, — ну эти… дела… женские — начались?
— Нет ещё, — заверяем его мы с Киром. Я кошусь на ребёнка — он-то откуда знает?
Алтонгирел, однако, мрачнеет ещё больше. Айша у него на коленях притихла и, кажется, отключилась от бренного мира, только моргает иногда.
— Плохо, — сообщает Алтонгирел. — Если б начались, можно было бы попробовать отдать её в учение, а так ждать придётся. Не знаю, доживёт ли. Надо с Ажгдийдимидином консультироваться, а ты знаешь, как он относится к безродным.
Айша, если это вообще возможно, обвисает ещё сильнее. Кир хмурится.
— А обязательно именно с ним? — поджимаю губы я.
— Он сам был квазаром в детстве, — объясняет Алтонгирел. Я поднимаю брови. — Да, вот, понимаешь теперь, какие духовники из них получаются. Но квазары не рождаются больше одного на поколение. Ажгдийдимидина самого в детстве не распознали, вовремя запечатать не успели, и он еле дотянул до обучения, был одним из самых юных духовников за всю историю. Но он мужчина, для мужчин есть предпочитаемый возраст начала обучения, однако он не обязательный, можно и раньше. Девочка же, пока не станет женщиной, в принципе не может управлять своей силой.
— А нельзя её как-нибудь, — встревает Кир, — ну, типа подпитывать? Чтобы она не такая дохлая была? Ну вроде как вот вы, Лиза, ставите капельницы с сахаром тем, кто есть не может, или там, с искусственной кровью…
— Человек так сделать не может, — решительно отрезает Алтонгирел. — Только бог. Но богам она, видать, не очень-то нужна…
Кир строит мне отчаянные физиономии, намекая на что-то. Да сама догадалась, спасибо.
— Я могу Ирлика попросить, — напоминаю я духовнику.
Он морщится.
— Ты забываешь, что он тебе уже давно ничего не должен. А быть в долгу у бога — не лучшее, что можно придумать. Сама посуди, чем ты с ним расплатишься?
— Рыбой? — усмехаюсь я. — Ну или могу его вышить крестиком во всю стену. Вообще, можно у него самого спросить, что почём.
Алтонгирел снова уставляется на девочку у себя на руках. Как-то он с ней сроднился, прям прирос. Видно, что мучается сомнениями, но в итоге решается:
— Ладно, я не твой духовник, не моё дело тебе советы давать, а со своим духовником ты всё равно не общаешься. Делай, как хочешь. Только где ты возьмёшь Ирлик-хона посреди зимы?
— Ну-у… — я оглядываюсь. — Кир, ты глазастый, посмотри, нигде вокруг не видно маленького рыжего зверька?
Кир старательно осматривается, потом вылезает наружу и вскарабкивается на купол унгуца — за что уж там можно уцепиться? — и крутится на месте, пока наконец не замечает что-то в стороне леса.
— Есть! Вон сидит, на куницу похожий такой.
Я снова вытряхиваюсь в снег и всматриваюсь в рыжую точку далеко среди деревьев.
— Кис-кис-кис… — зову растерянно. А как подзывают мангустов? — Э-э… Рики-тики-тави?..
В конце концов, когда я дохожу до "гули-гули", мангуст догадывается, что это к нему обращаются, и подбегает поближе, высоко подпрыгивая и ныряя в глубокий снег. Он весь распушился и явно мёрзнет, уж очень тут погода не мангустовая.
— Лапочка, можно с тобой как-нибудь хозяину передать послание? — спрашиваю, не очень соображая, какого ответа я жду. Мангуст тоже смотрит на меня озадаченно, растопырив уши. — Мне бы с Ирлик-хоном поговорить, — поясняю.
Мангуст склоняет голову на бок и хлопает длинным пушистым хвостом по снегу: раз, два, три… и кувыркается, внезапно пропав из виду.
— Ух, холодина! — слышу я за спиной знакомый голос. Оборачиваюсь — и точно, Ирлик в обличье Змеелова сидит рядом с Киром на куполе унгуца и ёжится от холода, несмотря на пушистый лисий полушубок и толстые замшевые штаны. — Лиза, ты не могла меня куда потеплее пригласить?
— Извини! — пугаюсь я, ещё не хватало простудить его. — Сейчас унгуц открою, в нём тепло!
Кир во все глаза таращится на бога и вслед за ним соскальзывает в салон. Технически унгуц у нас пятиместный — два сиденья впереди, три сзади. Вот на передние и приземляются Кир с Ирликом, а на задних не так уж много места: с одной стороны Алтонгирел с полулежачей Айшей, а с другой просторный фильтрующий полог над Алэком в перевозной колыбельке. Я еле втискиваюсь. Алэк от всех перемещений просыпается, так что всё равно приходится взять его на руки. Он радуется знакомому дяде и машет ручкой, Ирлик в ответ подмигивает. Алтонгирел, кажется, забывает дышать.
— Да-а, тут потеплее будет, — замечает Ирлик, передёргивая плечами. — Так что у тебя тут стряслось?
— У нас тут девочка, — неловко объясняю я, — вот… к-квазар.
— Это я вижу, — кивает Ирлик, по-прежнему озадаченный.
— Я просто подумала, не мог бы ты ей как-нибудь помочь?
Ирлик легонько сдвигает брови.
— Она… — хрипло заговаривает Алтонгирел, прокашливается и продолжает не своим нервным голосом: — Элизабет имеет в виду благословение стихий.
— Да я понял, — кивает Ирлик. — Я вообще по-человечески хорошо понимаю.
Алтонгирел бледнеет, Кир хихикает, а Ирлик становится коленями на сиденье, перегибается через спинку, нависнув над Айшей и принюхивается. Мне кажется, у него даже нос удлиняется от усердия.
— Здравствуйте, — сипит Айша и улыбается, но Ирлик никак не реагирует.
— Не, — произносит он наконец, втягиваясь обратно и садясь себе на пятки. — Она в месяц Учока родилась, так что это не ко мне.
— Ты совсем ничего не можешь сделать? — расстраиваюсь я.
— Мочь-то я могу, но вот потом триста лет прятаться от Учока по всей планете в мои планы не входит, — усмехается Ирлик. — Было б дело летом, я бы ещё отмазался, а сейчас его сезон, так что извиняй, хозяйка, тут политика. А чего её в детстве не запечатали?
Я пожимаю плечами, но Айша вдруг отвечает сама:
— Не смогли.
— Как это не смогли? — возмущённо спрашивает Алтонгирел.
— В деревне, где мы жили, духовник пытался, но не смог. А ехать в город у отца денег не было.
— Что-то Учок разошёлся, — замечает Ирлик. — На одном фронте гадит, на другом халтурит. Жена ему изменяет, что ли…
— Э-м-м… Слушай, Ирлик, — говорю я, не очень желая выслушивать подробности половой жизни богов, — как ты считаешь, она в таком состоянии доживёт до обучаемого возраста?
— Хотите её на духовника учить? — хмыкает Ирлик. — Интере-есная идея. Только ничего не выйдет, из неё так шарашит, что никакая учёба впрок не пойдёт.
Алтонгирел заметно сникает. Мне тоже жалко девочку, и Кира жалко, он так надеялся, что удастся её вылечить…
— Ну мы можем хоть что-нибудь сделать, чтоб ей помочь? — спрашиваю его.
Ирлик пожимает плечами.
— Можешь Учока попросить, но осторожно, он подлюка такая… Плату берёт только вперёд, чуть недоглядишь, прошлое изменит.
— А какую плату-то?
— Подарок какой-нибудь, — поясняет Ирлик. — Золотишко, меха… Но ему надо по всей форме, с отправлением на ритуальном костре и прочими красивостями.
— Слушай! — хлопаю себя по лбу. — Я ж ему гобелен сплела!
Мало мне хлопка по лбу, ещё и тычок в рёбра получаю от Алтоши. Ирлик принимает высокомерно-оскорблённый вид.