Телохранитель

Ехали мы в «рено-мегане» Эммы, зеленом кабриолете. Мой пикап «исудзу» остался в гараже Карела («Эмма, здесь места больше чем достаточно!»).

Утром хозяин дома меня совершенно игнорировал.

— Вы сядете за руль, мистер Леммер? — спросила Эмма.

— Если это вам удобно, мисс Леру.

Мы в последний раз беседовали с ней так сухо и официально. Пока между Фишерсхавеном и трассой номер 2 я знакомился с автоматической коробкой передач и потрясающей мощью двухлитрового двигателя, она попросила:

— Зовите меня Эммой.

В таких случаях всегда наступает неловкий момент, потому что люди ждут от меня ответной реакции. Но я предпочитаю никому не открывать своего имени.

— А меня зовите Леммером.

Сначала я то и дело поглядывал в зеркало заднего вида, потому что именно так можно скорее всего засечь хвост. Но я ничего не заметил. Я постоянно менял скорость — от девяноста до ста двадцати километров в час. Когда мы взбирались на перевал Хаухук, меня заинтересовал белый японский седан, который ехал впереди нас. Несмотря на все принимаемые мной предосторожности, седан шел на той же скорости, что и мы. Мои подозрения укрепились, когда мы преодолели перевал, и я разогнал «рено» до ста сорока.

За несколько километров до Грабау я решил убедиться наверняка. Не доезжая до перекрестка, я включил поворотник, сбросил скорость, как будто собирался повернуть, и стал следить за белой машиной. Никакой реакции, она продолжала идти прямо. Я выключил поворотник и прибавил газу.

— Вы знаете дорогу? — вежливо спросила Эмма.

— Да, я знаю дорогу, — ответил я.

Она кивнула, вполне удовлетворившись моим ответом, и стала рыться в сумочке. Наконец, она достала оттуда солнечные очки.

Международный аэропорт Кейптауна являл собой настоящий хаос — слишком мало парковочных мест на стоянке из-за всевозможных пристроек, слишком много народу — настоящий пчелиный улей. Как будто вся страна снялась с места на рождественские каникулы, причем все желали попасть на место назначения как можно быстрее. Буквально яблоку негде было упасть!

— А как же ваше оружие? — спросила она, когда мы направлялись в зал вылета.

— У меня его нет.

Она нахмурилась.

— Карел просто так предположил, — пояснил я.

— Вот как, — разочарованно протянула она. Ей хотелось убедиться в том, что ее телохранитель должным образом оснащен.

Я молчал до тех пор, пока мы не прошли через рамку металлоискателя. Потом мы увидели кафе и стали ждать, пока освободится столик.

— Я думала, вы вооружены, — огорченно произнесла она.

— С оружием все только усложняется. Особенно в пути. — Не стоило объяснять ей, что условно-досрочно освобожденные из мест лишения свободы не имеют права носить оружие.

Наконец столик освободился, и мы сели.

— Кофе? — спросил я.

— Да, пожалуйста. Капучино, если он у них есть. Без сахара.

Я встал в конец очереди, но так, чтобы видеть ее. Она сидела, сжимая в руке посадочный талон и время от времени поглядывая на него. О чем она, интересно, сейчас думает? Об оружии и степени защиты, которую она ожидала найти? О том, что ждет нас впереди?

Вот тогда-то я его и увидел. Он ловко протискивался между столиками, не сводя глаз с Эммы. Высокий, белый, с аккуратной бородкой, в горчичного цвета футболке, выглаженных джинсах, спортивной куртке. На вид ему было сорок с небольшим. Я рванул с места, но он находился слишком близко от нее, и я не успел его перехватить. Он протянул руку к ее плечу, и я его заблокировал, схватил за запястье и выкрутил руку, потянул на себя и прижал к колонне за спиной у Эммы, но спокойно, без особых усилий. Я не хотел привлекать к себе внимание.

Он издал возглас удивления.

— Эй! — воскликнул он.

Эмма подняла глаза. Она была смущена; вся напряглась от страха. Но бородача она узнала.

— Стоффель? — спросила она.

Стоффель посмотрел на нее, потом на меня. Дернулся назад, пытаясь высвободить руку. Он был силен, но координация подкачала. Любитель. Я чуть-чуть ослабил хватку.

— Ваш знакомый? — спросил я у Эммы.

— Да, да! Это Стоффель.

Я выпустил его, и он выдернул руку.

— Вы кто? — спросил он.

Я стоял почти вплотную к нему, меряя его устрашающим взглядом. Ему это не понравилось. Эмма встала и, как бы извиняясь, всплеснула руками.

— Стоффель, произошло недоразумение. Какая неожиданная встреча! Рада тебя видеть. Пожалуйста, садись.

Но Стоффель явно обиделся:

— Кто этот тип?

Эмма взяла его за руку:

— Давай хоть поздороваемся! Ведь ничего не случилось.

Она тянула его прочь от меня. Он позволил ей увести себя. Она подставила ему щеку. Он быстро чмокнул ее — покосившись на меня, как будто опасался новых неожиданных действий с моей стороны.

— Хотите кофе? — дружелюбно предложил я.

Он ответил не сразу. Сначала медленно и торжественно сел, восстанавливая таким образом свое попранное достоинство.

— Да, пожалуйста, — сказал он. — С молоком и сахаром.

На лице Эммы появилась слабая улыбка; она перестала тревожиться и быстро взглянула на меня, как будто мы с ней разделяли общую тайну.

Мы летели в Нелспрёйт рейсом «ЮАР-экспресс» на пятидесятиместном самолете «Канадэйр». Я сидел рядом с Эммой, у прохода; она сидела у окна. Свободных мест на борту почти не было. Я насчитал по меньшей мере десятерых пассажиров, которые, судя по возрасту, полу и уровню интереса, могли бы оказаться воображаемыми врагами Эммы. У меня возникли определенные сомнения. Искать слежку на борту самолета — это перегиб, ведь место отправления и место назначения известны заранее.

Перед взлетом она сообщила:

— Стоффель — адвокат.

Пока они пили кофе, я отошел в сторонку. За столиком было только два места; я предпочел стоять, потому что так обзор был шире. Кроме того, я пользовался последней возможностью вытянуть ноги. Я ожидал, что Стоффель поинтересуется моей персоной, но она ловко обходила данный вопрос.

— Он хороший парень, — сказала она про Стоффеля. А потом добавила: — Несколько лет назад мы с ним встречались… — В ее голосе слышалась ностальгия, воспоминания об общей истории. Потом она вытащила из кармана на кресле журнал авиакомпании и с шелестом раскрыла его.

Стоффель — ее бывшенький.

На мой взгляд, он не был похож на бойфренда. Я бы отнес его в категорию коллег или подругиных мужей. По-моему, он не был похож на мужчину, которым она способна была бы увлечься. И потом, они общались так… по-дружески. Но я вполне представлял себе картинку: они встречаются на каком-нибудь культурном мероприятии или корпоративной вечеринке — словом, на водопое, где после заката собираются богачи. Язык у него хорошо подвешен; он умен, в нем чувствуется юмор и самоирония. И еще он умеет рассмешить друзей рассказами о каких-нибудь юридических казусах. Наверное, сначала он намеренно не обращал на Эмму внимания; скорее всего, он разработал целую систему охмурения женщин, наверное, у него есть рецепт, усовершенствованный за двадцать лет холостяцкой жизни. Ей такой подход должен был льстить. Когда он через несколько дней добыл у общих знакомых номер ее телефона и позвонил, она его сразу вспомнила. И приняла приглашение поужинать в дорогом и модном ресторане. Или пойти на художественную выставку или на симфонический концерт. Она с самого начала знала, что он не совсем в ее вкусе, но тем не менее решила попробовать. Ей уже за тридцать; она успела достаточно узнать о людях вообще и о мужчинах в частности. Она уже знает: с теми, кто в ее вкусе, бывает непросто. Такой женщине, как Эмма, наверняка нравятся мускулистые красавцы с обложки журнала «Мужское здоровье» — накачанные греческие боги на полметра выше ее. Они отлично смотрятся вместе.

В ее вкусе — метросексуал с темной челкой, светлыми глазами и ослепительной улыбкой. Спортивный, подтянутый любитель развлечений на свежем воздухе, который бегает трусцой по пляжу со своим стаффордширским терьером и оставляет старый, подержанный «лендровер-дефендер» у входа в самые дорогие клубы района Кэмпс-Бэй, где на фоне консервных банок-микролитражек он смотрится настоящим танком. После четырех-пяти неудачных опытов с клонами «мистера Мужское здоровье» она наверняка поняла, что многозначительное молчание и беззаботная болтовня ни о чем чаще всего маскируют эгоизм и средненький интеллект. Поэтому она и дает шанс всем Стоффелям и через месяц-другой увлекательных, хотя и не волнующих свиданий вежливо говорит, что им лучше остаться друзьями («Ты очень хороший»), а сама втайне удивляется, почему такого рода мужчины не трогают ее сердце.