Империя звёзд

— Гидра? — догадался Аурой.

— Да, да! Мы думали, мы погибли. Но она пришла, добрая дама, вышла из деревьев.

— В джунглях? — воскликнула Маг, когда Аурон ей перевел.

— Она спасла нас — показала большое страшное чудовище, и многоголов испугался. А потом чудовище исчезло. Она волшебница, немерейка она.

— Что еще ты можешь мне о ней рассказать? — спросил Аурон.

— Она не такая была с виду. Худее, и волосы длинные. Глаза сиреневые, волосы светлые — как свет от лампы. Она потом изменила свой вид, волшебством, когда мы вошли в город.

У Аурона сердце подпрыгнуло.

— Это она!

Радость расцвела в нем и тут же увяла, снова сменившись ужасом. Эйлия здесь, в городе, но она пошла на встречу с врагом и не вернулась. Что же с нею сталось?

Эйлия шла по незнакомой местности, посеревшей от засухи: тропа, вьющаяся по холмам, была покрыта высохшими травами и мертвыми колючими кустами, под небом, выцветшим, как кость на солнцепеке. У входа в пещеру на позолоченном солнцем склоне ближайшего холма столпились люди в простых пыльных одеждах. В руках у них были палки, камни и серпы, которыми они размахивали, как мечами, и кричали в страхе и злобе:

— Убьем его, убьем! Убьем чудовище!

Эйлия из любопытства сошла с тропы и поднялась на склон, к темной пещере. Там что-то шевелилось…

— Я его вижу! — пронзительно закричала позади женщина в шали. — Берегись!

Она метнула камень величиной с кулак, и ее спутники взвыли, потрясая оружием. Не обращая на них внимания, Эйлия подошла и заглянула в темный вход, но тут же отпрянула, потрясенная увиденным.

— Уйди! — крикнул ей какой-то мужчина. — Это чудовище — чудовище!

— Нет! — крикнула в ответ Эйлия. — Вы все с ума сошли? Это дитя!

У задней стенки пещеры сжался мальчик, худой и бледный, длинные волосы его перепутались и слиплись от грязи. Эйлия присел а к нему и протянула руки, но он не шевельнулся.

— Мальчик, не бойся! — сказала она тихо, поднимаясь и подходя ближе, пригибаясь под низким сводом пещеры. Он задрожал, но не стал ни бросаться на нее, ни убегать. Глаза его были закрыты. Снова присев, она взяла его на руки, ощутила, как напряглось маленькое тельце.

— Оставьте его в покое, — велела она сельчанам, которые столпились у входа, заслоняя свет.

Она посмотрела на лежащего у нее на руках ребенка: несмотря на бледность и худобу, на заляпанное грязью лицо, он был красив утонченной красотой. Тут он пошевелился, и глаза у него открылись. Эйлия увидела, что это нечеловеческие глаза, золотистые глаза рептилии, и когда он открыл рот, сверкнули клыки.

— Чудовище! — взвыла в ужасе и отвращении женщина в шали. Стоящий за ней мужчина занес серп для удара. Эйлия с криком выпустила мальчика, закрывая его руками от серпа, — и проснулась.

Золотой день струился в занавешенное окно. Все это был только сон. Но она все равно ощущала присутствие Мандрагора — близко, как будто он с ней в одной комнате. И вдруг она поняла, что сейчас произошло. Ей явился кошмар, явно повторяющийся, его раннего детства в Зимбуре. Он временно вернул разум Мандрагора в детство, и спящий испустил ментальный вопль, который дошел до ее спящего разума и вызвал отклик, вернувшийся в его сон. Теперь он тоже проснулся и ощутил ее присутствие, и Эйлии на миг стало приятно, что она, в свою очередь, сумела показать ему, как он уязвим. Теперь он в обороне. Каков же будет его следующий ход?

Она встала и оделась с тяжелым сердцем. Сегодня. Сегодня должна быть дуэль, если она не сможет ее предотвратить. И вечер уже приближается.

В дверь постучали.

— Кто там? — настороженно спросила Эйлия.

— Это только я, ваше высочество. — В дверь заглянула старая служанка. — Я вам вот это принесла, от принца.

Она протянула хрустальную вазу, полную роз — темно-красных цветов из дворцового сада. Эйлия взяла их неохотно, и женщина с поклоном удалилась, закрыв за собой дверь.

Оставшись наедине с розами, Эйлия стала расхаживать по комнате. Их тяжелый, насыщенный аромат, который был силен даже в саду, на открытом воздухе, вскоре заполнил комнату.

— Что, если бы я собиралась пойти к нему? — бормотала она про себя. — Если бы я ему сказала, что останусь, что останусь с ним, как он просил? Быть может, он все-таки был прав, и это принесет добро?

Не ищет ли она отчаянно способа уклониться от этой роковой дуэли? Но если можно спасти чью-то душу, избежать войны, если она просто сдастся и останется здесь? Такие альянсы случались: отпрыски враждующих королевских домов соединялись в брачном союзе и создавали мир между своими царствами.

— Он же на самом деле не зло, и во многом мы с ним похожи. Я никогда не желала ему вреда, и сейчас, когда я стала понимать его лучше, мне сама эта мысль невыносима. Но я должна с ним драться — или подчиниться ему. Может ли это спасти его — и Небесную Империю, — если я сдамся, если останусь с ним? Или это лишь обречет нас обоих, сделает ренегатами, презираемыми и преследуемыми обеимисторонами?

Она потянулась за розой. Шип, острый, как змеиный зуб, впился в палец, и выступила красная капля. На глаза навернулись слезы. Она посмотрела на кинжал на ночном столике. «Даже розе нужны шипы», — сказал ей Дамион.

Он ей тоже снился — в кошмаре, где он бился с темным отвратительным змеем. Тварь обвила его кольцами, и как Эйлия ни старалась, не могла его освободить. От этого сна она очнулась, сжимая руки в тщетном усилии оторвать от него черные кольца. Потом ока какое-то время лежала без сна, убежденная, что ему действительно грозит ужасная опасность. А потом задумалась, не было ли это проявлением чувства вины? Не предала ли она его и своих друзей одной только мыслью о том, чтобы принять предложение Мандрагора? Вероломство Синдры, волшебницы из немереев, было достаточной низостью. А то, что делает она, — разве не хуже намного? И еще она ощущала другое предательство, с еще более неожиданной стороны: тело ее будто обрело здесь независимую волю и выступило против разума.

Немереи физическое тело считали зверем, с рождения управляемым смертным миром, частью которого оно является, управляемым его желаниями. Со временем разум учится его контролировать, как всадник сдерживает лошадь поводьями, чтобы она себе не причинила вреда. В детстве Эйлия однажды видела, как пони взбунтовался против мальчишки-всадника и не стал слушать его приказов, а пошел на чей-то огород пастись. До сих пор она помнила покрасневшее от стыда лицо мальчишки, тщетно пытающегося подчинить себе лошадку, и издевательский смех прохожих. Когда тело борется с волей, учили ее немереи, последняя обязанаповести первое, иначе будет нарушено необходимое равновесие. Когда она любила Дамиона, все составляющие ее личности были в согласии. Но теперь она стала ощущать лишь более глубокий призыв, который коренился в плоти, и против него восставали ее мысли, пока ее не стало рвать на части в двух противоположных направлениях. Она теперь ощущала тягу не тогда, когда думала о Дамионе, а когда думала о Мандрагоре. Устыдившись, она затолкала это чувство в какой-то дальний уголок сознания, не желая сознаться в нем даже себе самой. Только теперь, после сновидения Мандрагора и ее бурной реакции на него, она наконец с большой неохотой признала эту правду. Это не было просто проходящее увлечение, какое может быть у любой девушки по отношению к красивому мужчине, но что-то более серьезное. Она предавала Дамиона дважды.

При чем здесь предательство? — спросил внутренний голос. — Дамион тебя не любит и не полюбит никогда. Ты не обязана ему верностью — в этом смысле. И свободна искать любви в других местах.

Она выбежала из комнаты, не в силах больше выносить тяжелый аромат, и бросилась вниз по лестнице. Лоанеев еще было очень мало, и когда Эйлия остановилась возле двери бального зала и заглянула внутрь, там был только один человек. Сердце у нее дрогнуло и часто забилось. Возле стола стоял Мандрагор, наливая себе какую-то красную жидкость из хрустального графина. На звук ее легких шагов он обернулся и поднял глаза.