Спасительная любовь

Его страсть.

Джек разбудил ее чувственность. Он научил ее испытывать наслаждение, которое может дать пылкий и заботливый любовник, и купаться в этом наслаждении. Он был как кремень, воспламеняющий трут. Он был страстным, и щедрым, и изобретательным, он открыл для нее мир разделенного наслаждения. От него она узнала, что самым мощным афродизиаком является доверие.

Ей вспомнилось — как-то раз Джек помогал на поле своим работникам и вернулся голодный и пропотевший. В грязной и липкой от пота одежде он ворвался в гостиную Оливии словно пират, берущий на абордаж беспомощное торговое судно.

— Ты благоухаешь, как рыба, выловленная три дня назад, — смеясь, укорила она его, зная, что это не имеет значения. Ее груди уже затвердели при одном только виде его. Внизу живота нарастало желание.

Он рассмеялся и с горящими глазами притянул ее в свои объятия, нимало не заботясь о том, что ее прелестное новое муслиновое платье будет безнадежно испорчено.

— Сюрприз, Ливви, — шепнул он ей на ухо дрожащим от смеха голосом. — Посмотри, что я принес тебе.

Она почувствовала этот «сюрприз» у своего живота, и ее тело воспламенилось в ответ. Он прижал ее к одной из обитых шелком стен, и, вдыхая исходящий от него острый запах пота как экзотический парфюм, она обвила руками его шею. Их языки сплелись. Неловко повозившись с его грязной одеждой, она выпустила на свободу его уже твердое как камень орудие любви. Она помогала ему, когда загрубевшими, грязными руками он поднимал ее вверх по стене, когда он взялся за ее юбки и задрал их, обнажив ноги, отчего внутри ее словно взорвалась молния.

А потом он, без улыбки, ничего не шепнув и не спросив, пронзил ее. Она укусила его за шею, когда он вошел в нее. Это пылкое, быстрое, жесткое соитие наполнило ее блаженством, они оба задохнулись и захотели большего.

Когда все закончилось, она повисла на его плече, влажная и насыщенная, он — она увидела это по его глазам — испугался, что обошелся с ней непочтительно. Что он взял ее, женщину благородную, прижав к стене, быстро и грубо, словно она была потаскушкой с Ковент-Кардена. Его испуг вызвал в ней новый прилив любви и нежности.

Положив руку ему на грудь, где все еще гулко стучало сердце, она наклонилась к его уху. И потому, что только так она могла выразить, каким прекрасным был для нее его «сюрприз», она употребила слово, совершенно непозволительное для дочери викария.

— Мне нравится, — задохнулась она, — когда ты занимаешься со мной любовью.

Только Джеку она могла сказать это, только Джеку доверяла.

В ответ он крепко поцеловал ее, словно бы смягчая слово.

— Ты не обиделась? — спросил он.

Она подергала его влажную от пота рубашку, пока не высвободила ее, и поводила руками по его голому торсу.

— Я знаю, что в этом нельзя признаваться, — сказала она с улыбкой искусительницы, — но это возбуждает меня.

Он снова поцеловал ее. Он завладел ее языком, зубами, горячим чудесным ртом.

— Ты никогда не признаешься в этом другому мужчине, пока жива.

Она помнила, что снова засмеялась.

— Зачем бы мне это могло понадобиться?

Она изо всех сил старалась стать другой, независимой от Джека — от своей нужды в нем. Из пепла и руин она создала жизнь, которой гордилась. Какие бы невзгоды ни стояли на ее пути, каким бы искушением ни представлялось поддаться отчаянию, она выстояла. Она осталась верна себе, повзрослела и сделалась сильной, достойной уважения женщиной. Если бы она снова не увидела Джека, то могла бы такой и остаться.

Но стоило Джеку прикоснуться к ней, как ей пришлось лихорадочно бороться, чтобы не оказаться беззащитной перед ним. Один раз она уже доверилась ему. Она поверила, что он будет обращаться с ее сердцем так же бережно, как она обращалась с его. Но она не знала, какая хрупкая вещь доверие. Сейчас в ее глазах это был самый драгоценный дар.

Она доверяла Джорджи. Она доверяла леди Кейт, и Грейс, и леди Би. Но Джеку? Джека она любила. Как ни противилась, с этим она ничего не могла поделать. Какие бы чувства она ни питала к нему, она не переставала любить его.

Но доверять? Она больше не доверяла ему. И, к своему ужасу, она понимала, что любовь без доверия пустой сосуд. И страсть без доверия тщетна.

Но, о Боже, хотела бы она убедить в этом свое сердце.

Она глубоко погрузилась в свои мысли и не заметила, что уже не одна. Ей следовало бы ожидать его появления.

Но она в первый раз оказалась достаточно далеко от леди Кейт, чтобы стать уязвимой. А его первейшим талантом было отыскивать уязвимых.

Он опустился на скамейку рядом с ней.

— Привет, Ливви.

Должно, быть, она все еще витала в мыслях где-то далеко. Она потеряла контроль над своими воспоминаниями. Как бы там ни было, появление Джервейса вызвало у нее только раздражение.

Она обнаружила, что может смотреть на него не бледнея. На самом деле впервые в жизни она увидела его таким, каким он был. Избалованный маленький мальчик в теле мужчины, который просто не понимал, что он не может всегда получать то, что хочет.

— Привет, Джервейс.

Его золотистые волосы блестели в неровном свете, в глазах светился юмор. Он был неотразимым.

— Как вы позволили себе, Лив, удалиться от своего укрытия? Разве вы не боитесь, что я схвачу вас и скроюсь с вами?

На этот раз у Оливии хватило терпения.

— Бог с вами, нет. Слишком много свидетелей. Было бы трудно изобразить невиновность, если бы вы совершили преступление на глазах у пятнадцати солдат, трех нянь и священника.

Он весело рассмеялся:

— Совсем не преступление, разве что преступление сердца.

— Банально, Джервейс. Я разочарована.

— Ах, Ливви, — сказал он, проводя пальцем по ее щеке. — И вы еще удивляетесь, почему я не смог забыть вас.

— Вы никогда не забывали меня, — произнесла она, чувствуя холодный ужас от его вкрадчивого прикосновения, — потому что я единственная сказала вам «нет».

— Неправда. — Он заговорщически улыбнулся. — И мы оба знаем это. Мы провели вместе чудесное время, Лив.

— Ваше понимание чудесного отличается от моего.

Он какое-то время рассматривал ее, как бы пытаясь лучше понять.

— Вам лучше быть служанкой.

В ответ она тоже оценивающе посмотрела на него и увидела, что у него совершенно гладкое, без единой морщинки, безоблачное лицо. Джервейс мало думал и никогда не тревожился. Ему никогда не приходило в голову, что следовало бы.

— Да, Джервейс, уж лучше я буду служанкой.

Он холодно улыбнулся:

— А что случится, когда станет известно, что никакого мистера Грейса не существует?

Из ее груди вырвался удивленный смешок.

— Ради Бога. Вы думаете, я погибну из-за того, что взяла имя своей золовки?

— И Джорджи позволила? Сомневаюсь.

Она пожала плечами, словно это не имело значения.

— Они с Джеймсом помогли мне, когда я нуждалась в этом.

— Почему же вы не остались с ними?

— Я прекрасно справляюсь сама.

— Не так прекрасно, как это могло бы быть со мной.

Она устало покачала головой.

— Снова замечу, что ваши представления отличаются от моих. Мне очень хорошо там, где я есть.

И тут она увидела это. Короткую вспышку, не более, поскольку он никогда не выдал бы себя на публике. Нетерпеливый мальчик был в ярости.

— Пожалуйста, Ливви, — мягким как шелк голосом, молил он, — не заставляйте меня снова делать вам больно. Вы представить себе не можете, как это расстраивает меня.

Оливия прекрасно знала, каким опасным он был. Но вдруг он показался ей мелким и ничтожным со всеми его угрозами. Она встала.

— Вы больше не принесете вреда ни одному человеку, который мне дорог, — сказала она, наклоняясь к нему. — Никому, или я убью вас.

Он залился смехом — пока не всмотрелся в ее глаза.

— Не говорите ерунды.

Она выпрямилась и занялась своими перчатками.

— Не сомневайтесь, Джервейс. С меня уже хватит. — И не дожидаясь, что он скажет на это, пошла прочь. Она направилась в сторону улицы, но вспомнила, что Джервейс разыскивает Джека. Он даже мог знать, что Джек в городе. Она остановилась, ее решительность была поколеблена. Она была хорошо защищена, но Джек?