Телохранитель

Мы взлетели в потоке зюйд-оста. Эмма отложила журнал и стала смотреть в окно на Фолс-Бэй, где ветер гнал к берегу белые барашки на гребнях волн. Потом она повернулась ко мне.

— Леммер, откуда вы родом? — спросила она с явным интересом.

Телохранитель не сидит рядом с клиентом в самолетах, даже если работает в одиночку. Обычно он летит другим рейсом, а если летит в одном салоне с клиентом, то обязательно сидит несколько поодаль, чтобы исполнять свои обязанности анонимно и безлично. Никакого личного контакта, никаких разговоров, никаких вопросов о прошлом. Это необходимая дистанция, профессиональный буфер, предписанный первым законом Леммера.

— Из Кейптауна.

Мой ответ ее не удовлетворил.

— Откуда именно?

— Я вырос в Си-Пойнте.

— Ах, какая прелесть!

Интересное замечание.

— У вас нет тамошнего акцента.

— Пропал после двадцати лет службы.

— У вас есть братья и сестры?

— Нет.

Какая-то часть меня наслаждалась вниманием и интересом. Мне на время показалось, будто мы с ней ровня.

— Чем занимаются ваши родители?

Я просто покачал головой, надеясь, что такого ответа будет достаточно. Настало время сменить тему:

— А вы? Где вы росли?

— В Йоханнесбурге. Точнее, в Линдене. Потом я поступила в Стелленбошский университет. Там было так романтично по сравнению с Преторией и Йоханнесбургом! — Она ненадолго замолчала, видимо о чем-то вспоминая. — Потом я осталась в Кейптауне. Те места очень отличаются от высокогорья, Хайвельда. Там намного… приятнее. Не знаю почему, но там я сразу почувствовала себя дома. Как будто там мое место. Папа обычно дразнил меня. Говорил, что я живу в Ханаане, а они сосланы в Египет.

Я не знал, о чем еще ее спросить. Она перехватила инициативу:

— Жанетт Лау сказала, что вы живете в сельской местности?

Да, моей работодательнице пришлось объяснять, почему я приеду к клиентке только через шесть часов.

— В Локстоне.

Она отреагировала именно так, как я и ожидал:

— В Локстоне… А где это? — Как будто она обязана была знать, где находится Локстон.

— В Северном Кейпе, между Бофорт-Уэстом и Карнарвоном.

Она умела смотреть — ее взгляд выражал неподдельное, неприкрытое любопытство. Я заранее знал, какой вопрос вертится на кончике ее языка: «Почему вы решили там поселиться?» Но она ничего не спросила. Она была политкорректна, прекрасно разбиралась в требованиях приличия.

— Я бы тоже когда-нибудь хотела поселиться в сельской местности, — сказала она так, словно завидовала мне. Она ждала, что я отвечу, объясню, почему не живу в городе, изложу все доводы за и против сельской жизни. Таким образом она вежливо, завуалированно интересовалась, почему я там поселился.

Меня спасла стюардесса, которая раздавала завтрак: сандвич, пакетик чипсов, сок. От хлеба я отказался. Эмма выпила только сок. Протыкая соломинкой отверстие, затянутое фольгой, она заметила:

— У вас очень интересная работа.

— Только когда удается прижать к стенке Стоффелей и им подобных.

Она рассмеялась. Ей было не только весело — я уловил и намек на удивление, как будто она увидела во мне нечто другое по сравнению с мысленным образом, который сложился у нее в голове. У этого неразговорчивого тупицы, оказывается, есть чувство юмора!

— Вы охраняли каких-нибудь знаменитостей?

Вот что интересует абсолютно всех клиентов. Некоторым моим коллегам общение со знаменитостями придает весу. Они отвечают «да» и называют несколько имен кинозвезд и музыкантов, словно выкладывают на стол козырные карты. Спрашивающий цепляется за какое-нибудь громкое имя: «Ну и как он (она) — ничего?» Не «Хороший ли она человек?» или «Он умный?» — а «ничего», широкое, бессмысленное словцо, слово-паразит, которое так любят южноафриканцы. На самом деле им интересно, не превратили ли слава и богатство объект их любопытства в эгоцентричного монстра. Такая новость довольно высоко ценится в наш век информации; осведомленность в подобного рода историях значительно повышает общественный статус.

Что тут скажешь? Стандартный ответ Би-Джея Фиктера, единственного сотрудника «Бронежилета», к которому я сносно отношусь, таков: «Я могу вам рассказать, но тогда придется вас пристрелить». С помощью этой фразы и лицо сохраняешь, и избегаешь ненужных подробностей.

— Мы подписываем договор о неразглашении, — сказал я Эмме.

— Ясно…

Через некоторое время она поняла, что безуспешно исчерпала все возможные темы разговора. Настала благословенная тишина. Вздохнув, она снова достала журнал.

6

Международный аэропорт Крюгер-Мпумаланга удивил меня, несмотря на вычурное название. Здание аэропорта, стоящее между зелеными холмами и приземистыми скалами, оказалось современным и новым. И симпатичным. Его строили в африканском стиле — гигантская псевдосоломенная крыша, красные стены. Однако он не выглядел аляповато и безвкусно. От взлетно-посадочной полосы тянуло удушающим жаром, влажность была высокая. Когда мы вошли в зал прилета, я включил мобильник. Мне пришла эсэмэска от Жанетт: «Дело существует».

Внутри аэропорта было прохладнее, в общем, вполне сносно. Мы стояли у багажной ленты. Я стоял вполоборота за спиной Эммы и разглядывал чувственные выпуклости под джинсами и изгиб красивой шейки и плеч, выгодно подчеркнутый темно-синим жакетом. Но, когда я время от времени скашивал глаза в сторону и сравнивал ее внешность с внешностью более крупных женщин, все они казались мне какими-то грубыми. Эмма же на фоне других выглядела особенно маленькой и уязвимой. Была в ней нежная хрупкость, которая просто требовала защищать эту красивую и богатую деловую женщину — или хотя бы сочувствовать ей, несмотря на ее самоуверенность.

В самолете она была очаровательной, корректной, скромной, проявляла интерес к другим. Она словно говорила: «Леммер, я интересуюсь тобой как личностью, несмотря на то что ты — наемник».

Как она многогранна!

Закон Леммера о маленьких женщинах гласит: никогда не доверяй им. Ни в профессиональном, ни в личном плане. С раннего возраста они обучаются двум трюкам, напоминающим по своим результатам воздействие на собак Павлова. Первый трюк появляется вследствие восхищения окружающих: «Ах, какая славная умненькая малышка!» — особенно если у малышки круглое личико и большие глаза. С ними обращаются как с дорогими домашними любимцами, и они учатся ловко эксплуатировать свой образ манерами и жестами, подчеркивающими их ум. С годами они оттачивают свои навыки манипулирования до остроты бритвы. Второй трюк — производимое ими общее впечатление физической беспомощности. Мир так огромен и велик, а они хрупки и относительно слабы. Выпуклости и изгибы более крупных женщин служат маяками для привлечения внимания мужчин; фигурки миниатюрных женщин на их фоне проигрывают. Чтобы выжить, постоять за себя и настоять на своем, они вынуждены прибегать к другим средствам. Они учатся пользоваться силой своего ума, учатся манипулировать людьми, постоянно играть с окружающим миром в логические игры.

Жанетт подтвердила, что в полиции заведено дело о нападении. Значит, по крайней мере доля правды в рассказе Эммы присутствует. Но насколько она велика, эта доля? И не слишком ли много вопросов возникает в связи с ее историей? Если ее жизнь в самом деле в опасности, почему она воспользовалась более дешевыми услугами «Бронежилета»? Ведь если верить Карелу, она — богатая наследница. Можно ли верить ее словам и предположить, что Карел преувеличивает? Или Эмма не верит, что ей угрожает опасность — несмотря на то что она миниатюрная женщина и к таким заключениям у нее предрасположенность? Может быть, она консервативна в вопросах финансов. Или, проще говоря, скуповата. Или слишком скромна и застенчива, чтобы выносить постоянное присутствие рядом с ней двоих-четверых вооруженных мужчин?

А может быть, она ловко играет роль.

Прибыл наш багаж. Мы подошли к стойке Агентства аренды бюджетных автомобилей. Мой телефон зазвонил, когда Эмма заполняла бланки. Я узнал номер, отошел в сторону и нажал кнопку приема вызова.