Чёрный Мустанг

— Гм! Эта мысль отнюдь не глупа, мистер Тимпе. Вы попали, вероятно, в самое яблочко. Внутри здание разделено только тонкой перегородкой, через которую прекрасно слышно всё, что говорится по другую сторону. И если я не ошибаюсь, два китайца сидели возле самой перегородки и за столом, кроме них, никого не было.

— Точно так, — подтвердил инженер. — Это два бригадира, они руководят остальными китайцами и являются посредниками между администрацией и своими соплеменниками.

— Не означает ли это, что они порядочные люди? — спросил Олд Шеттерхенд.

— Ни в коем случае, сэр! Они шельмы все до одного. Не воруют только тогда, когда воровать нечего. Воровство они вовсе не считают ни грехом, ни чем-то постыдным и скорее почитают за доблесть то, что им удаётся перехитрить и обмануть другого, особенно если это белый. И то, что какой-то китаец выдвинулся на пост бригадира, совсем не значит, что он более порядочный человек, чем остальные, скорее наоборот: это свидетельствует лишь о его большей хитрости и изворотливости, и доверять такому не стоит. Нам нужно, наверное, допросить обоих как следует.

— Да. Но сначала всё же войдём в ваш дом, чтобы удостовериться в том, что оружие было украдено.

Инженер открыл дверь и зажёг лампу. При её свете можно было увидеть не только то, что оружие пропало, но и каким образом оно было украдено: в потолке было проделано отверстие, через которое воры и проникли внутрь.

Потом все вернулись в дом, где рабочие с нетерпением ждали их возвращения. Никто не спал, даже те, кто уже лёг, теперь сидели за столами, расспрашивая остальных о том, что произошло. Оба китайца сидели на своих прежних местах, но чувствовали себя неуверенно и на входящих смотрели тревожно и выжидательно. Олд Шеттерхенд решительно бросил им на ходу:

— Пойдёмте с нами за перегородку!

Оба послушно встали и пошли за ним. При этом один из них тихо шепнул другому:

— Шует пут тек!

Эти слова тем не менее уловило чуткое ухо охотника, и на его лице промелькнула довольная улыбка. Китаец говорил очень тихо, к тому же на родном языке и поэтому был абсолютно уверен, что если кто-то из бледнолицых его и услышал, то всё равно ничего не понял, поскольку здесь, в такой дали от Китая, в самом центре дикого материка, вряд ли нашёлся бы человек, знающий китайский язык. Он и не подозревал, что Олд Шеттерхенду во время его дальних и длительных путешествий довелось бывать и в Китае и он понимал язык этой страны.

Когда все оказались за перегородкой, охотник смерил китайцев грозным, пронизывающим насквозь взглядом, потом достал из-за пояса револьвер, взвёл курок и сказал:

— Вы находитесь в чужой стране. Вам известны её законы?

Оба нагло посмотрели на него, и один из них ответил:

— В этой стране много законов. О каких из них вы говорите, сэр?

— О тех, которые относятся к кражам.

— Нам известны эти законы.

— Тогда скажите, что полагается за кражу?

— Тюрьма.

— Да, но не здесь, не в этих краях. Того, кто здесь, — на Диком Западе, крадёт коня или оружие, либо расстреливаю, либо вешают. Вы знаете это?

— Мы об этом слышали, но к нам это не относится, так как мы никогда не посягали на чужую собственность, — ответил тот же китаец.

— Не лги!

— Что вы говорите, сэр? Я не лгу! Мы слышали, сэр что вы великий и знаменитый человек, но и мы не какие-то там простые рабочие, мы — бригадиры и не позволим, чтобы нас оскорбляли!

— Фи! Ты вскоре переменишь тон, мерзавец! Если вы во всём честно признаетесь, мы не будем поступать с вами слишком сурово, но если вы будете запираться, то поблажки не ждите. Вы украли три наших ружья!

Китаец изобразил на лице крайнее изумление и, качая головой, воскликнул:

— Мы украли ружья? Мы? И почему только вам пришла в голову такая странная мысль? Разве у вас украли ружья?

Он произнёс это по-детски невинным тоном. И тогда Олд Шеттерхенд размахнулся и с такой силой ударил его в лицо, что китаец отлетел к самой стойке и смог подняться на ноги лишь с большим трудом. Охотник, не обращая больше на него внимания, повернулся ко второму китайцу.

— Ты видел, как я поступаю, когда мне нагло лгут? Говори правду! Это вы украли наши ружья?

— Нет, — продолжал отрицать всё и второй китаец.

— Вы залезли в дом инженера?

— Нет!

— А когда вы потом хотели спрятать ружья, у вас отобрали их индейцы, так?

— Нет! — ответил китаец в третий раз, но уже не так уверенно, как прежде.

— Человек, я предупреждаю тебя ещё раз! Твой напарник велел тебе, правда, всё отрицать, но будет лучше для тебя, если ты честно признаешься.

— Когда это он велел мне, чтобы я всё отрицал, сэр?

— Перед тем, как вы поднялись со своих мест.

— Я ничего не знаю, сэр!

— Знаешь, ты ведь слышал, как он тебе тихо сказал: «Шует пут тек!»

— Да, он так сказал.

— Ну, и что означают по-китайски эти слова?

— Они означают: «Пойдём, идём!» Он так сказал, потому что должны были идти с вами, сэр!

— Слушай ты, хитрец! Ты хочешь меня обмануть? «Пойти» по-китайски будет «лай», «идти» — «кьйу», а «шует пут тек» означает «нельзя ни в чём признаваться». Ты и теперь будешь отрицать это?

Первый китаец всё это время по-прежнему стоял возле стойки, держась за разбитое лицо. Однако при этих словах он сделал предостерегающий жест рукой, но его напарник не заметил этого, испуганно попятился назад и, глядя широко раскрытыми глазами на охотника, ошеломлённо спросил:

— Как это? Вы… сэр… умеете… говорить по-китайски?

Олд Шеттерхенд воспользовался его замешательством и быстро задал вопрос.

— Кто был тот индеец, который вынудил вас отдать ему ружья?

И китаец невольно попал в ловушку, произнеся в ответ:

— Его звали Чёрный Мустанг, вождь команчей.

— Пут иен пут йий, пут иен пут йий, — воскликнул китаец, стоящий возле стойки. Эти полные тревоги слова означали: «Не говори ни слова, не говори ни слова!»

— Тьен на, агаи ын. — О небо, горе, горе! — простонал его напарник, поняв теперь, какую ошибку он совершил.

— Молчать! — рассмеялся Олд Шеттерхенд. — Вы ведь слышали, что ваш китайский язык вам не поможет. Ваша вина доказана и если вы дальше будете всё отрицать, то сегодня же будете расстреляны или повешены. Но если вы подробно расскажете нам, как это всё было, то мы даруем вам жизнь.

— Даруете жизнь? — спросил второй китаец, оказавшийся менее стойким, чем первый. — Какое же мы понесём наказание?

— Это целиком будет зависеть от правдивости ваших слов. И если вы ничего не скроете, то мы поступим с вами лучше, чем вы могли бы рассчитывать.

— Тогда я буду говорить, да, я расскажу всё, как было.

Китаец поглядел на своего товарища, тот утвердительно кивнул ему головой, потому что теперь и он понял, что запираться дальше уже нет смысла. Он даже набрался смелости и, по-прежнему держась за лицо, подошёл поближе к Олд Шеттерхенду, после чего оба китайца, где добровольно, а где и принуждаемые вопросами, рассказали, как обстояло дело. А потом один из них обратился к Олд Шеттерхенду:

— Теперь вам уже всё известно, сэр, нам нечего больше рассказать, и мы надеемся, что вы полностью освободите нас от наказания.

Тогда на него напустился инженер:

— Что ты несёшь, ворюга! Полностью освободить вас от наказания? И речи быть об этом не может! Но мы проявим к вам милость, и наказание будет мягче, чем полагается по закону: я прикажу отпустить вам только по сто плетей.

После такой угрозы оба китайца громко и жалобно запричитали. Виннету в ответ на это лишь презрительно бросил:

— Уф!

А Олд Шеттерхенд спросил апача:

— Какое наказание назначит мой краснокожий брат этим ворам?

Виннету на какое-то время задумался, глядя прямо перед собой, потом на его лице мелькнула усмешка.

— Такое, — ответил он и сделал руками движение, словно снимал скальп.

Белые сразу догадались, о чём идёт речь, и лица у всех стали серьёзными. Китайцы же не поняли значения этого жеста и вопросительно посмотрели на Олд Шеттерхенда.