Телохранитель

Мы сидели напротив Патуди. Она оставила снимок на столе.

— К чему задавать такие вопросы? Кто может быть в чем-то совершенно уверен? Я ведь не знаю, как он выглядел двадцать лет назад.

— Конечно, инспектор, я…

— И чем ваш снимок мне поможет?

— Что, простите?

— Неделю назад подозреваемый убил четверых. Сейчас он пропал. Никто не знает, где он. А вы приносите мне фотографию двадцатилетней давности! Как она поможет мне найти этого человека?

Эмма тут же изменила тактику, уступая его натиску.

— Не знаю, инспектор, — дружелюбно сказала она. — Может быть, снимок для вас и бесполезен. Я не хочу тратить понапрасну ваше драгоценное время. Я очень уважаю полицию. Просто я надеялась, что, может быть, вы поможете мне.

— Как?

— Снимок человека по телевизору я видела всего несколько секунд. Может быть, вы позволите мне взглянуть на него еще раз, положить две фотографии рядом, сличить их…

— Нет. Я не могу этого сделать. Снимок является вещественным доказательством.

— Понимаю.

— Вот и хорошо.

— А можно кое о чем вас спросить?

— Спрашивайте.

— В новостях сказали, что тот человек, Якобус де Виллирс, работал в ветеринарной клинике…

— Эти телевизионщики вечно все путают. Не в клинике, а в реабилитационном центре.

— Можно узнать, как называется этот центр?

Инспектору явно не хотелось отвечать. Он поправил ярко-желтый галстук, поиграл мускулами под белой рубашкой.

— «Могале». Вы что же, хотите поехать туда с вашей фотографией?

— Если вы не против.

— Наживете неприятностей.

— Инспектор, уверяю вас…

— Вы ничего не понимаете. Думаете, я не хочу вам помочь. Думаете, с этим полицейским тяжело иметь дело…

— Нет, инспектор…

Он поднял руку:

— Я знаю, именно так вы и думаете. Но вам не понять наших проблем. У нас крупные неприятности. Между вашими сородичами и чернокожими.

— Моими сородичами?

— Белыми.

— Но я здесь никого не знаю.

— Не важно. Ситуация у нас очень напряженная. Постоянные стычки. Чернокожие говорят, что белые нарочно прячут этого Коби де Виллирса. Они говорят, что белые заботятся только о животных. У тех людей, которые погибли, есть семьи. Их родственники очень злы. Здешние животные дикие. Они принадлежат всем людям. Они не собственность белых.

— Я понимаю…

— И если вы поедете туда и начнете расспрашивать, то ничего хорошего не выйдет.

— Инспектор, даю слово, что я не стану нарываться на неприятности. Я приехала сюда не в связи с убийствами. Мне очень жаль родственников погибших. Я тоже потеряла всех своих родных. Мне просто нужно поговорить с людьми, которые работали с тем человеком. Я покажу им фотографию, и, если они скажут, что он не тот, кого я ищу, я уеду домой и больше вас не побеспокою.

Инспектор нахмурился. Он пристально всматривался в нее, как будто полагал, что может силой своей воли заставить ее переменить решение. Эмма не отвела взгляда и смотрела на него с неподдельной искренностью.

Патуди сдался первым. Глубоко вздохнул, придвинул к себе папку с делом, раскрыл и достал фотографию. Потом сердито приложил ее к той, которую привезла Эмма. Два снимка лежали на столе бок о бок.

Эмма нагнулась вперед, чтобы получше рассмотреть два снимка. Инспектор наблюдал за ней. Я потел и рассматривал плакат на стене. Он советовал гражданам не нарушать закон.

Эмма и следователь-кремень сидели в такой позе минуту или две. Оба молчали.

— Это Якобус, — негромко, как будто про себя, сказала Эмма.

Патуди вздохнул.

Эмма взяла оба снимка со стола и протянула мне:

— Что скажете, Леммер?

Я?!

Снимок Якобуса Леру был черно-белым: молодой солдат в панаме улыбается в камеру. Те же высокие скулы, что и у Эммы, такой же чуть скошенный клык. В его глазах читалось нетерпение; ему хотелось поскорее закончить с фотосъемкой, потому что впереди его ждал целый мир. Держался он просто, уверенно; ему нравилась и камера, и то, что она снимала. Мой отец богат, и жизнь похожа на спелый вкусный плод.

На снимке Патуди Коби де Виллирс был снят в цвете, но казался бесцветным. Видимо, они увеличили фото с удостоверения личности. Казалось, де Виллирс устал от жизни. Он не улыбался; невыразительное лицо, скучные глаза. Сорокалетний мужик, который уже ничего не ждет от жизни. Единственное возможное сходство читалось в скулах, но сходство было смутным, порожденным верой. Или надеждой.

— Ek kan nie sê nie.

— Dis reg, — ответил инспектор Патуди также на африкаансе. — 'n Mens kan nie sê. Невозможно сказать наверняка.

Эмма с удивлением посмотрела на него.

— А мы все время говорили по-английски! — воскликнула она.

Он пожал плечами:

— Я говорю и на сепеди, и на чивенда, и на зулу. Это вы обратились ко мне по-английски.

Эмма положила снимки на стол и развернула так, чтобы Патуди видел оба.

— Посмотрите на глаза, инспектор! И на овал лица. Возьмите первый снимок и прибавьте двадцать лет. Это Якобус… Очень может быть, что это Якобус!

Патуди покачал головой:

— Что значит «очень может быть»? Вы знаете, в чем заключается моя работа, миссис Леру? Мне нужно поймать человека, которого обвиняют в убийстве. — Он постучал пальцем по снимку несчастного Коби де Виллирса. — Мне нужно найти его и доставить в суд. Мое дело — доказать, что он виновен в том, что ему инкриминируют. Доказать убедительно. Привести разумные доказательства. Судьи очень строгие. Они накричат на меня, если я начну рассуждать о том, что это «очень может быть». Понимаете?

— Понимаю. Но я не хочу никого тащить в суд.

Он схватил снимок и сунул его обратно, в папку с делом.

— Что у вас еще?

— Инспектор, что сделали убитые?

Морщина на лбу Патуди стала еще глубже.

— Нет, миссис Леру, в интересах следствия я не имею права ничего рассказывать.

В БМВ Эмма сосредоточенно изучала карту. Я направил себе в лоб струйку кондиционера и наслаждался долгожданной прохладой.

— Давайте по пути заедем на автозаправку. Я хочу выяснить, где находится реабилитационный центр «Могале».

Я отъехал от обочины.

— Хорошо, миссис Леру. — Без всякой задней мысли я назвал ее так, как обращался к ней инспектор Патуди.

Она звонко и музыкально рассмеялась.

— Этот инспектор — интересный человек, — заметила она. Отсмеявшись, она немного помолчала, а затем добавила: — И вы тоже.

Поставила меня на одну доску с сыщиком. Я не был уверен в том, что она права, но мне надо было как-то реагировать.

— Вон там автозаправка «Энген», давайте спросим у них…

Я включил поворотник и развернулся.

10

Центр примыкал к нижним террасам горного массива Марипскоп. С трех сторон территорию словно охраняли высокие красноватые скалы.

Вывеска «Реабилитационный центр „Могале“» была написана красивыми зелеными буквами. На вывеске, кроме того, помещалась эмблема — голова динозавра — и слова: «Добро пожаловать!» И еще программа: «Расписание экскурсионных туров: с понедельника по субботу. Первый тур начинается в 9:30, второй — в 15:00».

— Мы как раз вовремя, — заметила Эмма, вылезая из машины, чтобы открыть ворота.

Я въехал на территорию центра. За воротами я увидел еще одно объявление. «Дикие животные. Пожалуйста, не выходите из машины». Эмма села на место. Где-то через километр она сказала:

— Смотрите! — и показала на стайку стервятников, кружащих над трупом антилопы. — Интересно, они здесь кормят птиц?

Центр занимал обширную территорию: клетки, сады, лужайки, крытая автостоянка. «Уважаемые посетители! Просим вас оставлять машины здесь». Молодой человек в оливковой форме — наверное, в Лоувельде такая мода — стоял у ворот, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу. Мы вылезли из машины.

— Экскурсия сейчас начнется, — произнес он, впрочем вполне дружелюбно. Он был на голову выше меня, широкоплечий, самоуверенный атлет. Такой обязательно понравится Эмме.